Айрис Джоансен Бронзовый ястреб

Глава первая

— Мне очень жаль, мисс Маккенна, но мистер О'Брайен не может вас принять. — Консьерж в холле роскошного многоквартирного дома положил трубку телефона и поднял глаза на сидящую перед ним молодую женщину. При виде ее разочарования в его взгляде промелькнуло искреннее сочувствие.

Келли огорченно прикусила губу, светло-зеленые глаза потемнели. Конечно, глупо было ожидать чего-то иного, но она так надеялась, что этот неприступный О'Брайен все-таки изменит свое решение и согласится на интервью. Ее губы тронула ироническая усмешка. Да уж, вот было бы чудо! Неприязнь Ника О'Брайена к пишущей братии вошла в поговорку. Он неизменно избегал любых контактов с журналистами. За последние три недели он ответил отказом на обе ее письменные просьбы о встрече и на многочисленные телефонные звонки. Келли обреченно вздохнула. Ужасно не хотелось пользоваться последним средством, которое почти наверняка обеспечит ей доступ к этому человеку, но, судя по всему, теперь у нее просто нет выбора.

Девушка раскрыла внушительных размеров кожаную сумку и вытащила оттуда белый конверт. Протягивая его крепкому седовласому консьержу, она улыбалась той полной обаяния улыбкой, которая всегда помогала ей в работе, а однажды даже позволила проникнуть в кабинет одного южноамериканского диктатора. Появившаяся в результате той встречи статья была выдвинута на Пулитцеровскую премию. Вспомнив об этом, Келли приободрилась.

— Пожалуйста, не могли бы вы передать это мистеру О'Брайену, — робко попросила она. Ее широко посаженные зеленые глаза, обрамленные густыми черными ресницами, излучали печаль, отчасти почти искреннюю. — Мне кажется, это просто какое-то недоразумение. Вы только передайте ему этот конверт, и все моментально выяснится, я уверена.

Консьерж в сомнении покачал головой.

— Даже не знаю, мисс Маккенна, — нерешительно проговорил он. — Мне вообще-то нельзя оставлять свой пост, если нет замены.

Тем не менее его лицо невольно смягчилось, когда он еще раз взглянул на посетительницу. Было что-то необыкновенно притягательное в Келли Маккенна. Она смотрела на мир широко раскрытыми, полными неподдельного интереса глазами, словно переживала захватывающее приключение. Ее внешность и сама по себе не могла оставить равнодушными представителей сильного пола. Пепельно-белокурые волосы, выгоревшие на солнце, приобрели цвет белого золота. Коротко подстриженные, они обрамляли лицо шелковистой копной, так что мужчинам трудно бывало удержаться от искушения коснуться их руками. Четко очерченные губы имели особый запоминающийся изгиб. Но самой примечательной чертой внешности Келли были ее удивительные зеленые глаза. Во всем облике Келли было что-то трогательно-хрупкое, что еще больше подчеркивал решительно вздернутый подбородок.

Сейчас головка Келли была смиренно опущена, а Келли Маккенна призвала на помощь весь присущий ей дар убеждения.

— Я могла бы посидеть здесь, пока вы не вернетесь, — обратилась она к консьержу. — Ведь это займет какую-то минуту, а я вполне могу справиться с любой ситуацией, уверяю вас. Прошлым летом я получила черный пояс по карате.

Суровый консьерж не удержался от смешка, постаравшись, впрочем, сделать вид, что кашляет. Келли Маккенна была едва ли выше пяти футов и, если не считать небольшого роста, выглядела словно модель с обложки журнала. Две верхние пуговки ее блузки, явно фирменной, были расстегнуты так, что приоткрывалась грудь. Бордовая замшевая юбка имела доходящий до бедра разрез, соблазнительно открывавший стройные ноги, обутые в высокие сапоги на тонком каблуке. Ее так же трудно было представить дерущейся, как грудного младенца, мирно спящего в колыбели.

