"Анатолий Жуков. Голова в облаках" - читать интересную книгу автора

- Ничего, подождут. Давай заливай, а мы пока покараулим. В горловину-то
она пролезет?
- Пролезет. Она же не толще меня, а я прохожу свободно.
- Тогда заливай скорее, а то подохнет. Дохлая рыба - не рыба. А ее
тащить еще неизвестно сколько.
Витяй спустил машину к берегу, закинул в воду заборный шланг и включил
насос. Голубок побежал в Ивановку за подмогой, а Парфенька на досуге
принялся изучать свою добычу.

III

Это была не просто гигантская рыба, это была сама воплощенная мечта
рыболова, его достигнутый безразмерный идеал, изумрудно-янтарный,
сверкающий, ослепительно прекрасный в чистом свете июньского утреннего
солнца. И Парфенька, облегченно вздохнув, прошептал:
- Хорро-оша-а-а!..
Других слов не нашлось, да и не было их ни в нашем могучем, ни в
других, не очень могучих, но разнообразных языках таких слов, которые могли
бы выразить, кроме восхищения и озабоченности, сложное отношение к тому, что
(вернее, кто) пока не имеет названия. Лукерья - это так, недоумение озорных
ивановцев. А вот можно ли ее отнести к щукам, неизвестно. Щукой мы нарекли
ее условно и потому, что Парфенька мечтал поймать щуку, ловил ее на щучью
блесну, рыба взяла эту блесну, была поймана, и вот мы говорим: щука. А таких
тут никогда не было, даже в счастливое время развитого социализма.
Парфенька завороженно глядел на свою добычу и никак не мог решить, что
за чудо он поймал. Морда по виду дружелюбная, длинная и красивая, как у
лошади, но зубы неприятно частые, в несколько рядов и мелкие, как патефонные
иголки. Она одышливо растворяла и захлопывала эти серьезные челюсти, и в
глубине пасти вспыхивала серебристая блесна с металлическим поводком, а по
бокам пламенели выгнутые ярко-красные лепестки влажных жабер. Вроде и
страшная голова, а вроде и красивая. Будто расколотый вдоль слиток, снизу
золотисто-янтарный, а сверху изумрудно-зеленый, с большими необычно синими
глазами. Эти колдовские глаза, обрамленные черными длинными ресницами,
глядели на Парфеньку с чарующим укором, и в их небесно-синих зеркалах он
видел свое маленькое отражение: мохнатый заячий малахай с задранным ухом,
крошечное лицо, состоящее из одних морщин, и свою фигурку на траве, с
торчащими у самых плеч коленками. Такой-то маленький муравей стал хозяином
такой большой... нет, не щуки, а, как сказал Витяй, организмы - это значит,
рыбы без названия или другого живого предмета жизни.
Вокруг цельнокроеной головы этого организма золотым кольцом сверкал
царский венец (у ужей такие бывают), а дальше по мощному, но, в сравнении с
длиной, не такому уж толстому (72 сантиметра в обхвате, как потом установили
ихтиологи) и равномерному телу шла плотная, как у окуня, чешуя, ярко-зеленая
на спине и желтая, с коричневыми крапинками на брюхе.
Примерно в четверти от этой величественной головы по обеим сторонам
тугого тела шевелились розовые плавники, похожие на детские ладошки, -
каждый плавник из пяти перьев, перья во время движения сходились и
расходились, как пальцы, судорожно скребли по мокрой, примятой люцерне,
загибались и снова выпрямлялись в упругие прозрачные ладошки, ярко-розовые
на зеленой траве, редкостно красивые и бессильные теперь, беспомощные.