Кан Кикути Отец вернулся

Скромное жилище среднего достатка. Комод с будильником. Перед комодом – большая жаровня; из чайника идет пар. Низенький обеденный стол. Кэнъитиро в кимоно, устроившись поудобнее, читает газету – очевидно, он только что вернулся со службы. О-Така шьет. Около семи вечера. На улице темно, начало октября.

Кэнъитиро. Мама, где Танэ?

Мать. Работу готовую понесла.

Кэнъитиро. Опять? Хватит ей уже шить на людей.

Мать. Так-то оно так, но перед свадьбой лучше иметь хоть одним кимоно больше.

Кэнъитиро (переворачивает страницу). Ну а как обстоит дело со сватовством?

Мать. Похоже, О-Танэ жених не больно нравится. А с его стороны все торопят, хотят поскорее свадьбу сыграть. Кэнъитиро. Ведь это хорошая партия – люди они не бедные. Мать. Какой толк от денег, если их не беречь. Когда я вышла замуж, у нас были и облигации, и земля, и денег тысяч двадцать-тридцать. Да отец все прокутил – так прямо на глазах и растаяло.

Кэнъитиро молчит, охваченный неприятными воспоминаниями.

Сама-то я горя вдоволь хлебнула. Не надо О-Танэ богатства, лишь бы человек был хороший – вот о чем я мечтаю. Если у мужа нрав добрый, так и в бедности без горя можно прожить.

Кэнъитиро. Но когда и человек хороший и денежки есть, тогда еще лучше.

Мать. Об этом можно только мечтать. Что и говорить, наша О-Танэ красавица, да денег у нас нет. Хоть и скопили в последнее время немножко, а триста или пятьсот иен вынь да положь.

Кэнъитиро. О-Танэ из-за отца с детства вдоволь натерпелась… Уж на приданое мы ей собрать должны. Наберем тысячу – половину ей.

Мать. Пусть не половину, а триста хорошо бы. Потом и ты женишься, вот тогда я успокоюсь. Мне с мужем не повезло, так пусть у детей счастье будет. Когда отец нас бросил, не знала, что и делать…

Кэнъитиро (переводя разговор на другую тему). Что-то Син запаздывает.

Мать. Дежурит он, вот и задержался. Говорит, что с этого месяца ему опять жалованье прибавят.

Кэнъитиро. Да ну! Будет и дальше учиться, в люди сможет выйти.

Мать. Ищу тебе невесту, а подходящей нету. У Сонода девушка хороша, да неровня мы им, согласятся ли?

Кэнъитиро. Можно подождать еще годика два-три.

Мать. После того как О-Танэ уедет к мужу, обязательно невестка нужна. Когда отец ушел, я не знала, что и делать с тремя детьми на руках…

Кэнъитиро. Ну хватит о прошлом вспоминать.

Открывается дверь, входит Синдзиро, школьный учитель, красивый молодой человек.

Синдзиро. Вот и я.

Мать. А, наконец-то!

Кэнъитиро. Что-то ты поздно сегодня.

Синдзиро. Столько работ нужно было проверить, что просто смерть. Ох, устал!

Мать. А мы собрались ужинать, тебя ждем.

Синдзиро. Мама, где Танэ?

Мать. Понесла готовую работу.

Синдзиро (переодевшись, садится поудобнее). Кэнъитиро! Сегодня мне странную вещь рассказали. Сугита, директор школы, сказал, что встретил в городе человека, очень похожего на нашего отца.

Мать и Кэнъитиро (вместе). Что ты говоришь?!

Синдзиро. Сугита-сан шел по улице, знаешь, там, где гостиница, и вдруг видит: впереди идет старик, лет этак шестидесяти. Смотрит, что-то лицо знакомое. Очень, говорит, похож на вашего отца. Ну вылитый Сотаро-сан! У него ведь на правой щеке родинка. Если увижу родинку, говорит, то окликну… Только подошел поближе, как тот свернул в переулок у храма…

Мать. А ведь Сугита-сан с отцом дружил, вместе в фехтовальную школу ходили, так что не мог он обознаться. Но все же двадцать лет прошло…

Синдзиро. Вот и Сугита-сан то же самое говорит. Как бы там ни было, а двадцать лет не видались, так что полной уверенности у него нет. Но все же и обознаться, говорит, я не мог – с детства друг друга знали.