Взяв конверт, консьерж медленно поднялся.

— Ну что ж, в таком случае рискну — оставляю свой пост на вас, — торжественно произнес он, тщетно пытаясь спрятать лукавый блеск в глазах. — Проявите максимальную бдительность! — Он быстро вошел в лифт и нажал кнопку верхнего этажа.

Келли смотрела ему вслед со смешанным чувством удовлетворения и досады. Ей и раньше приходилось испытывать на себе покровительственное отношение со стороны сильного пола, но она так и не смогла к этому привыкнуть. Сама она отлично понимала, что производимое ею впечатление женственной хрупкости — сплошная иллюзия, но считала необходимым убедить в этом мужчин. Правда, в большинстве случаев она полагала, что не стоит и стараться, и тратила энергию на решение куда более важных задач. Все-таки женщине-фотожурналисту совсем не просто было утвердиться в области, давно и прочно оккупированной мужчинами.

Но в начале карьеры Келли придавала большое значение своему имиджу и делала все, чтобы не выглядеть хрупкой и женственной. Ее гардероб состоял тогда исключительно из брючных костюмов и джинсов. Тем не менее она очень скоро обнаружила, что эффект получается как раз обратный. Однажды, когда на ней был широкий бесформенный комбинезон, она услышала, что о ней отозвались как о «миленьком плюшевом медвежонке». С тех пор подобный стиль одежды был решительно отвергнут.

В данный момент Келли была одета в свой самый изысканный наряд. Но даже он не вызвал у консьержа должного почтения, недовольно отметила она. Вряд ли он произведет большее впечатление на самого Ника О'Брайена, а это гораздо более серьезный противник.

Прежде чем обратиться с просьбой об интервью, она провела кропотливую подготовительную работу, дотошно собирая всевозможные сведения о нем. То, что она узнала, могло бы в обычных обстоятельствах отбить у нее всякое желание встречаться с ним, не заключи она этого дурацкого пари со своим редактором, Маком Девлином.

Хотя нет! Келли скептически усмехнулась и покачала головой. Уж с собой-то нечего хитрить. Чем опаснее или труднее было задание, тем больше удовольствия оно ей доставляло, и Мак прекрасно знал об этом. Келли видела, что он сознательно играет на ее самолюбии, но была не в силах не принять вызова.

Полтора месяца назад она вернулась из Средней Азии и сразу же слегла в больницу с приступом малярии. После этого Мак заявил, что не будет посылать ее в дальние командировки по крайней мере полгода. Он держался три недели, невзирая на ее постоянные жалобы, мольбы и даже угрозы, а потом пообещал снять свой запрет, если она выиграет пари, взяв интервью у недоступного Ника О'Брайена. Если же она проиграет, то должна смириться с его решением и даже не пытаться выказывать недовольство.

— Вы оказались правы, мисс Маккенна, — добродушно сказал консьерж, выходя из лифта. — Мистер О'Брайен просил вас сейчас же подняться к нему.

«Да уж! — усмехнулась про себя Келли. — Пожалуйте в гости, как сказал паук мухе».

Она поднялась и одарила консьержа теплой улыбкой.

— Спасибо, вы были так добры! — С этими словами она шагнула в лифт.

Выйдя из лифта, Келли глубоко вздохнула, собираясь с духом, и постаралась придать своему лицу выражение холодной невозмутимости, свойственное видавшему виды репортеру. Затем она решительно постучала в облицованную тиковым деревом дверь квартиры О'Брайена. Дверь тут же распахнулась, открытая самим хозяином, и Келли в изумлении непроизвольно раскрыла рот. Далеко не сразу ей удалось овладеть собой.

