"Александр Каменецкий. Чудо (Комедия в двух действиях) " - читать интересную книгу авторасебе коридор с индивидуальными кабинками. Садишься в кресло,
расслабляешься, суешь в автомат десятку, разъезжаются шторки, и по сцене перед тобой ходят голые бабы. Ровно пять минут. Потом занавес падает, и тебе сообщают прейскурант. От полтинника и выше живые люди по заказу трахаются. И лесбиянки, и педики, и малолетки - только плати. Ты сидишь за пуленепробиваемым стеклом, а рядом - рулончик туалетной бумаги. Чтобы ручонок от возбуждения не замарать. (Мишу передергивает). Зато работала. Типа, хлеб свой даром не ела. М. - Ты что это, серьезно? А. - А ты думал, шучу? Live-Pipe-Show называется. М.- Какой ужас! (после паузы) И сколько она за это получала? А. - Вот умница, сразу к делу. Тебя туда не возьмут, даже не надейся. Могу себе вообразить это зрелище: старый, толстый, лысый еврей из города Харькова трахает... м-мм... скажем, беленькую, нежную и чистую, голубоглазую, с редкими рыжими волосиками, с бледными губками и худенькой жопкой... арийскую девочку. Бритоголовые сделали бы такую кассу! М. - Какая же ты злая и жестокая сволочь, Андрей! Единственное, что ты любишь и умеешь делать, - это глумиться. Ты скоро захлебнешься ненавистью, она тебе весь мозг разъест. А. - А ты - добрый? М. - Да уж подобрее, чем ты. А. - Тогда объясни мне, добрый человек, почему молодая, красивая и талантливая русская женщина вместо того, чтобы украшать собою мир, трахалась за пуленепробиваемым стеклом со спидоносным ниггером, который, сволочь, поленился надеть гондон. А. - Жизнь, говоришь, заставила? Это пятая графа заставила и трехмесячная гостевая виза. Здесь ведь то же самое, что в совке: блага не по таланту, а по профилю... Только профиль круто изменился. Хотя, честное слово, уж лучше так, чем мусор на улицах убирать. Или двери открывать в гостинице. М. - Для кого лучше? А. - Для художника! Тебе этого не понять, герр Коган. Ты как был в своем Харькове мясо-рыба-трест, так и остался. Такие, как ты, не пропадают. Говно не тонет. М. - А в морду? А. - Извини, старик, сорвалось. Нервы ни к черту. И потом, Любку жалко... Вообще, всех наших так жалко!.. Давай выпьем, Миша! За Фиму, за Любочку, за всех! (пьют) С улицы доносятся громкие пьяные голоса, гогот, музыка. Русский отчаянный мат, взвизги женщин, улюлюканье, звон разбитого стекла. Нормальный вечер в каком-нибудь ЦПКиО. Теплый летний вечер, который пахнет липой, с мечтами и звездами. А. (подходит к окну, плотно закрывает раму). - Понаехали, блядь. И знаешь, что я больше всего в них ненавижу? Когда это жулье начинает с таким, знаешь, крысиным повизгиванием поносить страну, которая их приняла и как-никак, но обеспечивает. И которая, заметь, совсем не обязана это делать. Притом, я бы еще понял, смирился бы с тем, что какие-нибудь лохи из |
|
|