"Берег Хаоса" - читать интересную книгу автора (Иванова Вероника Евгеньевна)

Нить вторая.

Плавный ток реки Рвётся первым порогом. Сойти на берег?

– Heve Дьясен, как новый ллаван, желает лично познакомиться с каждым из вас. Heve Тэйлен, Вы, как старший по чину, наверное, побеседуете первым?

Салим прямо-таки истекал медовым сиропом любезности, приглашая меня в кабинет. Кабинет ллавана. Вскрыли замок? Скорые ребята, ничего не скажешь. И право имеют: печать Головной управы вкупе с личной подписью тамошнего начальника заявляет о правах пришлецов ясно и громко. Хотя могли бы подождать возвращения Гоира, потому что не по-людски как-то распоряжаться в чужом кабинете и рыться в личных вещах. А вернуться наш временно отстранённый собирался дня через три, в начале следующей ювеки, следовательно, нет никакой нужды торопиться и вести себя, как хозяева, тем более, во время проведения служебного следствия.

Дьясен, всё такой же замороженный, с немигающими глазами и обвисшими щеками сидел по одну сторону от стола, живчик уселся по другую. Стул, предназначавшийся мне, был поставлен аккурат напротив окна, за которым вовсю светило осеннее солнышко, уже не горячее, но по-прежнему ослепляющее. Прямо мне в рожу светило, заставляя щуриться, вертеть головой, и мешая рассматривать моих собеседников. Или допросчиков? Второе стало совсем похоже на правду, когда Салим (при полностью одобрительном молчании временно нового ллавана) начал интересоваться, где и как я живу. Но сначала Дьясен всё же задал вопрос. Один. Самый существенный, по всей видимости.

– Расскажите, чем занимается управа?

– Претворяет в жизнь мудрые и дальновидные повеления Его Императорского Величества. Описывает средоточия ортисов, heve.

– Что-что?

Я почувствовал, что мои глаза наперекор бьющему в них свету расширяются. Назначен управлять, а сам не знает простейших вещей о вверенной ему управе? Экая странность.

– Средоточения магических ортисов в границах поселений. Мы запрашиваем у городских управ необходимые сведения, собираем их воедино, изучаем, производим расчёты и...

– Да-да, – перебил меня Салим и небрежно кивнул, казалось бы, старшему по чину: – Считают, расписывают. Это сейчас не существенно.

Это и несущественно? Наша основная работа не интересует наших новых начальников? Всё удивительнее и удивительнее. А что же их интересует?

Ответ на свой вопрос я узнал спустя вдох, когда живчик спросил:

– Какую договорённость вы сейчас выполняете?

– Никакой.

– Как это?

– Добиваем остатки по уже завершённым. Знаете, в одном месте не ту букву напишешь, в другом... Всегда есть, что исправить.

– Я правильно понимаю: сейчас у вас нет никакой работы? – Уточнил Салим, не скрывая возникшего азарта.

– Никакой.

– Так зачем вы ходите на службу?

– Я же сказал: исправляем огрехи. Ждём новых договорённостей. И ждём, когда из Меннасы поступит наше жалованье.

– А разве оно вам не выплачивается?

– Да месяца четыре сидим без жалованья.

Я стараюсь никогда и никому не лгать, ни без нужды, ни по ней. И в особенности, не лгать серьёзным людям, потому что в случае допроса в местах не столь уютных, как наша управа, попросту не смогу повторить свою ложь от начала и до конца, не ошибаясь. Можно, конечно, заучить вымысел, но зачем тратить силы и время, если проще говорить правду? Тем более, чёрные глаза Салима правде-то как раз и не верят.

Ну да, жалованья не было. Но Гоир вёл дела не только через Имперский монетный дом, и кое-что нам всё же перепало. Крохи, разумеется, но с голоду пока не померли.

– И как же вы живёте всё это время?

Пожимаю плечами:

– Так и живём.

– Нэйвос не самый дешёвый для проживания город, – ехидно протянул Салим.

– Это точно!

– Откуда же берёте деньги?

На этот вопрос можно было и не отвечать, а принять оскорблённую позу и заявить что-то вроде: «не ваше дело». Но если пришлецы – ребята расторопные (а так пока и выходит), им ничего не стоит узнать то, что и так общеизвестно. Зачем же заставлять людей тратить время, а заодно вызывать к себе лишние подозрения?

– Мне помогают родственники.

– А кто они?

Судя по интересу к вещам, совершенно не относящимся к работе управы, живчик и лупоглазая молчащая рыба по имени Дьясен, работать не собираются: эта простая мысль промелькнула и унеслась прочь, затерявшись среди просторов пустого сознания, чтобы вернуться позже более уверенной и обдуманной.

– Моя матушка служит в поместье вблизи Энхейма. Отец умер, но был ветераном Болотной войны, и за него Империя платит пенсию вдове и детям. Перебиваемся кое-как в надежде на лучшее.

– О да, конечно! – Салим сел на любимого конька, которым изрядно утомил нас ещё вчера. – Но надеяться мало, нужно ещё и приложить усилия для исполнения надежд. Мы всё здесь изменим, наладим и улучшим! Вы ведь согласны работать с нами?

И вот тут я совершил единственную, как потом понял, глупость, навсегда закрывшую мне путь к сближению с пришлецами. Ответил:

– Я согласен работать.

И сделал многозначительную паузу после слова «работать». Паузу, не предполагающую продолжения фразы.

Салим сделал вид, что не заметил намёка, и завёл знакомую песню:

– Вы же понимаете, что всё это... – широкий жест, обводящий кабинет. – Всё это убого и совершенно не соответствует тому положению, которое должна занимать управа. Мы всё изменим. У вас будут достойные места для работы, порядок во всём, вы будете вовремя приходить и уходить из управы, будете...

Я начал кивать, тщетно борясь с улыбкой. Порядок – это хорошо. Порядок – это приятно. Порядок... Это порядок. Но я твёрдо усвоил один закон: в любом, даже самом упорядоченном предмете, есть зерно Хаоса, которое непременно прорастёт. И хуже всего, когда это зёрнышко таится и ждёт своего часа в чьей-то душе. А двое человек, сидящих передо мной, уже давно и тщательно взлелеяли пробившийся сквозь почву порядка росток.

Что они мне обещают? Воинскую дисциплину? Полное подчинение с моей стороны и снисходительное принятие покорности со своей? Завидное будущее, ничего не скажешь. Нет, я согласен и шагать по плацу, но... На каких условиях?

– Вот вы где живёте?

– В Килийском квартале.

– Но это же так далеко! А мы подберём для управы новое место, удобное для всех...

И так далее, и тому подобное. Я едва удержался от зевка. А думал, что выспался... Или эти речи меня усыпляют?

– Вы же согласны?

– Да. Работать согласен. Только хотелось бы кое-что прояснить.

Живчик и Дьясен насторожились, но всё ещё поддавалось исправлению, если бы не мой болтливый язык, вопросивший:

– Какие блага кроме означенных мы получим?

Салим замолчал. Дьясен, так и не проронивший ни слова, не изменил манере своего поведения, оставшись нем, как рыба. А я терпеливо ждал ответа.

