"Сергей Каледин. Стройбат (Повесть)" - читать интересную книгу автора

- Полушерстяное.
Не успел Бабай умчаться, мимо бани процокала полненькими кривыми
ножками Люсенька. Люсенька не скрывала, что пошла работать в армию в поисках
жениха. У нее уже был один - из позапрошлого дембеля, и от него даже остался
у Люсеньки сынок. Жених уехал в Дагестан, а Люсенька по-прежнему работала в
библиотеке. Быков хотел былопогнать ее за блуд с личным составом, а потом
сжалился. Быков вообще мужик клевый. Всех жалеет. И солдатье, и вот
Люсеньку. И Бабая. А здоровенный - штангу тягает! По воскресеньям его ребята
на реке видят с этюдником, рисует чего-то. На войне был, потому и мужик
классный. Все офицера, кто воевал, нормальные мужики, незалупистые.
С Люсенькой в настоящее время занимался Женька Богданов, собирался,
вернее, обещал жениться. Это было на руку Косте: Люсенька всегда держала для
него "Неделю", "За рубежом" и журнал "Радио". Более того, на дембель обещала
списать для Кости все журналы "Радио" за последние десять лет. Бабай
обернулся мигом.
- Ничего не забыл? - спросил Костя, принимая амуницию. Строго спросил,
но Бабай не только ничего не забыл, но и притащил Костину шапку, меховую,
офицерскую - для увольнительных, - и дембельский ненадеванный бушлат.
- Костя, Костя! - залопотал Бабай. - Деньги сегодня дадут, сегодня
дадут! Зарплату. Не ходи к бабам, завтра иди к бабам!.. Ты уйдешь - мне
деньги отберут старики. Я тебе отдам, ладно? Тебе отдам, ты мне потом тоже
отдашь. Ладно, хорошо, ладно?
- Ладно! - кивнул Костя и закрыл окно.
Бабай, как постоянный дневальный, получал шестьдесят рублей. После
вычета харчей, обмундировки и так далее на руки ему выдавалось пятнадцать,
еще пятнадцать ложились на лицевой счет. Год назад Бабай упросил Костю
отбирать у него получку - тогда другие старики не будут зариться. Костя
согласился. Не за так, конечно, - троячок ему Бабай отстегивал из каждой
зарплаты.
Костя довел себя до кондиции. Причесался, максимально напустив волосы
на уши, надушился любимыми своими духами "Быть может", польскими, с полынным
запахом. Спасибо, мать посылает. Надо, кстати, написать ей, с тоской подумал
Костя. Нудит: в институт, в институт... Какой тут институт... Костя достал
из нагрудного кармана крохотную щеточку для сапог, завернутую в лоскут
бархата отрезанный от клубной гардины, навел глянец на сапоги, изнутри
кулаком оправил меховую шапку с недовытравленным на засаленном донце именем
бывшего владельца и легкой журавлиной походкой, благоухая, вышел из бани.
Карманы его дембельской гимнастерки слегка оттопыривались.
В карманах у Кости находились конверты, шариковая ручка, бумага для
писем и маленький, но толстенький дневничок в клеенчатой обложке, куда Костя
записывал события дней и по обкурке - стихи. Были там еще арабская зубная
паста "Колинос", которую Костя применял специально для свиданий, упомянутые
уже щетка для сапог, духи, а также зубная гэдээровская щетка. Упаси Бог в
роте увидят - тот же Коля Белошицкий заныкает, и выявится его щеточка в виде
наборного браслета для часов. Коля может даже и сознаться в пьяном виде.
Понурит голову, отягощенную большим переломанным носом. "Ну, прости, -
скажет и разведет в стороны свои длинные жилистые руки. - Спер. А браслетик
по люксу вышел. Хочешь, возьми. Простишь?" Ну кто ж после таких слов не
потечет? Потому-то Колю никто в жизни и пальцем не тронул - рука не
подымалась. А что нос перебит, так это еще до армии, на зоне, по