Поразительная красота Ника О'Брайена не была для нее неожиданностью, потому что девушка присматривалась к нему вот уже три недели, но Келли никогда не видела его так близко да столь откровенно обнаженным. На нем не было ничего, кроме белого пушистого полотенца, небрежно обернутого вокруг бедер, но держался он так же свободно, как если бы был в костюме и при галстуке. Хотя, растерянно подумала Келли, если бы большинство мужчин выглядело без одежды так же потрясающе, то нагота очень скоро вошла бы в моду. Никогда ей не приходилось видеть столь великолепно сложенного мужчины. Ростом немного выше шести футов, он весь состоял из хорошо развитых мускулов, покрытых бронзовой кожей. На груди курчавился треугольник темных волос, переходящий ниже в узкую дорожку, исчезающую под полотенцем.

— Что, нравится? — елейным голосом осведомился О'Брайен, и Келли залилась краской, поспешно отведя глаза от его живота.

— Простите, — растерянно пролепетала она. — Вы только что из душа? Я могла бы подождать, пока вы оденетесь. — И куда делось ее хваленое хладнокровие. Черт возьми, ну почему этот человек так привлекателен? Бронзовый цвет кожи и черные как смоль волосы делали его похожим на современного Монтесуму. На смуглом лице резко выделялись блестящие синие глаза. Из собранных о нем сведений Келли знала, что его мать была мексиканского происхождения, а отец вел свой род от ирландцев, но кто бы мог подумать, что это сочетание даст такой поразительный результат?

О'Брайен окинул цепким взглядом всю ее фигурку, от белокурых кудрей до изящных сапог.

— Я не был в душе, — холодно ответил он. — Я занимался йогой. — Он пристально всмотрелся ей в лицо, и Келли почувствовала, что ее рассмотрели, изучили, разобрали по косточкам, а теперь вводят в память какого-то компьютера, прячущегося за этой небрежно-ленивой улыбкой. — Признаюсь, мне стало любопытно, что за чаровница смогла так подействовать на нашего непробиваемого стража, что вынудила его оставить свой пост. Мне захотелось посмотреть на вас, а затем проглотить вместе с потрохами, мисс Маккенна.

Последняя фраза была произнесена таким доброжелательным тоном, что Келли чуть было не приняла ее за шутку, но вовремя заметила недобро сомкнутые губы Ника. Она мгновенно ощетинилась и собралась было ответить что-то резкое, но О'Брайен уже распахнул пошире дверь и отступил, пропуская ее.

— Впрочем, теперь мне даже интересно послушать, что вы можете мне сказать, — продолжал он. — Я, признаться, ожидал чего-то совсем другого, Кудряшка. Возможно, это окажется забавным.

Келли царственно прошествовала мимо него. Если раньше она и испытывала угрызения совести оттого, что прибегает не к самым корректным методам для достижения своей цели, то теперь они совершенно испарились. Кудряшка, подумать только!

— Я польщена, что вы снизошли до моей просьбы, мистер О'Брайен, — ледяным тоном проговорила она, входя в гостиную. — Постараюсь развлечь вас как можно лучше.

Послышавшийся сзади смешок еще больше разозлил ее, но Келли сделала вид, что ничего не заметила, и критически окинула комнату. Однако стоило ей рассмотреть интерьер, презрительное выражение слетело с ее лица. Его спокойная красота помимо воли произвела на нее впечатление.

Гостиная имела ярко выраженный восточный колорит и выглядела так же необычно, как и ее владелец. Покрывающий пол от стены до стены плюшевый ковер бледно-голубого цвета был единственной западной деталью. В комнате совсем не было мебели, если не считать красивого тикового столика у камина. Перед ним лежала циновка, покрытая темно-синим бархатом, а вокруг были разбросаны подушки изумрудного, ярко-голубого и кремового цветов. В углу стоял бронзовый экран с тонкой гравировкой, изображающей павлинов. На стенах висели картины известных художников, явно выбранные за спокойные и изысканные цвета.

Залюбовавшись великолепным Ренуаром, Келли искренне сказала:

— Что за райский уголок! А остальные комнаты похожи на эту?