Неважно, в каком месте ты работаешь: в близком к дому, удобном, с коврами, мягкими креслами, суровой дисциплиной или чем-то ещё. Важно, сколько денег за свою работу ты получаешь. Не зарабатываешь, о нет: зарабатываем мы, как правило, гораздо больше суммы, вписанной в распоряжение о выплате жалованья, потому что управе и её ллавану нужно жить и жить припеваючи: на другое они не согласны. Так вот, если количество монет, которое тебе отсыпают каждую ювеку (в идеале, разумеется, а на деле – не чаще, чем раз в месяц), тебя не устраивает, ковры, кресла и зеркала не помогут. Ты просто уйдёшь искать более доходное место.

Скажете, противоречу себе? Сам сижу и жду погоды у давно покрытого льдом моря, а других учу премудрости жить? Ну да, учить-то проще. Но я остаюсь в управе совсем по другим мотивам, о которых тоже следует сказать несколько слов.

Есть не только место. Есть ещё и люди. Мы редко подпускаем другого человека на расстояние, достаточное для возникновения дружбы. Но если уж подпустили... Остаётся принять случившееся, как должное, и не бороться с последствиями. Дарис, Ксантер и я – не то, чтобы близкие друзья, но даже три дня отдохновения на каждой ювеке заставляют нас скучать. Друг по другу. Эта привязанность не будет вечной, потому что в мире ничто не вечно, кроме его самого, но пока она существует... Лично я не хочу её уничтожать. Полагаю, и тоймены – тоже. А ещё... Ещё нам нравится наша работа. Мы плохо понимаем, но чувствуем её значимость, пусть не нынешнюю, а будущую. Чувствуем чем-то в глубине души, за гранью осмысленного и осознанного...

Ответа я так и не получил. Улыбнулся, когда Салим, что-то пролепетавший на излюбленную тему «всё будет замечательно, но не для вас», попросил пригласить для беседы следующего по списку работника, откланялся и отправился исполнять просьбу.

***

Ксантера и Дариса спрашивали примерно о тех же вещах, что и меня. Но если первого Салим ещё увещевал, расписывая волшебное будущее, то на втором порядком устал и разозлился, когда услышал, какое жалованье старший тоймен желает получать. Сумма, кстати, была не слишком большая по меркам Нэйвоса, но почему-то разозлила живчика и повеселила нас, когда мы, в очередной раз дождавшись ухода пришлецов, обосновались в кабинете тойменов.

Вообще, если бы Дариса не существовало, его следовало бы придумать. Внешне угрюмый и мрачный, откровенно говоря, совершенно не располагающий к себе, старший тоймен при близком рассмотрении оказывался человеком весёлым, азартным, простым и тёплым в общении. В противоположность Ксантеру, который в первые дни знакомства вёл себя несколько заискивающе и только потом проявил в полной мере свой упрямый, стойкий и задорный нрав. Два совершенно разных человека и два друга. Я стою в нашей компании особняком: вроде и вместе, а всё же не до конца. Наверное, из-за того, что в силу прожитых лет и событий больше всего подхожу под определение «зануда». Правда, если принять во внимание, что тоймены стали всё чаще и чаще приглашать меня к своим развлечениям, лёд тронулся и на моей реке. Значит, не всё потеряно. Я ещё могу рассчитывать быть принятым в общество... Могу. И из-за каких-то денежно-политических игр такое светлое будущее грозит рассыпаться прахом!

– И что теперь будет?

Этот вопрос занимал всех троих, но со вчерашнего дня первенство по количеству произнесений означенной фразы уверенно держал Дарис.

Я помолчал, нервно потирая пальцами шершавую столешницу, а потом, решившись доверить словам мучавшие меня мысли, сказал:

– Они не собираются работать.

– Почему ты так думаешь?

– Очень просто: они понятия не имеют, чем мы занимаемся.

Ксантер сдвинул светлые брови и согласно кивнул:

– Похоже на то. Меня тоже спрашивали о делах управы, а когда я начал рассказывать, не стали слушать.

– Разумеется! Их интересовали только сами договорённости, а не способ их исполнения.

Дарис хмыкнул:

– Ну, меня и спрашивать не стали.

Ксантер шутливо взмахнул руками:

– А ты бы ещё большее жалованье запросил!

– Разве двадцать лоев – непомерно много?

– Для этих уродов? Похоже на то.

– Они не понимают смысла нашей работы, и это самое плохое.

Тоймены посмотрели на меня, недоумённо переглянулись и пустились в обсуждения впечатлений от пришлецов. Я изредка поддакивал и даже высказывал своё мнение по отдельным вопросам, но мысли занимало совсем другое.

Зачем?

С давних времён известна одна простая истина: в основе всех происходящих событий лежит стремление к получению выгоды, причём оная почти всегда сводится к своему денежному воплощению. А уж когда речь заходит о смене власти, можно не сомневаться: кто-то хочет поделить медвежью шкуру по собственному разумению. Причин сомневаться в мудрости предков нет и не было, но какой прок меннасской управе в том, чтобы назначить своих ставленников в Нэйвосе?

Доходов наша управа не приносила. То есть, приносила, но вовсе не в том объёме, который мог бы показаться привлекательным: на жизнь хватало, причём одному человеку – нашему ллавану, но и только. А уж мечтать о том, чтобы скопить деньжат, прикупить землицы и построить в одном из предместий свой маленький домишко, никто из нас даже не пробовал. Конечно, в глубине души иногда что-то пыталось грезиться, но мы вовремя себя одёргивали и загоняли глупую надежду ещё дальше, чем она была изначально.

Итак, никаких особых денег. Тогда в чём выгода? Может быть, зайти с другой стороны? Оттолкнуться от смысла нашей работы? Попробую.

Мы описываем средоточения магических ортисов в границах больших и малых поселений. Звучит красиво, но понятно не всем, а уж что кроется под длинным названием, и вовсе знают лишь избранные. Вот новый ллаван, к примеру, словно первый раз услышал...

Введение описаний средоточений в перечень бумаг, необходимых каждому поселению для вхождения в Регистр[10], далось нелегко: более семнадцати лет назад пороги имперских вельмож начал обивать ещё наставник Гоира, узревший в составлении списка магичащих лоботрясов немалую выгоду. В частности, для императорской казны. Издавна повелось, что чародеи селились на отшибе, за границами деревень и городов, стараясь тем самым уберечь свои секреты от разглашения, и, что немаловажно, добившись желаемого. Секреты остались секретами, однако... В каждой хорошей новости всегда слышится эхо дурной, верно? Вот и у гордого одиночества оказались свои недостатки: обосновываться в городских стенах магу оказалось крайне трудно. Во-первых, сказывалось извечное недоверие простых людей к одарённым, и недоверие это временами перерастало во вражду, доводящую до смертоубийств. И скажите, какой уважающий себя и заботящийся о процветании своего хозяйства городской глава допустит мага в город, если знает, что больше половины горожан магичества на дух не переносят? Конечно, не преминут воспользоваться в случае необходимости услугами одного из «носящих мантию», но при этом будут сплёвывать в сторону всякий раз, как встретят на улице. И хорошо, если только сплёвывать... Маги могут постоять за себя, сомнений нет. Но помимо возможности есть и ограничения, из которых неспешно вытекает причина вторая.

