"Григорий Канович. Зюня из Одессы" - читать интересную книгу автора

авось, кто-нибудь из прохожих присядет рядом. Жена моя Люся говорит, что,
когда я умру, а умру я, по-видимому, скоро, эту скамейку назовут моим
именем - скамейка имени Зюни из Одессы... По паспорту я, как вы понимаете,
Зиновий, но меня все всегда почему-то звали ласкательно - Зюней... Так будем
же знакомы.
- Очень приятно, - ответил я и тоже назвал свое имя, чувствуя, как в
моем сердце затеплилась симпатия к этому сгорбленному антикварному старику.
Я вдруг поймал себя на мысли, что теперь наше знакомство с ним вряд ли
оборвется и будет наверняка иметь какое-то еще неясное для меня, скорее
всего мимолетное продолжение. - Разве, многоуважаемый Зюня, за целый день
никто к вам так-таки и не присаживается? Разве все проходят мимо?
Зюня прищурился, посмотрел на меня насмешливо-игривым взглядом и сквозь
частокол вставных зубов с ехидной ленцой процедил:
- Почему вы так думаете? Я же не тифозный. Присаживаются. Но как назло
всякий раз не те....
- Что, прошу прощения, значит не те?.. Не вашего возраста?
- Не те, кто говорит по-русски... Больше всего местные люди... Старухи
с полными авоськами фруктов и овощей, чтобы перевести дух, молодые женщины с
детишками в колясках или с пушистыми, вроде бы китайскими собачками на
коленях. Бывает, конечно, что кто-нибудь возьмет да и спросит о чем-то
по-ихнему, поздоровается, бросит "бокер тов", а я, скажу вам по секрету, на
иврите ни бэ, ни мэ... только улыбаюсь, как последний олух. Ведь улыбку и
слезы все и без всякого перевода понимают. Правильно я говорю?
- Правильно. Все понимают, - сказал я, удивляясь его говорливости и
желанию как можно дольше поддержать негаданно завязавшуюся беседу.
- Скажу вам по секрету, я тут уже восьмой год живу, а кроме "бокер тов"
только "беседер" и "ма нишма" знаю. Маловато для одессита, который любит
всласть почесать языком... Бывает, конечно, что и наши, говорящие по-русски,
присядут. Курят одну сигарету за другой, жвачку жуют, лузгают семечки и
матерятся наперегонки. Если бы вы только знали, как они матерятся! В пять, а
то и в шесть этажей. Похлеще, чем в Одессе, а ведь она на весь мир своими
крепкими выражениями славится. Вонь от мата коромыслом стоит. Вы, наверно,
не поверите, но я никогда в жизни не матерился, хотя полвека не в санатории
для пионеров-отличников работал, а на стройках, где без мата, как без
кирпичей или цемента, ну никак не обойтись... Никогда я свой рот матерщиной
не поганил. Даже когда мне очень хотелось... А вы, я сужу, извините, по
вашему внешнему виду, тоже, по-моему, не материтесь....
- Каюсь, порой приходится...
Моя откровенность, видно, пришлась ему по душе, и он, смешно путаясь в
своих нелепых панталонах, попытался ускорить шаг, чтобы если уж не
поровняться со мной, то хотя бы слишком от меня не отстать.
- Маленькая просьба. Если вы можете, не мчитесь от меня во весь опор
далеко вперед, это, не про вас да будет сказано, я уже рвусь к финишу, а вам
еще рановато. И говорите, пожалуйста, громче... Со слухом у меня проблемы с
самого детства. Боюсь, что когда наш всемилостивейший Господь Бог призовет
меня к себе, я не услышу Его голоса. Моя дочь Диана обещала купить мне
слуховой аппарат... В Одессе, скажу вам по секрету, кроме моря можно все
купить.
- Ну раз обещала, то обязательно купит. И вообще надо верить, что Бог
вас к себе позовет нескоро, - искренне утешил я его, попутно узнав, что его