"Сергей Каледин. Стройбат (Повесть)" - читать интересную книгу автора

таблетками на край света готов пешком бежать. За эти побежки Дощинин на него
тоже дознание крутит. На малой скорости, больше для острастки, но крутит.
И двое молодых у Женьки в отделении: Егорка и Максимка. Егорка и
Максимка - это по местному времени, а по паспорту: Рзаев Мамед Гасан-оглы и
Шота Иванович Шалошвили. На ЖБИ работают, раствор бетонный льют.
Вот и все Женькино отделение. Второе отделение первого взвода четвертой
роты N-ского военно-строительного отряда. А Женька Богданов - ефрейтор.
Сперва Женька решил Егорку с Максимкой Косте подарить, да потом одумался -
всего-то пахарей у него эти двое. Он их нарочно в свое отделение взял, пока
другие не разобрали. Егорка кроме основной работы Женьку с Мишей Поповым
обслуживает: койку заправить, пайку принести из столовой, постирать по
мелочи; а Максимка - Колю, Эдика и Старого.
Да, еще Старый у Женьки в отделении - шестеро их, значит. О Старом
как-то все забывают - не видно, не слышно всю дорогу. Работает Старый на
автобазе слесарем, в канаве все время торчит, а в роту приедет - в уголке
сидит, курит. Ни выпить, ни в самоволку. Боится, что Дощинин снова в дисбат
упрячет. Старый действительно очень старый. Призвали его за неделю до дня
рождения - двадцать семь должно было стукнуть. Только-только из зоны вылез.
За убийство. И главное, почти весь срок отсидел, а уж к концу разобрались,
что не убивал он, а защищался. То есть убил, но при необходимой обороне.
Дали десятку, выпустили на два года раньше. А тут хоп - и в стройбат! Не
отдохнув толком от сиделовки, Старый завел было жизнь на вольный манер и
скоро убыл в дисбат на максимальных два года. Какой он был раньше,
неизвестно - сажали его не в этой части, - но сейчас ходил тихий, весь лысый
почти, морщинистый, руки в окостенелых мозолях. Про дисбат - ни слова. Спит
даже с открытыми глазами. Влезет на койку, подгребет под себя подушку и
лежит, вперед смотрит, а на самом деле спит. А тут еще как-то по обкурке
повело Старого на подвиги, и срезал он с какой-то пьяной руки "Победу"
вшивую. Женька отнял его у ребят изметеленного почти до основания. Главное,
вором-то сроду не был. Сам на себя удивлял ся: чего это ему вдруг взбрело -
часы срезать? Тем более свои есть. "Командирские", светящиеся.
Егорку Женька обротал сразу, тот почти и не рыпался. Пару раз ему кровь
пустил слегка, чучмеки почему-то крови своей боятся. А с Шотой, тьфу, с
Максимкой, повозился подольше - грузин в соседнюю роту бегал за земляками.
Те сразу явились, а как увидали, что Шота Иванович их на Богдана
настропаляет, от себя еще Шоте бабаху подвесили. Если бы Шота больше был
похож на грузина, они б его в обиду не дали. А он ни то ни се: белобрысый,
шершавый, грязный. А так-то грузины - не больно их обротаешь! С усами все.
Им на усы специальное разрешение от министра обороны. Чистюли: только и
знают мыться да бриться. Бреются, правда, насухую: хруст стоит и на глазах
слезы. Воды-то горячей где взять? Негде.
Костя катил перед собой пустую тачку. Тачка скрипела на весь поселок. С
губы доносились песни.
Сам Костя на здешней губе не бывал, Бог миловал. Зато остальные из роты
почти все побывали. Не дай Бог, рассказывают. Костя даже зажмурился от
мысли, что может оказаться на этой губе, не очень даже и заметной: если б не
вышка, не проволока - домик и домик. Да, домик... почки отобьют для смеха -
и будь здоров, жуй пилюли. Вон у Нуцо до сих пор моча розовая. И смеется,
дурак, не понимает, что, может, калека на всю жизнь. Может, еще рак
разовьется. Фиша его чуть не насильно таблетками кормит. Жалеет, хоть сам на