"Анатолий Жуков. Судить Адама! " - читать интересную книгу автора

В чудо верят двое - удачливый и неудачник. А также все межеумочные,
постепенные люди. Парфенька считался удачливым рыболовом на Средней Волге, и
жажда сверхъестественного явилась к нему не компенсацией неудач, а развилась
именно потому, что он был удачлив, и развилась постепенно, с годами, из
понятного желания рыболовного лидера быть на высоте и соответствовать
постоянно растущим требованиям современности. Короче, Парфенька намечал
определенный пик рыболовной удачи, растил в себе профессиональный идеал,
представление о котором с годами вышло за грани реального.
В принципе идеал недостижим, но вовсе не потому, что его нет и не было
в действительности, что он только отражает заветные чаяния людей или
отдельно взятого человека, но главным образом потому, что идеал все время
меняется вместе с человеком (и человечеством), уточняется, становится шире,
отодвигается, углубляется и так далее. Это элементарно. Точно так же
менялись и представления Парфеньки Шатунова о его рыболовном чуде.
В детстве, лет с пяти-шести, он добывал несколько окуньков или
плотвичек, а мечтал об улове взрослого рыбака. Подростком он достиг своей
мечты, но тянулся уже не за количеством пойманной рыбы, а за ее качеством и
величиной добытых экземпляров, почитал искусство, с каким эти экземпляры
добыты.
Например, клюнул здоровенный окунь-горбач. Но разве такой клюет - такой
хватает наживку, как волк ягненка, пробочный поплавок, булькнув, исчезает на
твоих глазах, ухает вдогонку испуганное сердце: оборвет, стервец, леску! И
вот исхитряешься удержать его, изматываешь, подтягиваешь, отпускаешь, опять
подтягиваешь, выводишь... А потом шествуешь с ним серединой главной улицы,
несешь его, разбойника, на кукане, а встречные хмелевцы ахают, качают
хозяйственными головами и вздыхают.
Или взял судачок. Соблазнился, глупый, розовым червяком, его манящими
танцевальными извивами. И опять ореховое удилище дрожит в напряженной руке -
судак не деликатничает, вгоняет тебя в пот и озноб своими рывками, не на
тросе ведь держится, не на лодочной цепи или пароходной чалке. Но в том-то и
искусство, умение твое, что невидимая та жилка, которая лопнет на берегу как
прелая нитка, в воде удержит резвого судака, и ты добудешь его, искусно гася
тяжесть и силу рывков сопротивлением гибкого удилища, чуткой руки и не очень
надежной лески.
В беспечальной юности это искусство для искусства, чуточку подпорченное
тщеславием, хоть и не проходит, но становится недостаточным, потому что тебе
надо теперь выделиться с серьезной целью, отодвинуть хмелевских парней и
даже друзей, чтобы самому стать первым, лучшим, а для этого надо совершить
что-то исключительное, равное чуду. Например, поймать трехпудового сома...
Ладно, пусть двухпудового... Ну, хорошо, пусть только пудового, хотя в
старой Волге водились звери на два центнера с гаком. И вот, согнувшись под
грузом, ты тащишь пудовика домой, а хвост его волочится по мокрой траве, еще
не отряхнувшейся от росы. И сколько тут встречных, сколько удивлений,
восторгов, тайной зависти! Твои товарищи только еще встали, а некоторые и не
встали, дрыхнут без понятия день только-только начинается, а ты уже с
добычей. Но главное - об этом узнает (а повезет, так и увидит своими
глазами) твоя светлокосая, синеокая, с вот такой вот грудью, Поля, Пелагея
Ивановна, пригожая хоть спереди, хоть сзади, хоть с боков. Ведь это к ее
ногам положены твое искусство, твоя любовь, твоя жизнь. И честолюбцем ты