Сила, пронизывающая каждую точку окружающего пространства. Для своих действ волшебствующие ортисы нуждаются в потоках Силы определённой густоты, а мест, где соблюдаются все условия, потребные для успешного и скорого чародейства, оказалось не так уж и много. Колдовать можно везде. Теоретически, потому что Сфера Силы не имеет пустых фрагментов. Но в отличие от той же воды, течения Силы не имеют чётких границ, всё же оказываются неравномерны: где-то они гуще и стремительнее, а где-то еле-еле доступны к обнаружению. В частности, чтобы сотворить такое простое заклинание, как freurgh – любимый всеми боевыми магами управляемый сгусток негасимого обычными средствами пламени, в «удачном» месте потребуются считанные мгновения и один щелчок пальцами, а в «неудачном» – неделя ожидания и изнуряющих пассов. Маги умеют чувствовать такие места, это заложено в их природе. Но оказалось, что обычные, ничем особенным не одарённые люди тоже способны определить, в каких землях Сила течёт бурно, а в каких – едва теплится. Кстати сказать, не всегда плотность Сферы находит проявление в видимом глазу мире: непригодное для чародейства место может выглядеть вполне аппетитно и заманчиво. Но как ни странно, в таких местах людских поселений не возникает: люди упрямо прутся туда, где помимо всего прочего удобно колдовать. А поскольку магов всегда было немного, да они к тому же чурались общества, нет ничего удивительно в том, что все так называемые «источники» – условно очерченные территории, в пределах которых потоки Силы гуще – оказались занятыми.

И что получилось? Все мало-мальски крупные поселения подмяли под себя земли, на которых можно творить волшбу. И маги встали перед проблемой: попасть поближе к «источникам». Во вновь строящихся городах, таких, как Нэйвос, самые умные из чародейского сословия приложили все силы, чтобы проникнуть за городские стены, и им это удалось сделать. Подкупом вышестоящих офицеров Городской стражи, а то и обоюдовыгодным сговором с кем-нибудь из знати, но в северной столице, к примеру, образовались несколько потомственных ортисов, хозяева которых передавали своё искусство и своё право на жительство от отца к сыну и от матери к дочери. Со старыми поселениями дело обстояло сложнее: проникнуть туда и стать одним из полноправных жителей магу было практически невозможно. Разве что, наняться на военную службу, потому что для охраны поселений охотно привлекали и одарённых. Но какой чародей в здравом уме поклянётся под присягой применять свои способности только на благо охраняемой им территории? А как же собственная выгода? И вот тогда маги стали искать другой способ погреть руки на «источниках».

Наставник Гоира, увлечённый своими теориями (и, как говорят, сошедший от них с ума), не видел дурного в том, чтобы пустить магов в города. Более того, он даже обосновал необходимость такого шага, благо к тому времени в обиход уже широко вошли наборные нити и «капли», позволяющие плести заклинания даже полуодарённому.

Кто такие полуодарённые? Те, что застыли посерёдке между обычными людьми и прирождёнными магами. Первые не смогут самостоятельно сотворить ни малейшего заклинания. Да что там говорить, даже активировать подготовленное, и то неспособны! Последние могут фактически «из ничего» получить многое, если обстановка и стечение обстоятельств позволяют. И тех, и других не так уж много: примерно по четверти от общего количества душ, живущих на свете (правда, даже в «магической четверти» распределение дара происходит не поровну, и в реальности на каждую сотню людей в лучшем случае приходится парочка магов в истинном смысле этого слова). А ещё две четверти составляют полуодарённые, те, кто может волшебствовать, но не свободен в своих действиях.

Настоящий природный маг не нуждается почти ни в каких предметах, чтобы творить волшбу, потому что строение его тела и сознания позволяют напрямую обращаться к Сфере Силы, черпать из потоков и видоизменять изначальное. Полуодарённый потоков толком не видит, нащупывает их с величайшим трудом, а уж хоть что-то слепить из чистой Силы и не мечтает. Зато ему подвластно другое. Работа с taites, «каплями».

Впервые «капли» появились в лаборатории чародея, ищущего способ запасти немножко Силы на неопределённое время. Как именно он извлекал из Потока и сгущал горсти Силы, доподлинно неизвестно. Важно то, что ему удалось. Но несколько позже чародей с удивлением обнаружил, что полученные шаровидные камешки обладают, так сказать, норовом, и если располагать их рядом друг с другом в определённой последовательности, они сами по себе образуют чары, потому что несут в себе повторяющиеся фрагменты волшбы. Всего разновидностей таких фрагментов насчитывается около двух десятков, но и этого количества хватает на то, чтобы создавать множество весьма сильных и тонких заклинаний. А дальше... Дальше, как говорится, потребовалось только умение. Для соединения были придуманы нити – гибкие, полупрозрачные волоски, на которые «капли» нанизывались, как бусы или бисер. Потом были разработаны правила плетения заклинаний и... Полуодарённые получили возможность стать на одну ступеньку ближе к одарённым. Конечно, создавать такие «капли» могут только маги, но именно эта причина и послужила тому, что города стали нуждаться в магических ортисах.

Итак, с одной стороны – страх и недоверие, с другой – жесточайшая необходимость. Что победило? Деньги, разумеется. Магам было дозволено селиться в городах и платить соответствующие подати в казну. А чтобы городские главы и прочие жители не артачились, поселение, принимающее у себя ортисы, удостаивалось чести быть занесённым в Регистр, получая определённые поблажки в уплате налогов, привилегию содержать (а следовательно, время от времени применять по своему усмотрению) подразделения имперской армии, а также возможность пользоваться благами магии за счёт полуодарённых ремесленников. Таких, например, как я.

Так вот, наставник Гоира разглядел во всём происходящем двойную выгоду: с одной стороны, брать деньги с городов на составление списка и определение мест расположения ортисов, а с другой стороны – получать мзду от самих магов за возможность попасть в «средоточение». А поскольку городам, в целях поощрения, на указанные бумаги выделялись средства из имперской казны, то и городские чиновники, в свою очередь, успешно наживались на «заботе о благе горожан». В общем, выгода полная и всеобщая. Если сумеешь договориться.

Наш ллаван договариваться умел хорошо только в свою пользу, поэтому заказами управу не баловали: так, пару-тройку средоточений накропаем, тем и живём. Да и городки попадались всё больше мелкие, потому что чем крупнее лодка, тем тяжелее её раскачать. Оставалась, конечно, надежда до конца жизни получить заказ от какого-нибудь крупного города... хоть от того же Нэйвоса, но надежда весьма призрачная. Впрочем, мы могли бы прожить и на мелких поселениях, вот только доходы получаются не шибкие. А раз так, зачем Меннасе захватывать власть в нашей управе?

Намечаются большие взятки за вхождение в средоточение? Всё может быть. Но с нами делиться никто не будет, а значит, смена ллавана ничего хорошего не принесёт: лучше уж свой, плохонький, но знакомый. А если станет совсем невмоготу, буду искать место в другой управе. Или уеду к матери, в Энхейм. Вдруг окрестным деревенькам нужен грамотный писарь? И мне работа будет, и родственникам успокоение.

Что я теряю? Ничего. На самый крайний случай имеется ещё один выход. Правда, воспользовавшись им, не смогу себя простить, но... Гордость – не лучший попутчик на дороге выживания, верно?

***

Последнее трёхдневье ювеки издавна предписывалось к проведению в отдохновении. «Три дня – служение миру, три дня – служение богам, три дня – служение себе». Мудры были предки, ой как мудры! Понимали: если человеку не перепадёт от общих щедрот, то и мир, и боги недосчитаются верных слуг. Правда, с течением времени служение богам отошло в тень, уступив своё трёхдневье миру, но произошло это только потому, что если в древности каждый человек был сам себе жрецом и проповедником божьей воли, то теперь этим занимался обособленный клан, свято хранящий в неприкосновенности свои устои и не допускающий к таинствам посторонних. И правильно: нечего тратить время на то, чем в совершенстве всё равно не владеешь. Пусть богов умасливают те, кто это умеет, а наше дело – положить на алтарь несколько монет. Лучше, конечно, золотых, на крайний случай, серебряных: увидев медь, алтарный служка кривится так, что можно сразу хоронить надежду заручиться божьей помощью...

