"Нагаи Кафу. Соперницы " - читать интересную книгу автора

собиралась уже вернуться к гостям, но ее окликнула из конторки хозяйка
заведения:
- Э, Кома-тян, можно тебя на секунду?
Хотя Комае ответила сладчайшим голоском, она постаралась взять
инициативу в свои руки:
- Хозяюшка, так на этом мне можно откланяться?
- Ну, сначала лучше спросить гостей... Хозяйке заведения тоже опыта
было не занимать, попыхивая трубочкой, она не допускающим сомнений тоном
заявила:
- Не на всю ночь, он никогда не остается ночевать.
Комае оказалась в ловушке - надо было что-то ответить. Разумеется,
поскольку речь шла о ссиоке, которого она знала издавна, у нее не было
причин отказываться. Коль скоро это был господин ссиока, Комае совершенно не
испытывала неловкости. Беспокоило ее только то, что, согласившись на близкие
отношения с мужчиной в первый же вечер после долгой разлуки с ним, она
слишком низко падет в глазах людей из чайного дома. Комае чувствовала себя
так, будто бы она все еще молоденькая девчонка и по-прежнему целиком зависит
от других.
По правде говоря, до этого момента Комае не задумывалась о том, какого
рода намерения были у ссиоки. Но если уж, случайно встретившись с ней в
театре после стольких лет, господин ссиока отнесся к ней с теплотой и так
любезно пригласил в чайный дом, то разве не мог бы он - ведь он знал Комае
не первый день - не посвящать в свои планы хозяйку, а прямо ей, с глазу на
глаз, подать какой-то знак, как-то намекнуть? "Насколько мне было бы проще
сохранить лицо!" - думала Комае, и понемногу ее охватывала досада.
- Ну что же, хозяюшка, когда время истечет, позвольте мне
откланяться, - сухо произнесла она и поднялась обратно в гостиную на втором
этаже.
Яркий электрический светильник озарял лишь грязные тарелки и рюмки на
низком столике палисандрового дерева - ни ссиоки, ни Эды нигде не было
видно. Они, должно быть, вышли в туалетную комнату, решила Комае. Сама не
зная почему, она вдруг остро ощутила свое одиночество, и это чувство удивило
и напугало ее, почти что привело в отчаяние. Она уселась под светильником, и
весь ее вид говорил: "Оставить бы все это!" Потом наконец руки Комае по
привычке нащупали за поясом оби маленькое зеркальце, она пригладила волосы
на висках и, протирая лицо напудренной салфеткой, в прострации устремила
взгляд на зеркальную поверхность, невольно отдавшись привычным мыслям,
которые изо дня в день отзывались болью в сердце.
То не были терзания страстной любви. Хотя, вероятно, более глубокие
размышления показали бы, что и любовь тоже явилась причиной ее мук, сама
Комае твердо верила, что ее страдания не столь легкомысленного сорта. То,
что повергало Комае в тяжкие думы, касалось ее собственного будущего. В этом
году ей исполнилось двадцать шесть, и раз так, то дальше с каждым годом ее
возраст будет все более явным. Если о будущем не позаботиться теперь... Эти
мысли несли с собой тревогу и безотчетный страх. В четырнадцать лет она
поступила учиться на гейшу, в шестнадцать ее объявили "разливающей сакэ", то
есть "новенькой", а в канун двадцатилетия ее выкупили. Когда ей было
двадцать два года, патрон увез ее в далекую провинцию Акита, а через три
года он умер, и Комае осталась одна. До этого дня она жила, не зная ничего о
мире, о людских сердцах, не понимая глубоко даже самое себя. Если бы она