В глазах О'Брайена мелькнуло странное выражение.

— Нет, — медленно ответил он, не отрывая изучающего взгляда от ее лица, — остальная квартира оформлена в западном стиле. Я убедился, что меня больше устраивает сочетание двух культур, чем любая из них в отдельности. — Он с насмешливой галантностью указал ей на синюю циновку. — Не хотите ли присесть? Увидите, это удивительно удобно.

Келли осторожно села, наблюдая, как О'Брайен грациозно опустился рядом с ней. Похоже, ее предложение дать ему возможность одеться поприличнее было проигнорировано. Нагота его явно не смущала. Келли пожалела, что сама не может воспринимать ее так же спокойно. Близость этого великолепного мужского тела вызывала в ней странное смятение. Она вдохнула поглубже, надеясь, что О'Брайен не заметит ее состояния. Он действительно ничего не заметил, поскольку его взгляд, полный откровенного восхищения, был устремлен на соблазнительную стройную ногу, выглядывающую из глубокого разреза юбки. Келли инстинктивно попыталась запахнуть юбку, но в таком полулежащем положении это было невозможно.

— Надо подумать, не переоформить ли так же и остальные комнаты, — медленно произнес он, не отрывая взгляда от ее ног. — Я все больше начинаю ценить преимущества этого интерьера.

Келли перестала сражаться со своей юбкой и мрачно посмотрела на него.

— Возможно, это очень красиво, но, уж конечно, не рассчитано на западную одежду. Интересно, ваши гости не находят это немного неудобным?

Ник пожал плечами и опять откинулся на подушки.

— Напротив, я вижу, что это позволяет им расслабиться и забыть о каких-либо социальных преградах. — Он насмешливо скривил губы. — Это все равно что опять оказаться в материнской утробе. Вы никогда не замечали, как маленькие дети тяготеют к земле? Для них совершенно естественно предпочитать пол стульям.

— Никогда не думала об этом, — удивленно отозвалась Келли. — Но, пожалуй, вы правы. Я сама помню, как в детстве мой отец постоянно твердил мне встать с пола и сесть, как подобает леди.

— Разве это было так давно? — поддразнил О'Брайен, глядя на ее золотистые локоны. — По-моему, вы и сейчас еще ребенок.

Келли возмущенно встрепенулась и попыталась гордо выпрямиться. К несчастью, это только еще больше распахнуло разрез на юбке, что окончательно выбило ее из колеи.

— Что бы вы ни говорили, прошло не так уж мало времени, — холодно возразила она. — Мне двадцать три года, мистер О'Брайен, и с девятнадцати я работаю фотожурналистом. Если бы вы позаботились навести обо мне справки, то узнали бы, что в моей среде я пользуюсь немалым уважением.

— О, я очень уважаю ваши достоинства, — любезно ответил Ник, опять устремив недвусмысленный взгляд на ее бедро. — Хотя несколько не уверен насчет ваших этических принципов. — Он поднял конверт, брошенный им ранее на столик, и небрежно помахал им. — Если я не ошибаюсь, то уважаемые журналисты как раз осуждают шантаж.

Келли вспыхнула и внутренне напряглась, а в зеленых глазах отразилось огорчение.

— Откуда вам знать? — воинственно спросила она. — Вы с шестнадцати лет считаете ниже своего достоинства давать интервью кому-либо из нас. Вряд ли вы можете судить о наших принципах. О'Брайен плотно сжал губы.

— Это я-то не могу судить? Да я стал настоящим экспертом во всем, что касается представителей вашей профессии, когда вы были еще в пеленках, Кудряшка. Когда я был маленьким, они превратили мою жизнь в балаган, но больше этого не повторится, теперь уж я позабочусь об этом.