Кэнъитиро (встревоженно). Значит, Сугита-сан не беседовал с ним?

Синдзиро. Он решил – если увижу родинку, так окликну…

Мать. Нет, наверно, Сугита-сан ошибся. Вернуться в город и не прийти в родной дом – это немыслимо!

Кэнъитиро. Наверно, отец не смеет переступить порог…

Мать. Я думала, что его уже нет в живых. Двадцать лет прошло, как он ушел.

Синдзиро. Его ведь как-то встретили в Окаяме…

Мать. Так с тех пор тоже уже десять лет миновало. Тюта Кубо, когда ездил в Окаяму, рассказывал, что отец вроде бы устраивал там представления с дрессированными зверями – львами и тиграми. Отец пригласил Тюта-сан в харчевню, угощал и про дом расспрашивал. Тюта-сан говорил, что тогда у отца вид был очень солидный: золотые часы за поясом, весь в шелку. С тех пор о нем ни слуху ни духу. Это было на следующий год после войны,[1] так что уж лет двенадцать-тринадцать тому назад.

Синдзиро. Должно быть, сильно он изменился.

Мать. Отец с молодых лет любил всякие темные делишки. И долги-то у него образовались не только потому, что кутил. Затеял торговлю, продавал в Китай «элексир молодости», вот и прогорел.

Кэнъитиро (с хмурым видом). Давайте ужинать, мама.

Мать. Ой, сейчас, сейчас. Заболталась я. (Уходит на кухню. Слышен только ее голос.) Сугита-сан, видно, обознался как-нибудь. Был бы отец жив, так уж в его-то годы обязательно хотя бы открытку прислал.

Кэнъитиро (серьезно). Когда Сугита-сан встретил этого человека?

Синдзиро. Вчера вечером, около девяти.

Кэнъитиро. Как он был одет?

Синдзиро. Не очень-то хорошо. Даже без хаори.

Кэнъитиро. Вот как!

Синдзиро. Ты помнишь отца?

Кэнъитиро. Нет.

Синдзиро. Не может быть. Тебе же было восемь лет! Я и то смутно помню.

Кэнъитиро. А я нет. Постарался забыть.

Синдзиро. А Сугита-сан об отце часто рассказывает. Говорит, что в молодости он был очень славным.

Мать (внося ужин из кухни). Когда отец служил у его светлости, тамошняя служанка подарила ему палочки для еды, а в коробочке любовная записка была спрятана.

Синдзиро. А палочки для еды при чем здесь? (Смеется.) Мать. Он родился в год быка, значит, в этом году ему уже пятьдесят восемь стукнуло. Сидел бы дома, на покое.

Все принимаются за еду.

Пора бы уже и Танэ вернуться. Вон как похолодало.

Синдзиро. Знаешь, мама, а сегодня на вязе, что растет возле храма, сорокопут пел. Осень уже… Кэнъитиро, я все-таки решил сдавать экзамен по английскому. По математике нет хорошего преподавателя.

Кэнъитиро. Ну-ну, давай. Что же, к Эриксону будешь ходить?

Синдзиро. Да, думаю. Миссионеры же обучают бесплатно.[2]

Кэнъитиро. Ну-ну. Что ни говори, а нужно учиться изо всех сил. Нужно доказать, что ты можешь выйти в люди и без отцовской поддержки. Я вот тоже хотел стать дипломатом или судьей, да теперь без среднего образования в университет не берут. Ничего не поделаешь. А ты закончил школу, значит, старайся изо всех сил.

В это время открывается дверь. Входит О-Танэ. Это очень хорошенькая белолицая девушка.

О-Танэ. А вот и я.

Мать. Как ты поздно.

О-Танэ. Еще один заказ получила. Видно, понравилось.

Мать. Ну-ка, садись ужинать.

О-Танэ (взволнованно,). Кэнъитиро, я сейчас шла, а напротив дома старик стоит. И все на наши двери смотрит.

Мать и братья тревожно переглядываются.

Кэнъитиро. Так!

Синдзиро. Какой он из себя?

О-Танэ. Темно было, не разобрала. Высокий…

Синдзиро встает и выглядывает в окно.

Кэнъитиро. Есть там кто-нибудь?

Синдзиро. Никого.

Братья и сестра молчат.

Мать. Он ушел из дома на третий день после праздника Бон.

