"А.Каргин. Торшер для лаборанта (Журнал "Знание - сила", 1987, N 3)" - читать интересную книгу автора

продолжил тугим голосом, - у меня дома торшер. Такой, знаете ли, на
деревянной ноге.
Ксения Ивановна улыбнулась.
- Торшер - это хорошо. Рада за вас.
- Вы вот смеетесь... - Он замолчал.
Ксения Ивановна посмотрела на него внимательно. И тут Иван Игнатьевич
как в воду:
- Он у меня зацвел.
- Кто зацвел?
- Торшер.
- Торшер? Да вы шутник, Иван Игнатьевич!
- Сам понимаю, странно звучит. Но это так. Зацвел голубым цветком.
Ветку пустил с листьями.
- И много их, цветков?
- Один.
- Один - это еще ничего. Не совсем, значит, совесть потеряли, - Ксения
Ивановна засмеялась низким смехом и посмотрела на Ивана Игнатьевича с
интересом, какого прежде ее взгляд не выражал.
Но он этого не заметил. Обиделся.
А домой шел весь в ожидании. Что там? И увидел: ствол от вечернего
солнца золотой и теплый, вторая ветка проклюнулась, а первая еще два
цветка дала. И не сдвинуть уже с места - тонкими упругими нитками впился
тяжелый блин в сырой паркет.
Смирив волнение, Иван Игнатьевич как ни в чем не бывало поужинал
покупной котлетой с чаем, сел в кресло под торшером и открыл любимую книгу
"Осы, птицы, люди".
Шли дни. Бесконечной чередой тянулись стекла и склянки с биоматериалом.
После работы Иван Игнатьевич возвращался прямо домой. Если раньше, бывало,
нет-нет да и сходит в кино или посидит часок на бульваре, а то пройдется
по магазинам, просто так, поглазеть, то теперь спешил он под сень своего
чуда, ласкал пальцами теплый ствол, носил из кухни воду в стакане,
опасливо плескал на расползавшиеся корешки; запрокинув голову, следил за
уходящими вверх ветвями, отмечая путь древесного жука или божьей коровки.
Голубых цветов становилось все больше, и в лаборатории он скучал по их
слабому холодно-горькому запаху.
В беседах к Ксенией Ивановной он избегал возвращаться к этой теме,
боялся насмешки. Но как-то не выдержал:
- А знаете, Ксения Ивановна, отчего я сегодня проснулся?
- Не знаю, Иван Игнатьевич. От будильника, наверно.
- А вот и нет. Дятел над головой стучал. Так долбил!
- Ай-яй, Иван Игнатьевич, прямо беда с вами. Не доведут до добра ваши
птицы.
- Опять не верите, - сказал он. - А вы...
И тут Иван Игнатьевич выпалил то, что, казалось, никогда и вымолвить не
сможет:
- А вы приходите, сами увидите. - Выпалил и трусливо замолчал.
Ксения Ивановна тоже промолчала. А возвращаясь домой, дошла до
подъезда, представила стерильный уют своей кухни, холод большой чисто
прибранной комнаты, повернулась и пошла в кино. Давали какую-то комедию,
грустную и нелепую.