— Но как могли средства массовой информации не интересоваться вами? — с горячностью возразила Келли. — Вы были исключительным явлением! Как вы думаете, сколько подобных гениев рождается в каждом поколении? И даже в каждом веке? Ваш коэффициент интеллектуального развития превышал все мыслимые уровни! Когда вам было десять, ваши учителя сравнивали вас с Эйнштейном. В двенадцать вы закончили колледж, а в пятнадцать получили докторскую степень в компьютерной инженерии. Да поймите же, вы действительно были феноменом!

— Я был ненормальным! — резко бросил он, и синие глаза потемнели от нахлынувших воспоминаний. — И благодаря средствам массовой информации ненормальным очень известным, как вы сейчас доказали, с легкостью оперируя фактами моей биографии. А журналистам не приходило в голову, что я был прежде всего ребенком и не знал, что делать с этой известностью. Мне повезло, что я научился справляться со всем этим раньше, чем свихнулся.

Келли представила себе растерянного маленького мальчика и испытала мгновенное чувство вины, но тут же отбросила его. В на редкость привлекательном мужчине перед ней не было абсолютно ничего, внушающего жалость.

— Похоже, что вы процветаете, несмотря на наше грубое вмешательство в ваши тонкие чувства, мистер О'Брайен. Вашу жизнь едва ли можно назвать уединенной, несмотря на вашу нелюбовь к известности. Вам еще нет тридцати, но вы уже при жизни стали почти легендой. Невероятный, фантастический Ник О'Брайен!

Глаза О'Брайена превратились в ледяные голубые щелочки.

— Вы, по крайней мере, добросовестно выполнили ваше домашнее задание, мисс Маккенна. Даже интересно, что еще вы выудили в моем темном прошлом. Кроме этого небольшого эпизода, конечно! — Он презрительно махнул рукой в сторону конверта.

Келли нервно облизнула пересохшие губы и решительно ответила:

— Я едва ли могла бы считаться компетентным репортером, мистер О'Брайен, если бы поленилась провести предварительный сбор материала о вас, прежде чем встретиться с вами лично. Конечно, все эти сведения поданы в печати слишком сухо и официально. Если вам угодно, чтобы я продолжала «оперировать фактами вашей биографии», то вы — единственный сын Майкла О'Брайена, главы корпорации «Компьютеры О'Брайена». Ваша мать умерла, когда вам было два года, и вас растил отец — с помощью весьма квалифицированных воспитателей. Вы обладаете фотографической памятью, и это, должно быть, очень помогло в вашем образовании, потому что вы имеете несколько ученых степеней. За последние десять лет вы совершили ряд изобретений в компьютерной технологии, а недавно создали что-то принципиально новое, что способно вызвать революцию в этой области. — Она пристально посмотрела на него. — Поговаривают даже о выдвижении вас на Нобелевскую премию.

— Да, как вы и говорите, все это звучит очень сухо и официально, — холодно сказал Ник. — Но позвольте предположить, что вам удалось копнуть глубже, мисс Маккенна.

Келли кивнула, переводя взгляд на туманного Ренуара на стене.

— Ваша частная жизнь не менее достойна внимания, мистер О'Брайен. Еще будучи подростком, вы проявляли отчаянную смелость. Прыжки с парашютом, родео, автогонки… Вы любите рисковать, но до сих пор вам сопутствовала удача. Правда, один раз вас ранили. Вы тогда организовали освобождение некоего американского нефтяника, которого взяли в заложники после революции в Саид-Абаба. Но пуля всего лишь угодила в плечо, так что не стоит обращать внимания на такую ерунду, не так ли?

— О, вы переоцениваете мою стойкость. Плечо чертовски болело целых два месяца, и потом еще долго я не мог им нормально двигать. — В глазах О'Брайена, устремленных на девушку, мелькнула ирония. — У вас, видимо, очень хорошие источники информации. Насколько я помню, этот эпизод никогда нигде не упоминался. Государственный департамент крайне нервно воспринял тогда эту операцию, поскольку уже вел секретные переговоры с новым режимом.

Глаза Келли лукаво блеснули.

