"Н.Кальма. Книжная лавка близ площади Этуаль (Роман) (детск.)" - читать интересную книгу автора

низких людей.
С тех пор как он помнил себя, кругом был все тот же знакомый, уютный
мир. Был старинный тихий город с садами, со столетними осокорями и
каштанами на безлюдных улицах, с обелиском Славы в Корпусном саду. Далеко
виден золотой орел на обелиске, держащий в клюве лавровый венок. И еще
была тенистая, мутноватая Ворскла, где он купался с дружками, плавал
лягушкой и саженками, а после обучался кролю и баттерфляю у тренера Сени
Тимошенко. Был центр ребячьей жизни - белый, широко разлегшийся среди
зелени Дворец пионеров. Там, в длинном коридоре, который вел в библиотеку,
почему-то разгорались самые увлекательные споры, там разговаривали о
книгах, о футболе, о будущем, позже - о девочках. И, конечно, была школа с
пионерскими сборами, суматошными и не всегда интересными. Были уроки
истории - самое важное в школе, как полагал Данька, и не только потому,
что уроки эти вел его отец, но и потому, что каждый урок превращался в
путешествие по знакомой старине. Иногда толпой, забыв о партах и о
классной дисциплине, окружали Сергея Даниловича, и он рассказывал о
русской истории, о Петре Первом, показывал портреты его сподвижников,
вводил ребят, почти как в современность, в события двухсотлетней давности,
героические или мрачные.
Наконец, был дом с книжками, с волшебным фонарем, с молодой,
смешливой и ласковой мамой-Дусей, с воскресными прогулками всей семьей то
по гоголевским, то по короленковским местам. А вечерами приходили друзья -
доктор Александр Исаевич Горобец, сивый и бородатый, как Черномор, молодой
физик Мартыненко, которого все звали просто Лешей, мамина школьная подруга
Люба Шухаева. Отец вынимал старую, еще дедовскую, скрипку, мама-Дуся
садилась за пианино, и доктор Горобец бережно, как больного ребенка,
вносил из прихожей закутанную виолончель. И Даня помнит, что первые в его
жизни слезы вызвала музыка - томительная, будоражащая, безмерно грустная.
Отец пытливо смотрел на него.
- Тебе ведь уже двенадцать, тринадцатый пошел, Данька. Как тебе
кажется, сможешь ты понять большой, мужской разговор?
Мама-Дуся сказала тревожно:
- Сергей, а не рано ли? Ведь он еще совсем ребенок.
Сергей Данилович ответил твердо:
- Не рано, Дуся. Пускай, как говорится, всосет это с молоком матери.
Может, поймет, как ему надо относиться к девочке.
Так произошел большой мужской разговор с отцом. Данька узнал, что
худенькая, будто навек чем-то испуганная девочка, которую отец привез
недавно из Ленинграда, - дочь старого друга Сергея Даниловича,
талантливого журналиста. По лживому доносу родителей Лизы арестовали, а
Лизу отправили в детский дом. Лиза оттуда сбежала, долго скиталась по
Ленинграду, пока наконец ее не подобрал старик швейцар из какого-то
учреждения. Швейцар выходил девочку, расспросил о семье и случайно, в
разговоре, узнал, что в Полтаве живет большой друг Лизиного отца. Старик
написал Сергею Даниловичу. Так Лиза Каразина оказалась в семье Гайда.
Длинные-длинные, тонкие-тонкие ножки в коричневых в резинку чулках,
сумрачные недоверчивые глаза, повадки настороженной дикарки - как все это
сразу сделалось другим!.. А ведь еще накануне "мужского разговора" Данька
негодовал про себя: "И зачем только понадобилось привозить эту девчонку?
Так мы хорошо жили втроем! А теперь шмыгает по дому какая-то злючка, а