"Борис Кагарлицкий. Статьи в журнале "Частный корреспондент"" - читать интересную книгу автора

нас в России, где до сих пор не могут разобраться с итогами другой
революции - Октябрьской.
О том, что французская революция вместе с последовавшими за ней
Наполеоновскими войнами задала многие важнейшие параметры общественной жизни
Европы и мира, говорить не приходится. Даже французский стандарт
правостороннего движения транспорта установился по всему континенту после
того, как по нему прошли армии французского императора. Левостороннее
движение сохранилось лишь в Британии да в течение еще одного столетия в
Скандинавских странах, куда французы не дошли...
Республиканские институты, буржуазная политика, свободная от сословных
традиций прошлого, разделение на левых и правых, превращение прессы в
инструмент общественной мобилизации, а теоретической идеологии в основу
массовой пропаганды - все это новации Великой революции, начавшейся со
взятия Бастилии 14 июля 1789 года.
Собственно, штурм Бастилии и стал первым пропагандистским мифом нового
времени, поскольку в строгом смысле слова его вообще не было. Крепость не
защищалась, а боевые действия свелись к одному залпу, который дали швейцарцы
по наседавшей толпе. После этого перепуганный комендант и пушки со стен
убрал (зарядов к ним все равно не было), и крепость сдал, но головы все
равно лишился. Ликующий от осознания внезапной свободы народ долго носил эту
голову на пике по Парижу. Но уже через несколько месяцев по всей Франции, а
потом и по всей Европе распространялись красочные литографии, изображающие
многочасовой штурм, сопровождающийся артиллерийской канонадой. Картинки эти
до сих пор украшают учебники истории - уж больно красивы. А спустя примерно
полтора столетия великий режиссер Сергей Эйзенштейн в гениальном фильме
"Октябрь" по этому же образцу создавал образы взятия Зимнего дворца в
Петрограде 1917 года. Штурма Зимнего тоже не было, поскольку
деморализованное Временное правительство сопротивляться было не способно.
Большевики просто пришли, разогнали охрану и выселили правительство из
дворца. А чтобы не быть заподозренными в стремлении к террору наподобие
кровожадных французских якобинцев, министров еще и распустили по домам,
предварительно от них потребовав "слово чести", что насильственных действий
против власти те предпринимать не будут. Перепуганные министры, естественно,
слово дали...
Выученные в гимназиях на французских примерах, не избавившиеся еще от
дворянских предрассудков ("слово чести"!!!), вожди рабочего класса еще не
понимали, что в России революция примет несколько иной оборот.
Эта неспособность сил старого общества к сопротивлению на самом деле
говорит об исторической закономерности и неизбежности революции гораздо
больше, чем героические легенды, сочиняемые задним числом революционными
пропагандистами. Но массовое сознание требует ярких и запоминающихся
образов. И их создают. Кадры из эйзенштейновского "Октября", а потом из его
звукового ремейка, вышедшего под названием "Ленин в Октябре", подобно
французским пропагандистским литографиям штурма Бастилии, заняли место в
учебниках истории в качестве "документального иллюстративного материала".
Вернемся, однако, к Франции. Важнейшей особенностью революционного
сознания того времени была рациональность, с которой политический переворот
описывал сам себя. Французы не просто свергли старую власть, заменив ее
новой, после чего лагерь революционеров погрузился в кровавую внутреннюю
борьбу. Они очень четко осмысливали и каталогизировали все происходящее.