"Борис Кагарлицкий. Марксизм: не рекомендовано для обучения" - читать интересную книгу автора

противниками была достигнута, но весьма дорогой ценой.
О том, что русская революция будет драматичной и кровавой, многие
догадывались еще задолго до того, как рухнул царский режим. Энгельс
несколько раз делал весьма мрачные пророчества по поводу будущего революции
в России. И Маркс, и Энгельс подозревали, что нечто весьма драматичное
произойдет в России либо в конце XIX века, либо в начале XX, но обязательно
произойдет.
Вплоть до конца 1850-х годов Россия представлялась Марксу оплотом
реакции, причем реакции тотальной. Она казалась ему страной, где царский
режим настолько успешно вытоптал все ростки свободомыслия, что даже его
оппоненты являются плотью от плоти такого же насквозь консервативного,
неспособного к демократической самоорганизации общества. Отсюда, кстати,
упорная и несправедливая неприязнь Маркса к Герцену.
Казалось бы, из всех русских мыслителей того времени Герцен ближе всего
к Марксу, он тоже социалист, тоже материалист, тоже сформировался под
влиянием философии Гегеля. А Маркс пишет о нем с нескрываемой злобой. Обычно
эту неприязнь Маркса к Герцену объясняют чисто личными причинами. Иногда
ссылаются на то, что Марксу была присуща известная доля русофобии.
Действительно, западная и радикальная, и либеральная интеллигенция в
Западной Европе очень сочувствует полякам и не любит Российскую империю
(кстати, сами русские радикалы тех лет настроены точно так же). Еще
говорили, будто Марксу наклеветали на Герцена, что виной всему дружба
Герцена с Прудоном. И тем не менее в отношении Маркса к Герцену есть
какой-то иррациональный страх. Его пугает то, что среди русских появились
социалисты. У него есть ничем не обоснованное, нечетко сформулированное
опасение, что в России может произойти какое-то противоестественное
скрещивание социалистических идей с имперской идеологией.
Кроме того, Маркс и Энгельс могли наблюдать за деятельностью первых
русских революционных организаций. И то, что они видели, не вызывало у них
энтузиазма. Энгельс пишет, что в России действительно назревает революция,
но может случиться, что революция произойдет раньше, чем капитализм там
полностью сложится. А с другой стороны, эпоха классических буржуазных
революций уже миновала.
В России уже возникает промышленность, пролетариат. Короче, социальная
ситуация совершенно не такая, как, допустим, во Франции времен Великой
революции. Легко предположить, что именно пролетариат, как наиболее
революционный класс, окажется главной силой, ломающей старый порядок. Но
поскольку пролетариат слаб и малочислен, он не сможет удержать власть, более
того, он обречен будет принести себя в жертву процессу, который не он будет
контролировать.
В другом месте тот же Энгельс неожиданно и пророчески начинает
размышлять о диктатуре партии. Если рабочий класс слаб, власть класса
превращается во власть партии, а сама партия становится авторитарной. Это
будет не диктатура пролетариата, а диктатура партии. В конце концов
диктатура одной партии обернется господством одного лидера, диктатурой
одного лица не только над пролетариатом, но и над самой партией.
Подобные замечания, брошенные между делом, свидетельствуют о том, что
Маркс и Энгельс уже начинали осознавать авторитарные опасности, заложенные в
самом рабочем движении, чувствовали, что многие угрозы для революции
скрываются в ней самой, в ее собственных противоречиях. Но это всего лишь