"Анна Иосифовна Кальма (Н.Кальма). Заколдованная рубашка (Историческая повесть) " - читать интересную книгу автора

профессора - все, кто стоял за перемены, становились его злейшими врагами.
Мысль, что его родной сын, его Александр, учится в этом крамольном
заведении, водится с людьми нового толка, не давала ему покоя. Есипов и у
себя в доме искал крамолу и неизменно находил ее - месье Эвиан. Он давно
уже уволил храброго маленького швейцарца, но не мог искоренить
вольнолюбивый дух его, оставленный и крепко проросший в Александре.
Теперь почти каждая встреча с сыном, каждый разговор неизменно
кончались взрывом. Вот и сейчас, если отец узнает, что к Александру пришел
ходок из деревни, разразится буря. Ох, как бы это половчее устроить, чтоб
он не узнал: могут пострадать ни в чем не повинные люди! Надо во что бы то
ни стало провести Никифора тайно, скрыть его...
- Так ты сама, нялка, покарауль у двери, - повторил Александр няне.
Он нетерпеливо заметался по комнате, откинул занавес у окна, прижался
лбом к стеклу.
Улица была тиха и пустынна в этот утренний час. Проехал в санках
чиновник, проскакал верховой курьер с депешами, две старушки в бедных
салопчиках просеменили, видно, в церковь.
Александр рассеянно смотрел, как в доме напротив зажигают по случаю
хмурого утра свечи, как прыгают по заснеженным крышам галки. Мысли его
были далеко, когда в дверь поскреблись.
- Ты, Никифор? Входи, входи...
Няня в дверях подтолкнула брата, а сама стала "на часы". Неслышно
ступая в толстых белых чулках, вошел большой, костистый мужик,
рыжебородый, с таким же, как у Василисы, умным и зорким взглядом. Это и
был бурмистр псковской деревни Есиповых - Никифор Глотов. Не в первый раз
видел его Александр. Еще когда в доме жил месье Эвиан, Никифор, приезжая с
деревенскими припасами в город, всегда появлялся в комнатах барчука. То
просил за соседа, которого генерал не в очередь приказал сдать в рекруты,
то хлопотал, чтобы не продавали врозь крестьянскую семью. Редко удавалось
Александру смягчить отца, добиться, чтоб отменил жестокий приказ. И
все-таки Никифор, сначала со слов сестры Василисы, а потом и по
собственному своему разумению, считал барчука единственной "надежей" и
"заступником".
- Он простой, барчук-то, - говорил бурмистр своим, капальским, - силы
в нем настоящей еще нету, а жалостливый растет, понимающий.
И вот к этому-то "понимающему" снарядил его мир теперь, когда весь
крестьянский люд был взбудоражен слухами о близкой воле.
Никифор перекрестился на маленький образок, подвешенный над спинкой
дивана, и хотел было поцеловать руку барчука, да тот не дал:
- Оставь, Никифор, пожалуйста, очень я этого не люблю. Рассказывай
лучше поскорей, что там у нас, в Капали, делается. Зачем сюда пожаловал?
Правду говорит няня, будто ко мне?
- Правду, истинную правду, Лександр Васильич, - быстрым цокающим
говорком псковича отвечал Никифор. - К вам, Лександр Васильич, мир послал.
Окромя вас, сударь, некому нам, темным, ничегошеньки объяснить. Изволите
помнить, летошний год сказывали вы нам, мужикам, будто воля близка, будто
царь своим помощничкам уже приказал указ про волю изготовить. Ну, а теперь
все округ про это зашумели.
- Что ж у вас про волю говорят? - нетерпеливо перебил его Александр.
- Кое говорят, а кое уж того... - Никифор сделал выразительный