Последнее трёхдневье ювеки я отдыхал, как и большинство горожан. Конечно, лавочники не знают покоя ни дня в году, но те же ремесленники и работники управ указом Его Императорского Величества века эдак два назад были освобождены от надобности всю ювеку проводить в служении. Именно по этой причине, кстати, мне и не хотелось возвращаться в деревню: там работа не переводится круглый год, а я не то чтобы лентяй, но трудиться в поте лица особого желания не испытываю. Хотя ма была бы счастлива... Наверное. Может быть.

Пьюп истошно заверещал, как только подошло время пробуждения и, соответственно, кормления: обычно я относил его в другую комнату и плотно прикрывал дверь, но вчера забыл это сделать, потому и подскочил, как ошпаренный, когда над ухом раздалось пронзительное «тр-р-р-р-р-ра-а-а-а-а-н-н-н-н-н». Пришлось продирать глаза, шарить в осенних сумерках по столу в поисках блюдечка с беловатыми зёрнышками и сыпать их в чашу с водой, где заходился истошным (и, как мне иногда казалось, злорадным) криком пьюп.

Занятное создание, кстати: эдакий мешочек и внешне, и своим поведением похожий на волынку. Только если инструментом управляют человеческое дыхание и человеческие руки, то пьюп – зверь живой и совершенно самостоятельно издаёт звуки. Разные. Каким обучен, потому что в природе он в основном сипит и сопит, но поддаётся дрессировке и способен запоминать и исполнять мелодии любой сложности. А некоторые пьюпы, те, по спинке которых идёт зигзагообразный узор, могут говорить почти что человеческим голосом. Правда, лишь заученные фразы, но мне большего и не надо: Гебар присылает их парой – «музыканта» и «певца», возлагая на мои хрупкие плечи тяготы по созданию дуэта, потому что издавать звуки пьюпы начинают либо когда их кормят, либо наоборот. Вот мой побудочный пьюп, к примеру, натаскан на пение в определённое время суток – когда его приучали к кормлению. Теперь орёт, как недорезаный, стоит только пробить семи часам утра, и успокаивается, лишь получив порцию кормёжки. А пьюпы Гебара начинают музицировать, напротив, только приняв пищу. Следовательно, если необходимо слаженное «исполнение», следует кормить обоих одновременно... Получается не с первого раза. Особенно у такого криворукого, как я.

Но, слава богам, пьюп угомонился, завтрак прошёл в торжественной, хоть и несколько мрачноватой тишине (а что делать, живу один во всём доме), и передо мной встал вопрос: чем занять свободное время? Стирка белья и уборка показались занятиями не слишком приятными, особенно в первый день отдохновения, посему было решено отправиться в Письмоводческую управу – проверить, нет ли весточек от Гебара, а потом прикупить новых перьев и бумаги.

***

Неизвестно, сколько времени требовалось бы чиновникам для рассылки по всем городам и весям императорских повелений, если бы природа (а может, безумные опыты какого-то мага или каприз богов: споры до сих пор ведутся) не подарила нашему миру такую приятную мелочь, как Паутина. Правда, в отличие от Сферы Силы, доступной к магическому осязанию в любой точке пространства, Паутина снисходила да общения с людьми только в определённых местах – входах и выходах, работающих, кстати, не одновременно в обе стороны. Но обо всём по порядку.

Как и все значимые открытия, первое столкновение с шалостями Паутины произошло случайно: кто-то забыл на столе листок бумаги. И так случилось, что в нескольких пядях от этого листка начиналась одна из ниточек Паутины. А надо сказать, что изначально все они являются входами, поэтому не было ничего удивительного, когда сквозняк подтолкнул бумагу к ниточке, и листок втянулся в голодную пасть. Разумеется, пропажу искали, и нерадивая служанка была строго наказана за свою рассеянность, но... Каково же было всеобщее удивление, когда искомый листок обнаружился за несколько десятков миль от прежнего места пребывания, в целости и сохранности, по счастливой случайности тоже попав на стол, а не, скажем, в ясли с кормом для свиней. Нашедший оказался человеком грамотным, прочёл, о чём говорилось в нечаянном «письме» и отправился к его владельцу (чьё имя и место нахождения совершенно случайно также было указано на листке), вернуть потерянное. Над произошедшим чудом охали и ахали, но не только. Нашлись люди, сложившие два факта воедино, и решившие повторить опыт. Опыт удался. Потом были привлечены маги, установившие принципы обнаружения «пастей» и пошло-поехало: всего несколько десятков лет потребовалось на то, чтобы оплести Паутиной всю Империю. Точнее, Паутина существовала и ранее, но теперь каждая её ниточка состояла на строгом учёте. А когда появился способ заранее устанавливать место назначения, жизнь и вовсе стала сказочной: пишешь письмо, идёшь в Письмоводческую управу, указываешь, кому и куда нужно доставить послание, и можешь смело ждать скорого ответа от осчастливленного вниманием родича или соратника.

Я в своей Письмоводческой управе был частым посетителем, и завидев меня, пожилая женщина, принимающая и выдающая послания, начинала привычно вздыхать и хмуриться, потому что Гебар вместе с текстами норовил присылать мне и пьюпов. Любопытное свойство Паутины, кстати: живых существ она не переносила, если только те не были полностью окружены жидкостью. Понятно, человека так далеко не отправишь: захлебнётся или задохнётся, если даже дать ему с собой мех с воздухом, потому что путешествия по незримым ниточкам – вещь непредсказуемая (бывали случаи, письма блуждали не один десяток дней). А вот такая мелочь, как пьюп – пожалуйста! Но эти малыши воспринимали свою пересылку довольно болезненно и сразу по прибытии начинали оглашать управу заунывными жалобами, а чтобы успокоиться, им требовалось не меньше часа. Поэтому меня служки управы попросту ненавидели: других сумасшедших, получающих «говорящие», а точнее, орущие послания, пожалуй, не было и во всём городе, потому что секретные сведения передавались по засекреченным должным образом ниточкам, а обычным горожанам крайне редко требовалось услышать голос того, кто находится на расстоянии.

– Светлого дня, hevary! Есть что-нибудь для меня?

Я старался улыбаться как можно приветливее, но краснолицая Канта не оценила моей доброй воли и привычно огрызнулась:

– Привела нелёгкая... Есть, как не быть! И вот, что я скажу, heve Тэйлен: вы бы на другую управу свои посылки получали, а то у меня голова скоро расколется от ваших говорунов!

– Я подумаю над вашим предложением, hevary. Обещаю со всей серьёзностью: подумаю. Так есть что-нибудь?

Она грозно нахмурилась, сверкнула очами и поплелась в хранилище, не предпринимая ни единой попытки спровадить меня поскорее. Наверное, желала помучить вынужденным ожиданием.

Я вздохнул. Можно, конечно, поменять управу, но эта – ближайшая к дому, а следующая расположена милях в трёх, к тому же, не по пути никуда, и проходить такое расстояние почти каждый день в добавление к семи с половиной милям до службы и стольким же – обратно... Нет, на такой подвиг не способен. Конечно, продолжительные прогулки не дают заплыть жирком, но с другой стороны, в сгущающихся сумерках, да по малолюдным улицам... Страшновато что-то. Хоть и обзавёлся некоторыми средствами для защиты, а всё равно: бережёного и боги своей заботой не оставляют. Можно, разумеется, договориться о доставке посылок прямо к дому, но это стоит денег. Которые можно сберечь, если нагрузить трудом собственные ноги.