— Это была скорее догадка с моей стороны, — призналась она. — Но я рада, что вы ее подтвердили.

О'Брайен усмехнулся, и в его взгляде мелькнуло нечто, похожее на восхищение.

— Строго между нами, Кудряшка. Об этом эпизоде не было вообще никаких письменных упоминаний. Не могли бы вы сказать мне, как вам удалось это раскопать?

Келли решительно покачала головой, и он понимающе хмыкнул.

— Ничего иного я и не ждал. — Улыбка стала медленно исчезать с его лица, он вытащил фотографию из конверта и бросил ей на колени. — А теперь вернемся к нашим баранам, — произнес он совершенно другим тоном. — Насколько я понял, вы собираетесь что-то от меня потребовать?

Эта резкая перемена тона спустила Келли с небес на землю. Лениво-медлительная добродушная манера О'Брайена молниеносно сменилась настороженностью охотящейся пантеры. А она-то позволила себе расслабиться, наслаждаясь почти дружеской атмосферой их общения! Это доказывало, что противник был намного опаснее, чем она ожидала.

Келли взяла в руки фотографию и посмотрела на нее.

— Неплохой кадр, правда? — холодно заметила она. — Лично я очень им горжусь. Если допустить, что фото может говорить, то это одно из самых красноречивых. — Несколькими днями раньше она сфотографировала Ника в обществе пышнотелой красотки в одном французском ресторане.

— Ну, то, что моя рука лежит на бедре у этой дамы, вряд ли может кого-то скомпрометировать, — небрежно заметил он. — Возможно, что это проявление чисто платонической нежности.

— Но взгляд, которым смотрит на вас сеньора Домингес, чуть не расплавил пленку в моем фотоаппарате, — возразила Келли. — А через пять минут вы ушли, даже не дождавшись заказанного обеда, и отправились сюда, в вашу квартиру. А уехала сеньора Домингес в десять утра следующего дня.

— И все это время вы дежурили снаружи? — насмешливо бросил О'Брайен. — Вам следовало бы зайти, Кудряшка. Не могу сказать, что мне так уж нравится любовь втроем, но в вашем случае я бы сделал исключение.

Келли почувствовала, как краска заливает лицо.

— Мне наплевать на ваши любовные похождения, мистер О'Брайен. Я не сомневаюсь, что у вас было больше любовниц, чем можно себе представить. Если я и сделала этот снимок, то лишь для того, чтобы иметь возможность добиться встречи с вами. Это был мой единственный шанс.

— О, какой страшный удар по моему самолюбию! — Ник трагически свел брови. — А я-то надеялся, что вы дрожали от холода под моим окошком единственно от страсти к моему молодому мужественному телу.

Черт бы его побрал, в отчаянии подумала Келли. И черт бы побрал ее привычку вспыхивать, как рождественская елка, по любому поводу. Как, интересно, ей поддерживать имидж все повидавшей циничной женщины-репортера, если она до сих пор краснеет, словно школьница!

— Зря надеялись, — резко бросила она. — Вам, по-видимому, вполне хватало заботы сеньоры Домингес.

— Вообще-то так и было, — согласился О'Брайен, словно бы припоминая. — Но вам не стоит ревновать, моя дорогая. Я всегда предпочитал блондинок.

— А ваше досье говорит, что вы имели дело с брюнетками вдвое чаще, чем с блондинками, — язвительно заметила Келли.

— Ну, блондинки блондинкам рознь, — многозначительно сказал Ник, протягивая руку и накручивая на палец один из ее локонов.

Она возмущенно отстранилась.

— Можете не тратить попусту свои чары, мистер О'Брайен. Судя по вашей репутации, вы их и так расходуете направо и налево. Вы бы лучше спросили, что я собираюсь делать с этой фотографией.

— Как скажете, Кудряшка, — подчеркнуто покорно отозвался он. — Итак, что вы собираетесь делать с этой фотографией?

