"Джинн Калогридис. Князь вампиров ("Дневники династии Дракула" #3) " - читать интересную книгу автора

просто убивают, как шелудивого пса. А я хотел жить.
Но, видно, старый монах был убежден, что я предал Господа и потому
заслуживал Божьей кары, как Грегор заслуживал моего возмездия.
То-то удивился бы этот старик, узнав, что на самом деле я испытываю
искренний страх перед Богом. Я боюсь Его, ибо знаю: Его сердце подобно
моему - оно почернело от власти, но по-прежнему упивается возможностью
решать, кто, когда и как окончит свой жизненный путь. И сердцу Бога приятны
человеческие страдания.
Сердце Бога куда сильнее отягчено злом, нежели мое, и куда безжалостнее
моего. Он умерщвляет молодых и старых. Ему все равно, кто перед Ним:
мужчина, женщина или несмышленое дитя. Бог лишает жизни, не считаясь с
обстоятельствами, убивает верных и предателей, умных и глупцов. Я же щажу
невиновных и казню лишь тех, кто меня предал. Остальные пусть смотрят и
запоминают, какая участь ждет предателей.
А Бог не церемонится. Он убивает и грешников, и праведников. Ему нет
дела до набожности своих жертв. Да и справедливость, видно, Его не заботит.
Скольким супостатам Он позволял править моими исконными землями. Ценою
тяжких многолетних усилий я вернул себе трон, но Бог почему-то не пожелал
помочь мне удержаться на нем. И посему у нас с Господом разные дороги.
Сколько бы я ни молился, Он не дарует мне желанного бессмертия.
Впрочем, довольно про Бога. Вернусь к Грегору. Наша с ним "тайная
вечеря" проходила в молчании. Когда же он, наевшись досыта, откинулся на
спинку стула, не то вздохнув, не то рыгнув, я нарушил тишину и сказал:
- Друг мой, тяжело у меня нынче на сердце, ибо знаю, что трон подо мной
вновь шатается. Бояре перекинулись на сторону моих врагов.
Грегор изобразил искреннее недоумение и принялся было мне возражать, но
я властно поднял руку, велев ему замолчать.
- Не думай, будто мне неизвестно об их замыслах. А сейчас, когда Стефан
со своим войском ушел из Бухареста, мое положение стало еще неустойчивее.
На это ему было нечего возразить. Грегор знал, что я отослал жену и
сыновей подальше от столицы, дабы не подвергать их жизни опасности.
Внимательно глядя ему в глаза, я спросил:
- Грегор, не помолишься ли ты за меня? За сохранение жизни и успех
своего господаря? Ты - человек благочестивый и набожный, а меня считают
вероотступником и еретиком.
Я умолк, рассчитывая перехватить взгляд седого монаха, все еще
готового, если понадобится, прислуживать нам (правда, он переместился
поближе к огню, чтоб его старым костям было теплее). Но лицо старика (и то,
что на нем написано) скрывал клобук. А может, монах был глухим и вообще
ничего не услышал. Или, наоборот, услышал, но у него хватило ума не
показывать своего недовольства - знает поди, что я скор на расправу.
- Давай, Грегор, помолись за меня Господу нашему и Пресвятой Деве.
Что оставалось этой змее? Он молча повиновался. Мы оба встали из-за
стола, и я повел его в молельню. Дверь ее была приоткрыта, и, даже сидя за
столом, я мог видеть все, что происходило внутри. Остановившись на пороге, я
перекрестился по православному обычаю (конечно же, монах это заметил), а
Грегору велел войти внутрь и встать на колени перед иконой Богоматери.
Небольшой коврик, покрывавший деревянный пол, напомнил мне мусульманские
коврики, и я едва не усмехнулся.
Кряхтя, Грегор опустился на колени. Было слышно, как хрустнули его