Пока я разрывался между желанием доставить приятное уважаемой женщине и нежеланием рисковать собственной жизнью и кошельком, Канта вернулась из хранилища, и слава богам, только с бумажными свитками. Значит, на сегодняшний день Гебар ещё не разродился новой музыкой. Какое счастье! Нет, мне нравится подбирать слова к заданному ритму, более того, у меня это очень неплохо получается, но право, порой мой знакомый переходит все и всяческие пределы.

– Вот, получите.

Свитки были нелюбезно шмякнуты на стойку. Я расписался в книге получателей, удостоверив, что послания были переданы из рук в руки и без повреждённых печатей, потом присел на скамью в уголке, к явственному неудовольствию служки, но отказать в возможности прочтения писем сразу же в управе мне не могли: вдруг понадобится срочный ответ? А права отправителей и получателей соблюдались имперскими законами строго. Собственно, только по этой причине служки-письмоводители не распоясались до конца: из-за угрозы быть выгнанными взашей из тёплого местечка.

Кто же мне пишет? О, узнаю печать: славный город Андасар. Значит, и сегодня Гебар не оставил меня своим вниманием. Что ж, почитаем.

«Дорогой друг! Как движутся дела с переводом последней песни? Прошло уже больше двух ювек, а ты всё не подаёшь мне вестей. Если время и другие обстоятельства не позволяют, только скажи, и я запасусь терпением.»

Ну да, запасётся, это он умеет. На ювеку-другую его хватит, а потом всё начнётся сначала. И всё же, не могу отказать. Хотел бы, но не могу. Дурацкая черта характера. Надо было бы выработать в себе твёрдость и непримиримость, но жизнь настояла на своём и перекопала поле моей души так, как пожелала. Пожелала, видно, в тяжёлом похмелье и расстроенных чувствах, потому что... А, и боги с ней.

«Хочу тебя порадовать: мне наконец-то удалось заполучить тексты одного из „Венков“, а скоро раздобуду и музыканта для обучения пьюпов. Представь себе, первый настоящий „Венок“! Надеюсь на твою помощь с подготовкой текстов. Желаю всех благ, Гебар.»

После таких чудных новостей руки опускаются сами собой. «Венок», говоришь? Для несведущих поясняю: эльфы в своей тяге к прекрасному иногда не останавливались на достигнутом, то бишь, на единичной песне, продолжая и развивая её тему в нескольких следующих, содержанием последней возвращаясь к исходной, получая таким образом замкнутый в кольцо смысла песенный ряд. Красиво, спорить не буду. Более того: переводить «венок» куда интереснее, чем бодаться с невесть откуда выдранной песенкой, потому что на твоих глазах... то есть, в твоих ушах звучит целая история с началом, действием и развязкой. Но если учесть, что в «венке» обычно не менее дюжины песен... Впору стонать и робко молиться, чтобы Гебар не успел получить в свои загребущие руки желаемое хотя бы до Зимника, иначе... Ну да, заброшу празднества и буду, как проклятый, дни напролёт просиживать в комнате, прикармливая пьюпов. Потому что обещал. Потому что не могу подвести. Потому что дурак.

Ладно, посмотрим второе и последнее из посланий. Печать... Энхейм? Уж не от матушки ли? Точно.

«Здравствуй, родной мой сынок! Пишу с любезной помощью Рави, младшего писаря при нашей городской управе. Помнишь его? Совсем взрослый стал, уж усы пробиваться начали. Передаёт тебе наилучшие пожелания и просит, буде возможность представится, прислать тех перьев, что ты передавал ему о прошлом годе, уж больно хорошие были. А пишу тебе, дабы сказать, что под Зимник приеду, привезу с собой твоих младших братьев: они так хотят праздник в большом городе посмотреть, что никакого сладу с ними, обормотами, нет. О деньгах и прочем не беспокойся: повелительница обо всём позаботилась, обещала аж целых двадцать лоев в подарок моим деткам. Малышам много-то не надо, так я всё тебе привезу, и ты уж сам распоряжайся. Тебе ведь деньги нужнее, совсем уж жених стал завидный, а всё один да один. Коли в городе пару не найти, так скажи: у нас в Энхейме девок много и работящих, и пригожих. Уж что я, своему сыну невесту не подберу? Только ты не молчи уж, а то вечно слова из тебя не вытянешь: вроде человек грамотный, писать да читать умеешь, а говоришь мало. Не серчай на меня, грешную: только о твоём счастье думаю, да о братьях твоих. Мне самой мало что от жизни нужно... Прощевай, сынок, скоро свидимся! Одевайся теплее, а то знаю я ваши каменные хоромы: в них только и делаешь, что сопливишься.»

Час от часу не легче. Приедет на Зимник со всей сворой непосед. Честно говоря, уж лучше бы я сам поехал в поместье: пусть бы сгребал снег и занимался прочими сельскими радостями, но зато отъелся бы и отоспался на свежем воздухе. Эх, мама, мама... Деньги привезёшь? И до каких пор я буду сидеть на твоей шее? Стыдоба неимоверная, но никак не получается выбиться в люди. Это мне должно тебе помогать и заботиться о младших братьях, а выходит всё наоборот. Повелительница обещала подарок на праздник? Ещё того хуже. Придётся всё же ехать в поместье и... иметь неприятный разговор. Если меня, конечно, удостоят сего разговора.

О чём ещё ма писала? Как я мог забыть?! О невесте. Вообще, с неё станется, с матери моей: притащит вместе с собой какую-нибудь селянку и женит меня. Силой. А сама будет смотреть на моё перекошенное лицо и рыдать. От счастья. Может, стоит попытаться опередить свадебные планы матушки и самому кого-то подыскать? Нет, только зря время потрачу. Не такой уж я завидный жених, как кое-кто обо мне думает. Совсем не завидный.

Ещё что-то было о перьях. Вспомнил: Рави понравился мой давешний подарок. Что ж, постараюсь угодить ему и в этот раз, чтобы у матушки всегда находилось, кому продиктовать письмо.

***

В лавке, торгующей принадлежностями для письма, оказывались и собственно услуги по составлению писем как во всевозможные управы, так и личных – возлюбленным, друзьям, родственникам. А поскольку и торговали, и писали одни и те же люди, иногда приходилось подолгу ждать, чтобы всего-навсего приобрести склянку чернил и пяток перьев.

Мне обычно везло нарваться на длинную очередь, повезло и сегодня: передо мной оказались двое мужчин в летах, ведущих неторопливую беседу. О чём могут говорить два умудрённых жизнью человека? Конечно о делах государственных. Жители Нэйвоса не упускали случая обсудить в дружеской беседе поступки правящего на нынешний день императора, причём больше внимания, как и положено, уделяли его промахам, а не достижениям, что весьма верно: хорошие дела никогда не запоминаются потомками, потому как детей за доброту отцов хвалить не будут, а вот за грехи... И не докажешь, что не можешь отвечать по старым счетам хотя бы потому, что тебя в момент появления долга и на свете не было.