Кэнъитиро. Мама, я же сказал вам: хватит старое вспоминать.

Мать. И я в молодости сердилась на него, а как стара стала, что-то сердце смягчилось.

Все молча едят. Неожиданно со стуком открывается входная дверь.

Мужской голос. Можно?

О-Танэ. Входите! (Продолжает сидеть.)

Мужской голос. О-Така дома?

Мать. Дома! (Идет к двери, как будто через силу.)

Слышны голоса.

Мужской голос. О-Така!

Голос матери. Ох! Это ты?! Как ты изменился!

Мужской голос. Ты здорова! Какое счастье! Дети, наверно, уже большие…

Голос матери. Конечно, большие. Все уже взрослые. Входи, сам увидишь.

Мужской голос. А можно?

Голос матери. Конечно, можно!

Худой, изможденный С от ар о входит в комнату вслед за своей женой.

Синдзиро и О-Танэ, пораженные, смотрят на отца.

Синдзиро. Отец? Я – Синдзиро.

Отец. Да ты уже настоящий мужчина. Когда я видел тебя в последний раз, ты еще и ходить-то не умел.

О-Танэ. Отец, а я – Танэ.

Отец. Я слышал, что родилась девочка, но какая же ты красавица!

Мать. Ну, с чего начать?… Главное – дети выросли.

Отец. Правильно говорится: «Отца нет, а дети растут». Хорошо сказано! (Смеется.)

К его смеху никто не присоединяется. Кэнъитиро, не двигаясь, молча сидит за столом, опустив голову.

Мать. Знаешь, отец, Кэн и Син – хорошие мальчики. Кэн с двадцати лет на службу ходит, а Син в школе учился одним из первых. А сейчас они вместе шестьдесят иен получают. Ну а О-Танэ, сам видишь, собою недурна, вот и жених хороший нашелся.

Отец. Чего же лучше! Вот у меня несколько лет назад было человек двадцать-тридцать работников, всюду разъезжали. Но вот в Курэ мой балаган сгорел дотла – и разорился я подчистую. Потом чем я только ни занимался, да все как-то не везло. А тут и старость подкатила. Потянуло к ясене, к детям, вот как-то так и вернулся. Пожалейте старика. Эй, Кэнъитиро! Налей-ка чарку, давно же я не пил хорошего сакэ. Вот тебя-то я отлично помню.

Кэнъитиро не отвечает.

Мать. Ну, Кэн! Отец же велел. Надо отметить встречу.

Кэнъитиро молчит.

Отец. Что ж, тогда ты налей, Синдзиро!

Синдзиро. Сейчас. (Берет чарку, хочет подать ее отцу.)

Кэнъитиро (твердо). Стой! Не надо.

Мать. Ты что, Кэн?

Отец смотрит на Кэнъитиро. Синдзиро и О-Танэ молчат, опустив головы.

Кэнъитиро (с вызовом). У нас нет отца. И не может быть.

Отец (с трудом сдерживая гнев). Ты что?!

Кэнъитиро (холодно). Если бы у нас был отец, маме не пришлось бы бросаться в воду и меня за собою тащить. Мне исполнилось восемь лет, и мы спаслись только потому, что мама ошиблась – там оказалось мелко. Если бы у нас был отец, мне не пришлось бы в десять лет стать мальчишкой на побегушках. Мы не знали никаких радостей. Синдзиро, ты забыл, как плакал, когда не на что было купить тушь и бумагу для занятий? Забыл, как переписывал от руки учебники и как тебя за это дразнили? У нас нет отца! Если бы у нас был отец, мы бы так не страдали.

О-Така и О-Танэ плачут. У Синдзиро на глазах слезы. Лицо отца теперь выражает не гнев, а скорбь.

Синдзиро. Но, брат, видишь, мама уже простила, и ты тоже мог бы смолчать.

Кэнъитиро (еще более жестко). Мама – женщина, не знаю, как она рассуждает. А по мне если и есть у меня отец, так я его ненавижу. Когда в детстве мы жаловались на голод или обиды, мама отвечала: «Во всем виноват отец. Обижайтесь на него». Если у меня и есть отец, так это мой враг, из-за которого я мучился с детских лет. Вы что, забыли, как у мамы как-то раз целый месяц не было работы и все это время мы голодали? Я бился изо всех сил, чтобы отомстить моему врагу. Чтобы посмеяться над человеком, который бросил нас. Чтобы доказать – я сам могу выйти в люди. Я не помню, чтобы отец хоть раз приласкал меня. Он вечно где-то пьянствовал. И в довершение всего взял у кого-то деньги в долг и сбежал с любовницей. Как видно, он любил эту женщину больше, чем жену и троих детей, вместе взятых. Когда он исчез, пропала даже сберегательная книжка на шестнадцать иен, которые мама для меня скопила.

