"Лев Владимирович Канторович. Холодное море (Очерки)" - читать интересную книгу автора

Через полчаса начинался отлив. Льдины шевелились, сначала медленно
поворачивались в образовавшихся разводьях, затем все скорее и скорее
неслись к морю, шурша в водоворотах.
В узком горле, у входа в бухту, вырастал ледяной затор. Здесь лед уже
не шуршал, а ломался с оглушительным грохотом и скрежетом. Вода отступала
из бухты. И снова через шесть часов останавливалась. Только кое-где на
черном берегу сверкали льдины, выброшенные приливом.
Во время прилива ледокол разворачивался носом к морю. Льдины налетали
на форштевень и сотрясали корпус судна. Никакие якоря не смогли бы
удержать ледокол. Чтобы преодолеть бешеное течение и оставаться на месте,
приходилось работать средним ходом.
У входа в бухту, беспомощно накренившись, стоял на мели пароход.
Льдины наползали на него, и большие поля застревали, упершись в
исцарапанный борт. Тогда люди начинали сбрасывать на лед кирпичи, глину,
картофель, ящики и мешки. Чтобы сняться с мели, необходимо облегчить вес
судна. Сбрасывать тяжелый груз прямо в воду нельзя, так как он, опускаясь
на дно, увеличит мель. В воду кидали только бревна и доски.
Сначала попробовали отвозить грузы в лодках на берег. Но это было
слишком медленно, а становилось все холоднее и холоднее, день заметно
укорачивался, ночью вода покрывалась плотным ледяным "салом". Шла зима, и,
чтобы спасти судно, нужно было уходить как можно скорее. Поэтому груз
сбрасывали за борт.
Когда большая льдина подходила к борту, пароход оживал: начинали
грохотать лебедки, раздавались слова команды. Часть людей спускалась на
лед, часть работала на палубе. Льдина оседала ниже под грудой кирпичей или
мешков. Ее относило течением, а новую подтягивали к борту якорями.
На "погруженных" льдинах ставили шесты, и долго было видно, как
странные корабли кружились по бухте. Многие унесло в открытое море.
Трубин, старший механик ледокола, очень недоволен бухтой. Он
рассчитывал воспользоваться стоянкой и отремонтировать машину, а это
проклятое течение не дает ни минуты покоя. Все время звонит машинный
телеграф, с мостика требуют то "малый вперед", то "средний", механики
мечутся по трапам, в журнале путаные записи бесчисленных риверсов. Разве
тут до ремонта? И все-таки в перерывах между приливами, по частям,
урывками, Трубин чинит старенькую машину.
Вахтенные штурмана предупреждают его, когда предполагается более или
менее спокойная стоянка. Механик спит, не раздеваясь, на диванчике, чтобы
не пачкать койку.
Трубин сразу вскакивает, бормоча со сна, натягивает огромные болотные
сапоги. Голенища прожжены во многих местах. Механик сует пальцы в каждую
дыру и сокрушенно качает головой. Сапоги испорчены уже давно, но он заново
огорчается всякий раз, как надевает их.
Потом Трубин открывает умывальник и плещет на лицо солоноватую воду.
Вода коричневая от ржавчины. Он вспоминает о том, как мало осталось
пресной воды, и снова расстраивается.
Он достает с гвоздя фуражку и надевает ее перед зеркалом. Тут
настроение улучшается. Трубин даже улыбается, рассматривая свое отражение.
В плавании он перестал бриться. Подбородок и шея заросли густой ярко-рыжей
бородой. На щеках курчавятся пушистые бакенбарды. Борода Трубину очень
нравится. Он весело посвистывает и старательно расчесывает замечательную