Риат, давно знакомый со мной писарь, заметив меня, подмигнул и знаком попросил подождать, пока освободится. Я кивнул в ответ, присел на лавку рядом со степенными горожанами и, дабы провести время с пользой, начал прислушиваться к их разговору, признаться, небезынтересному.

– Вот что я вам скажу, любезный, не бабье это дело – править, – важно заметил один из собеседников, седовласый мужчина с окладистой бородой, в накидке, подбитой коротко стриженым и неплохо сохранившимся, хоть и не новым мехом, из-под которой виднелись только носки щедро начищенных жиром сапог.

Второй – чисто выбритый, похожий на ллавана мелкой управы, качнул двойным подбородком, лежащим на плотно застёгнутом воротнике камзола из толстого лилового сукна:

– Бабье или нет, а никуда мы с вами не денемся, как крутиться ни будем: попадём под правление императрицы. Выбора-то нет, и не предвидится!

– Это верно, выбора нет: не везло старику с жёнами, ой не везло... А кто виноват? Сам же и виноват: нечего было брать южанок, изнеженных да капризных, которые зимы никогда не видели. Что, у нас на севере девиц мало? Да одна другой краше, а здоровые – кровь с молоком!

– Ну так последняя вроде и была с севера.

– Дочка Оргенсского правителя, что ли?

– Она самая. Наследница же ей как раз и рождена!

Седовласый подумал, потом одобрительно пожевал губами:

– И верно... Значит, правильно я говорю: с севера надо было невесту брать! А только что в том проку? Всё равно ведь, баба – она и есть баба. Растратит накопленное, а новое наживать не станет. По миру пойдём...

Я покачал головой, но осторожно, чтобы движение не заметили говорящие.

Баба, мужик... Какая разница? Дабы править, нужно совсем другое. Разумная голова. А на чьих плечах она вырастет, особого значения не имеет.

Могу понять, конечно, возражения женоненавистников: если вспомнить историю, Империя не слишком преуспевала под дланью правительниц. Чего стоит одна только Талосса Кровавая! Детям можно вместо страшных сказок на ночь рассказывать, как сия достойная женщина проводила свой досуг. И «Кровавой» называлась вовсе не из-за своей кровожадности или страсти к убийствам, просто в моменты известных женских недомоганий её разум заметно мутнел, и императрицей любой сколько-нибудь умелый мужчина вертел, как ему заблагорассудится. А поскольку «умелый» вовсе не означает «умный», дел было наделано много и разных. Впрочем, не хочу сказать о Талоссе ничего дурного: во время её нахождения на престоле Империя чувствовала себя вполне спокойно, потому что больше интересовалась очередными причудами своей властительницы, чем ведением войн. А уж как в это время приподнялись золотых дел мастера! До сих пор побрякушки, сделанные две сотни лет назад, по праву считаются верхом изысканности и роскоши.

А чем нас радовали мужчины? Бесконечной борьбой за главенство то друг с другом, то с соседями. Правда, и среди императоров попадались такие личности, что хоть смейся, хоть плачь. К примеру, взять Макува Беспечного. Сей достойный правитель отличался среди всех наихудшей памятью и наутро обычно не помнил, какие распоряжения отдавал ввечеру. Зато тут же придумывал новые, разумеется, никому ранее не ведомые и потому не исполненные. А что бывает за неисполнение императорских повелений? Правильно, наказание. Так что за время правления двор сильно поредел, и не только двор, но и вся Меннаса. Соответственно, развивать в таких условиях невозможно было ни ремёсла, ни магические искусства, ни искусства вообще. К чему я веду? А всё к тому же: и мужчины, и женщины бывают с придурью. Если судить совсем уж строго, придурь есть у каждого из нас, только у одних она способна приносить пользу, а у других – кличет беды. Говорят, можно ещё по положению звёзд в момент зачатия и рождения предсказать, каким путём пойдёт человек. Лгут? Утверждают истину? Не знаю. Наверное. Может быть.

– Прошу вас, heve, проходите!

Риат проводил клиентов в писарскую комнату, а сам вернулся и прошёл за стойку и открыл шкатулку с перьями.

– Тебе как обычно?

– Мне-то как обычно, но не только мне. Помнишь, на прошлый Зимник я брал у тебя вороньи перья?

Белесые брови писаря сложились растерянным домиком.

– Да, кажется, брал. И что?

– Это был подарок. И он пришёлся по вкусу. Мне бы ещё таких раздобыть.

Серые глаза затуманились размышлениями.

– Так-так, дай припомнить... Год назад под праздники товар нам поставлялся из северных предместий. Да, точно! А сейчас мы получаем перья с юга. Тебе подойдут только вороньи?

Я облокотился о стойку и в свою очередь задумался.

Чем Рави могли прельстить вороньи перья? Скорее всего, своим видом, потому как особых различий для письма нет. Если бы для рисования... Но насколько помню, наш деревенский писарь рисовать отродясь не умел и учиться не собирался. Значит, ему понравился иссиня-чёрный блеск. Что бы взять на замену?

– Слушай, перья нужны красивые. Может, есть селезнёвые?

Риат покачал белобрысой головой:

– Нет, все давно распродали. Но если нужны именно красивые...

Он нырнул куда-то, покопался и водрузил на стойку слегка запылённый ящик.

– Не подойдут?

На невзрачно сером шёлке обивки лесным пожаром полыхали ржаво-красные, с переходом в чёрное перья.

– Утка-огнянка, – почему-то шёпотом сообщил Риат. – Все с левого крыла, отборные.

– Сам собирал?

– Нет, конечно, зато сам чистил, сам резал и в песке грел. Можешь не сомневаться, отличные перья!

– Да верю я, верю... А почему шепчешь?

Писарь перегнулся через стойку, придвигаясь совсем близко:

– Потому что хозяину о них совсем не обязательно знать.

– А, сам приторговываешь! – Догадался я.

– Тс-с-с-с-с! – Риат приложил к губам палец. – Не выдашь, надеюсь?

– Я что, себе враг? А у кого тогда буду бумагу порченую покупать?

Это верно, вредить самому себе – последнее дело. Если вспомнить, сколько листов у меня уходит, чтобы перевести одну песню, стоит поддерживать с Риатом самые тесные и дружеские отношения. В трактир даже стоит пригласить, и не на кружку эля, а на целый кувшин.

– Кстати, есть сегодня что-нибудь?

– Как не быть!

Писарь достал из шкафа стопку листов, на каждом из которых было выведено от силы несколько слов.

– Мастер опять набрал молодых неумёх, а они только и делают, что портят... – Вздох искреннего сожаления плавно перешёл в извечное: – Тэйл, может, всё же решишься, а? У нас хорошо, денежно. А тебе проще простого работать будет, ты же пишешь, как поёшь!

Неудачное сравнение: петь я не умею. Ритм чувствую, но вот отобразить услышанное собственным голосом или движениями тела... Ни в какую, что весьма огорчительно. До слёз огорчительно.

– Я подумаю, Ри. Правда, подумаю.

– А я за тебя словечко всегда замолвлю! – Просиял обнадёженный писарь.

У белобрысого была своя выгода заманить меня в лавку: снять часть работы с себя. Корпеть над чужими письмами – незавидная доля, приводящая к ранней слепоте и согнутой крючком спине. Тот же Риат уже таскал на тонком носу вставленные в проволочную оправу увеличительные стекла, и я, признаться, не хотел повторять его судьбу. Правда, вполне возможно, моё зрение не смогло бы испортиться от пяти сотен писулек в год, ведь в своей управе пишу подчас не меньше, да ещё занимаюсь картами, а до сих пор сохранил вполне приемлемую зоркость. Зоркость, которой многие, может статься, даже завидуют.