Синдзиро (глотая слезы). Но, брат, отец ведь так… так постарел…

Кэнъитиро. Синдзиро! Брось пустые слова. Ни с того ни с сего приходит чужой человек и говорит, что он наш отец.

Синдзиро. Но дети должны заботиться об отце, каким бы он ни был…

Кэнъитиро. Ты хочешь сказать, что это наш долг? А он, вволю нарезвившись, вернулся, когда уже ноги не ходят!

Отец (возмущенно, но гнев этот показной). Кэнъитиро! Как ты смеешь говорить такое о родном отце!

Кэнъитиро. «О родном отце»? Кэнъитиро, которому ты дал жизнь, утонул двадцать лет назад. Двадцать лет назад ты потерял право называться отцом. Я сам себя вырастил. Этим я никому не обязан.

Все молчат, слышно только, как плачут О-Така и О-Танэ.

Отец. Хорошо, я уйду. Я ворочал десятками тысяч. Как бы я ни опустился, уж прокормиться-то я сумею. Вот так встреча! (Удрученный, собирается уходить.)

Синдзиро. Подожди, отец. Брат против, но я как-нибудь все устрою. Не чужой же он, скоро передумает. Погоди. Я ни за что тебя не оставлю.

Кэнъитиро. Синдзиро! Чем ты обязан этому человеку? Я хоть получил от него пару тумаков, а у тебя и того нет. Кто тебя воспитывал? Ты забыл, что это брат платил за твою учебу из своего жалкого жалованья рассыльного? Я – ваш настоящий отец, твой и О-Танэ. Хочешь о нем заботиться – пожалуйста. Но тогда я тебя знать не желаю.

Синдзиро. Но послушай…

Кэнъитиро. Можешь убираться с ним вместе.

Женщины по-прежнему плачут.

Я столько натерпелся… Я из кожи вон лез, чтобы брату и сестре получше было. Ведь это благодаря мне вы школу закончили.

Отец. Ну, хватит, довольно. Я вовсе не хочу силком садиться детям на шею. У меня еще хватит ума прокормить себя. Ну, я пошел. Будь здорова, О-Така! Ты только рада избавиться от меня.

Синдзиро (идет вслед за уходящим отцом). А деньги-то у тебя есть? Ты, наверно, еще не ужинал?

Отец (смотрит на него умоляюще). Все в порядке, все в порядке… (Выходя, спотыкается и опускается на край веранды.)

Мать. Ой, осторожно!

Синдзиро (помогая отцу подняться). Куда же ты сейчас пойдешь?

Отец (все еще сидит, совершенно подавленный). Умру где-нибудь под забором… (Слоено самому себе.) Хоть и нет у меня никакого права вернуться в этот дом, а как старость пришла, слаб стал, ноги сами собой принесли. Уже три дня, как я в городе. Каждый вечер приходил сюда, да не решался переступить порог. Лучше бы и не переступал. Вернешься без гроша в кармане, кому ты нужен… Как стукнуло мне пятьдесят, на родину потянуло. Думал, скоплю кругленькую сумму – тысчонку-другую – да попрошу у вас прощения. Но когда постареешь, столько не заработаешь… (С трудом встает.) Ну да ладно, уж самим собой-то я как-нибудь распорядиться сумею. (Шатаясь, поднимается. Мельком оглядывается на жену и выходит.)

Оставшиеся молчат.

Мать (умоляюще). Кэнъитиро!

О-Танэ. Брат!

Проходит несколько секунд.

Кэнъитиро. Син! Беги, позови отца назад.

Синдзиро стремительно выходит и через некоторое время возвращается.

Синдзиро (расстроенно). Искал на Южной дороге – нет его. Пойдем поищем вместе на Северной.

Кэнъитиро (ошеломленно). Как – нет?! Не может быть!

Братья вместе выбегают из дома.

1917