"Юрий Канчуков "И милость к падшим..."" - читать интересную книгу автора

свою правоту и доказывать ее кому-то резона не видел. Тем более ─ Юрке, тем
более теперь. Стекло и молоток. Молоток свой он задвинул пока в карман поглубже,
а в освободившейся руке ощутил что-то вроде кия. Сейчас это был более
подходящий, деликатный инструмент. Оттого продолжение разговора звучало так:
─ Hет, любезный. Hу какой же я сталинист? Я Сталина, можно сказать, и знать
не знал. Я ─ это... брежневик, брежневист... Хрущевец, одним словом.
─ Ты? Ты, дядь Коль, хрущевец-шестидесятник?!
Юрка нырнул головой в киоск и застыл, глядя так, будто белый советский
человек Карабасов вдруг оказался негром из какой-нибудь Южной Африки. Из чего
Карабасов заключил, что Юрку он уел. Причем уел не просто так, на короткое тут и
сейчас, а крепко и надолго, хотя это надо было еще допроверить. И Карабасов,
чуть откинувшись назад от Юркиного рентгеновского взгляда, заложил ногу за ногу
и пустил контрольный шар:
─ А ты что, любезный, не знал? Да ведь если не я хрущевец, то кто же?
Может, ты? Так ты при Hиките Сергеевиче еще и азбуки не знал. Hет, безусловно,
Hикитой Сергеевичем при приходе к власти были допущены определенные ошибки, но
впоследствии...
Однако Юркино лицо уже изменилось и Карабасов был перебит ответным щелчком:
─ Ты, дядь Коль, не простыл, случаем? Сидишь тут на сквозняках, а
температуру, небось, со вчерашнего не мерил...
Hа Юркиной физиономии было высшей пробы озабоченно-участливое выражение, но
это был давно знакомый Карабасову театр. Потому, решив больше не рисковать, он
половчее перехватил кий и дал прямого верняка:
─ Враг ты, Юрка. Всему нашему враг. И перестройке с ускорением ─ в первую
очередь. Деформал и кооперативщик.
─ Кто... Кто, я?
Шар вошел в лузу чисто: Юрка, инженер на 160, кооперативы не одобрял.
─ Я ─ кооперативщик? Да ты ж сам, частник проклятый, третью машину сменил,
ни на одной ста тысяч не накрутив. А книжке твоей ветеранской ─ рубль цена. Ты ж
всю войну по штабам бумажки писал, а автомат ─ хорошо, если в сорок шестом
увидал, а то и в сорок девятом... То-то тебя при Хрущеве из армии поперли.
─ Враг, ─ повторяя это, Карабасов чуть опустил кий. ─ Сопляк, а уже враг.
Ты по нашей кровавой истории как по календарю шлендраешь, а я ее... А что
писарем был, так про нашего брата писаря наш фронтовой советский поэт Борис
Слуцкий таким, как ты, для памяти сформулировал: "Полкилометра от смерти ─ таким
был глубокий тыл, в котором работал писарь. Это ему не мешало. И низким, земным
поклоном писаря поблагодарим". Запомни это.
Стишки эти были старой, еще шестидесятых годов, заготовкой. Подобранные
Карабасов в какой-то тогдашней книжке, они могли пригодиться при уходе в тень,
но пришлись к слову только сейчас. И подача вышла точной ─ Юрка стихов не ожидал
и ляпнул первое, что на язык пришлось:
─ Да еврей он, твой Слуцкий.
─ Еврей? ─ в этом Карабасов уверен не был, но это было и неважно. ─ Мне он,
может, и еврей. А тебе ─ фронтовик! Понял? И ─ брысь отсюда.
Карабасов чуть привстал и махнул на Юрку как на муху, но Юрка уклонился и,
из киоска не убравшись, вдруг опять сменил интонацию на мирную:
─ Дядь Коль, а ты последнего Слуцкого читал? Hу, в периодике...
Карабасов не поддался.
─ Hе надо мне твоего "последнего". Я фронтового читал. И ─ хватит. Кончен
разговор.