– Хорошо, хорошо... А что тут стариканы болтали? Про императрицу? У нас же вроде император на троне?

Писарь посмотрел на меня с плохо скрытым чувством превосходства:

– Ты бы хоть немного по сторонам носом водил, Тэйл!

– А что случилось?

– Да ничего, кроме одного: император стареет, и скоро придёт день, когда он передаст скипетр своему наследнику. Точнее, наследнице, принцессе Мииссар.

Вот это новость. Не ожидал. И правда, стоит время от времени прислушиваться к сплетням на улицах.

– И что по этому поводу думают граждане Империи?

– А то ты не догадываешься! Восторга не испытывают, уж точно.

– Почему?

– Ну ты дурной, Тэйл! Она же – женщина!

Я позволил себе не согласиться:

– Если правильно помню лекции по истории государства, наследнице сейчас не может быть больше шестнадцати лет, так что она вряд ли женщина. Девушка, ещё поверю.

Риат укоризненно поджал губы:

– Не привязывайся к словам!

– Дело не в словах, а в том, что они обозначают. Или ещё точнее, в том, что мы под ними подразумеваем.

– Разве это не одно и то же?

– Ни в коем случае. Слово – лишь символ действия, события, состояния. Но нам выбирать, какие символы присвоить тому, что чувствуем.

Писарь шумно выдохнул:

– Кажется, понимаю, почему ты не хочешь здесь работать.

– И почему же?

– Тебя ни один клиент не выдержит!

Конечно, не выдержит. Потому что я не могу тупо писать под диктовку: если чувствую неблагостное изменение ритма или прочее нарушение порядка, стараюсь исправить положение. Но к сожалению, тот, кто не слышит этой мелодии, не приемлет моей искренней и бескорыстной помощи.

– Выдержит, не выдержит... Ладно, сколько просишь?

– За перо – по десять симов.

Я присвистнул: не самая низкая цена в Нэйвосе. Нарочно заломил, что ли? Обиделся на мои неуместные умствования? Вот сейчас возьму и посажу его в лужу! Тем более, после утреннего дождя их в прогибах мостовой предостаточно.

– Дай-ка опробовать.

– Не веришь, что хорошие?

А вот теперь писарь обиделся по-настоящему.

– Верю. Но как люди говорят? Доверяй и проверяй!

Риат презрительно фыркнул, но достал лист бумаги, предназначенный именно для проб: прочной, плотной и гладкой. Я наугад выбрал одно из перьев, макнул в бронзовую чернильницу и провёл первую линию.

Ну, стервец! Не врал: товар и впрямь, превосходный. Плавно веду руку, следя за чёрной каплей на кончике пера. Идеально, просто идеально! Даже жаль таким пользоваться, для моих-то каракулей. Вывожу на бумаге узор собственного имени: хоть и незатейливый, в исполнении замечательного инструмента он кажется изящнее, чем обычно.

От внимания писаря мой восторг ускользнуть не мог. Да я и не скрывал удовлетворения.

– Ну что, убедился? Хороший товар?

Выдерживаю паузу, но всё же признаю:

– Очень. И стоит тех денег, что ты просишь.

– Сколько возьмёшь?

Сколько? Надо подумать. Рави, думаю, хватит и пяти штук, потому что он, по моему скромному разумению, будет на них больше любоваться, чем использовать по назначению. Но, Хаос, Вечный и Нетленный! Я тоже люблю работать с красивыми вещами. Я тоже хочу такие перья. Хочу. Вот прямо сейчас и прямо здесь.

– Десяток.

Риат спустил увеличительные стёкла на нос и вытаращился:

– Да ты, никак, разбогател? Может, клад нашёл?

– Никаких кладов, просто... Упакуй мне десяток.

– Да их всего столько и есть. Знаешь... бери вместе с футляром.

– А за бумагу сколько должен?

– Четверть лоя.

– Отлично!

И что на меня нашло? Выложил лой с четвертью за сущую ерунду. Положим, и перья, и порченые листы нужны мне для собственных нужд, но не за такую же цену! Мог бы и подешевле взять. Мог бы... Наверное. Может быть. Но в конце концов, почему я не могу себя побаловать? Раз уж больше никто баловать не желает.

***

Килийский квартал начал строиться уже после того, как Герим заложил стены Внутреннего города, и поначалу там ютились лачуги селян и работников, которые и возводили первые дома в Нэйвосе. Потом, по мере заполнения Мраморного кольца – теперешнего центра северной столицы, постройки начали расползаться вширь, всё дальше и дальше, пока старые крепостные стены не остались позади. Так возник Внешний город, в свою очередь, тоже отгороженный от мира каменными укреплениями. Во Внешнем городе обосновалась большая часть мастерового люда и купечество, которое, заполучив за счёт торговли немалое количество денег, возомнило себя равным знати. Разумеется, истинному вельможе торговец не осмелился бы в лицо заявить о своём весе, измеряемом в сундуках золотых монет, а вельможа, конечно же, никогда не снизойдёт до признания равенства, которого нет и быть не может, но что мешает купцам в своём мирке поиграть в дворян? Да ничего не мешает. Так и появились на свет мэноры – обнесённые оградами участки земли, на которых посреди роскошных (по разумению хозяев) парков выросли не менее роскошные дома. Поэтому Нэйвос оказался разделён на две разных части не только крепостными стенами, но и чётким различием в сословиях.

Я тоже живу в мэноре. «Владение Келлос», так называются дом и сад, откуда ухожу и куда возвращаюсь каждый день. Но считаться владельцем не могу: мне разрешено лишь житие и пользование, не более. Подати в городскую управу платят за меня истинные владельцы, и это не может не радовать, потому что сумма слишком велика для моего кошелька. А вот чинить прохудившуюся крышу или расшатавшуюся мебель, покупать масло для дверных петель и воск для натирания полов, да ещё много всяких мелочей – это уже моё, родимое. Поэтому дом чистотой и порядком не блещет...

Я всегда хожу одной и той же дорогой, чтобы не тратить внимание на выбор маршрута, а отдавать силы более интересным занятиям. К примеру, рифмовке строчек очередной песни, которые почему-то лучше всего складываются друг с другом именно на ходу, а не когда сажусь за письменный стол. Но привычка к одному и тому же может сыграть злую шутку: например, если вы день за днём топчете брусчатку на Садовой улице, то ваши соседи прекрасно знают, где вас поджидать. Особенно для неприятных разговоров.

– Доброго дня, heve Тэйлен!

Круглая физиономия Галекса – успешного торговца шкурками пушных зверей и главы Совета Килийского квартала появилась перед моими глазами так внезапно, что я нервно вздрогнул.

– Есть минутка для разговора?

– Конечно, heve. Чем могу быть полезен?

Скучающий взгляд Галекса ясно показывал, что именно его обладатель думает насчёт моей полезности, но полные, слегка вывороченные наружу губы изогнулись в любезной улыбке:

– Вас не было на заседании Совета.

– Э... – Точно, не был, хотя приглашение лежит прямо посередине стола. И принесли этот листочек мне... Два дня назад. А заседание проходило вчера. Что у меня было вчера? Расстройство мыслей и чувств после беседы с новым начальством. – Простите мою забывчивость, heve.

– Ах, молодость, молодость!

Торговец мечтательно закатил бесцветные глаза к такому же бесцветному из-за обилия блеклых туч небу. Высокий рост в сочетании с любовью к вкусной и обильной пище сделали из нестарого, в общем-то, человека, эдакий колобок. Очень большой колобок. Длинный объёмистый плащ, скрадывающий все пропорции фигуры, кроме её длины и ширины, положения не исправлял: туша, она и есть туша.

Осторожно интересуюсь:

– Обсуждения требовали какие-то важные вопросы?

– Ах, ну что Вы, какая важность в наших скромных делах... Просто Вы, как доверенное лицо владельца, должны быть поставлены в известность относительно...

Хитрое лицо Галекса сделалось ещё хитрее. Умыслил пакость, без сомнения. А чего ещё ожидать? Меня в квартале считают невоспитанным выскочкой, заполучившим право жить в мэноре исключительно благодаря то ли тёмным делишкам, то ли капризу настоящего владельца. В чём-то соседи правы, но разве это повод пытаться сжить меня со свету?

– Относительно чего, heve?

– Осень в самом разгаре, а вслед за ней скоро придёт зима, и потребуется чистка улиц. В прошлом году нанятые метельщики справлялись из рук вон плохо, посему на этот год Совет решил увеличить их число вдвое.

Гениальное решение. Помню я этих метельщиков, перемещающихся преимущественно от трактира к трактиру, а не по подлежащей уборке территории. Конечно, улицы были плохо убраны. Но вместо того, чтобы нанять более ответственных и честных работников, Совет попросту вводит в разорение. Меня, потому что и одного уборщика еле тяну: взнос-то составляет целых два лоя за три ювеки, что при моём жалованье в десять (плюс монеты в обход казначейства) лоев – непозволительная роскошь. А теперь, как понимаю, придётся платить все четыре. Грабёж посреди бела дня! И ведь не отвертишься...

– Значит, с меня – четыре лоя за каждый месяц?

– Приятно вести беседу с умным человеком! – Расплылся в улыбке Галекс. – Вы совершенно правы, heve Тэйлен, именно четыре.

– Хорошо, я уплачу. Это всё, что мне нужно знать?

Не хочу казаться невежливым, но не люблю проводить время в общении с человеком, который всем своим видом показывает, насколько я его раздражаю.

– Нет, не всё.

– Я слушаю, heve.

Торговец несколько раз сплёл и расплёл пальцы рук, сложенных поверх живота, и, тщетно пытаясь изгнать из улыбки торжество, сообщил:

– Видите ли, в этот раз мы нанимаем метельщиков через Городскую управу, и надлежит внести сразу всю сумму. Таким образом, от Вас требуется единовременно двадцать лоев.

В течение следующего вдоха я боролся с желанием потрогать собственную челюсть, дабы убедиться, что она всё ещё находится на своём месте, а не упала вниз.

Двадцать лоев?! Да это моё жалованье за семь с половиной ювек! При условии, что оно у меня будет, а вот это совсем не обязательно...

Хаос, Вечный и Нетленный, что мне делать?

– Вы слышите меня, heve Тэйлен? – Заботливо спросил Галекс, наслаждаясь моим замешательством.

– Да, конечно...

– В первый день будущей ювеки я жду вас в своём доме с деньгами. До встречи!

Он изобразил подобие насмешливого поклона, приподнял полы плаща, чтобы не мести ими мостовую, и в сопровождении двух служек отправился радовать соседей новостями. Одной новостью: выскочка из мэнора Келлос, наконец-то, утрётся и побежит на поклон, вымаливая отсрочку или поблажку.

А ведь, в самом деле, придётся бежать... Только не к Галексу, а к кое-кому другому, но лучше было бы унижаться перед купцом, чем перед... Нет. Не пойду. Не смогу. Сколько у меня осталось денег? Дома десять лоев, с собой ещё пять, в Монетном доме, пожалуй, должно хранится около пятидесяти, но их я копил для мамы, а не для метельщиков Городской управы. Да и, стоит только залезть в сбережения, как они тут же растают без следа. Значит, надо искать другой выход.

Озабоченный поисками, я потратил вдвое больше времени, чтобы дойти до мэнора от угла квартала, где встретил Галекса. Калитка, как обычно, заскрипела петлями, приветствуя моё возвращение домой. Домой... Может статься так, что через несколько ювек мне больше не придётся называть это место «домом».

Парка, похожего на те, что услаждают взоры вельмож, в Келлосе никогда не было: лужайки зарастали так, как им самим того хотелось, деревья не постригались в попытке придать им изысканные формы, сквозь стыки каменных плит дорожек давно уже пробивалась трава. Правда, сейчас, поздней осенью, от дикой красоты сада не осталось и следа. Полуголые яблони в окружении ягорника, на ветках которого каким-то чудом удерживались белые хрусткие ягоды: питаться ими нет никакой возможности, привлекательности тоже немного. Кусты шиповника с побуревшими листьями и ржаво-красными, сморщившимися от зрелости, перешедшей в старость, плодами. Опавшие листья под ногами, медленно, но верно превращающиеся в грязное месиво. Хорошо, что дорожки не земляные и приподняты над уровнем лужаек: дожди не смывают на них землю, и остаётся возможность пройти. Скоро всё это покроется снегом и станет выглядеть получше, но пока... Уныло и убого. А гниющую зелень нужно будет сгрести в кучи и заложить в перегнойную яму, иначе по весне сад будет выглядеть ещё омерзительнее, чем сейчас.

И двор надо бы почистить: ветер всё-таки успел принести наломанных веток и листьев. Придётся самому браться за метлу: к сожалению, нанятые метельщики буду убирать только общедоступные улицы, а за территории мэноров потребуют отдельного вознаграждения.

А вот и дом: двухэтажный утёс с башенками по бокам, двумя угловатыми крыльями обнимающий двор. Запустение, повсюду запустение... Но я не виноват: занимаю только несколько комнат рядом с кухней, да и то, делаю это всего лишь на протяжении семи лет, отданных учёбе и службе. Как можно содержать в порядке огромное (по моим меркам) строение, если бываешь в нём только во дни отдохновения, и то в основном по утрам и вечерам? Так, как это делаю я: время от времени беру себя за шкирку и заставляю прибираться. Не во всех комнатах, разумеется, а только в тех, куда заглядываю... Эй, постойте-ка!

В доме много комнат. Очень много. Гораздо больше, чем требуется для проживания одного человека. Я занимаю в правом крыле кабинет, совмещённый со спальной, иногда провожу часы в библиотеке, шарю по кладовым, но больше никуда не заглядываю. А ведь помимо наполовину свободного первого есть ещё весь второй этаж... Сколько там места?

Поднимаю взгляд, считая тёмные окна.

Так, если правильно помню, в середине располагается зала то ли для приёмов, то ли для проводов, а справа и слева от неё – по девять комнат. Да и внизу неиспользованными остаются с моей стороны – четыре, а с противоположной те же девять. Ничего себе... Это же целая прорва свободного пространства! И почему бы мне его...

Не занять?

Решено! Буду сдавать комнаты для проживания. А что, квартал уютный, нешумный, вокруг только степенные люди, в черте города, не слишком далеко от центра – кто откажется за умеренную плату пойти ко мне на постой? Скольких я смогу приютить? Положим, когда приедет матушка, она поселится в соседних со мной комнатах, а половину второго этажа надо оставить для прочих неожиданных гостей, но всё правое крыло внизу и пара комнат в левом вполне подходят. Неужели я нашёл выход из тупика? Неужели?