Келли сердито скрипнула зубами. Все шло не так, как она себе представляла. О'Брайена, казалось, совершенно не встревожили доказательства его связи с Марией Домингес. Наоборот, по всей видимости, его очень развлекала вся эта ситуация. Или он только притворяется? Келли не знала, что и думать. Ну что же, ей остается только продолжать, а там будет видно.

Набрав в грудь побольше воздуха, она быстро заговорила:

— Сеньора Домингес — жена министра финансов одной из стран в Южной Америке, имеющей значительные запасы нефти. Я очень сомневаюсь, что Госдепартаменту понравится, если этот ваш роман поставит под угрозу их переговоры о нефти. — Келли нервно повела плечами. — Основываясь на вашем новом изобретении, Пентагон подписал гигантский контракт с «Компьютерами О'Брайена». Так вот, вполне возможно, что они даже разорвут контракт, если Госдепартамент на них как следует надавит.

Глаза О'Брайена сузились и уже не казались ленивыми.

— Понимаю, — медленно проговорил он. — И вы угрожаете поставить их в известность о моем небольшом приключении, если я не сделаю то, что вы хотите?

Келли кивнула как можно увереннее, надеясь, что проницательные синие глаза не увидят, что она блефует.

— Вот именно, — непринужденно подтвердила она. — Но если вы согласитесь на мои условия, то я отдам вам все негативы, а также торжественно поклянусь забыть то, что я вообще когда-либо видела вас с сеньорой Домингес.

— Очень великодушно, — сухо заметил О'Брайен. — И что же вы от меня хотите?

«Вот оно», — подумала Келли и глубоко вздохнула.

— На следующей неделе вы испытываете новое топливо, изобретенное вашим другом химиком. Вы планируете пролететь на воздушном шаре от долины Рио-Гранде до Акапулько. Я хочу лететь с вами.

— И это все? — удивленно спросил О'Брайен, внимательно глядя на нее.

— Этого достаточно. Это и так будет целой сенсацией для любого репортера, особенно учитывая ваше упорное нежелание давать интервью.

— Но вы потратили массу усилий, чтобы поймать меня в эту ловушку, — задумчиво произнес он, не отрывая глаз от ее напряженного лица. — Интересно, почему это так важно для вас.

— Я уже сказала, — ответила Келли, избегая его внимательного взгляда. — Я хочу получить материал для статьи.

— Допустим, — согласился он, наблюдая, как она покраснела. — Но мне почему-то кажется, что это не единственная причина. Разве я не прав? Давайте теперь посмотрим, что мне известно о некоей Келли Маккенна? У вас такое запоминающееся лицо, дорогая… Будет совсем не трудно припомнить события, связанные с ним.

Господи, ведь у него фотографическая память! Келли внутренне сжалась. Неудивительно, если он вспомнит…

— Не тратьте времени, мистер О'Брайен, — с деланной небрежностью сказала она. — Я ведь всегда нахожусь за камерой, а не перед ней.

— Не всегда, Кудряшка, — поправил Ник. — Три года назад во Франкфурте вы оказались очень даже перед камерой. Более того, ваше лицо красовалось тогда на обложках всех еженедельников страны. Вы стали просто маленькой героиней.

— Ерунда! Я была всего лишь репортером, нашедшим способ получить эксклюзивный материал, который заведомо привлечет всеобщее внимание. Это скорее честолюбие, а не героизм.

— Но ведь публика смотрела на это совсем по-другому, не правда ли? Они видели только хрупкую, златокудрую Жанну д'Арк, которая бесстрашно поднялась по ступенькам американского посольства, где террористы удерживали двенадцать заложников. Они слышали ее предложение поменяться местами с одним из заложников и видели, как отпускают перепуганную молодую секретаршу. Вам было тогда всего двадцать лет, и вам было ради чего жить. Во всей Америке наверняка не осталось ни одной пары сухих глаз, когда вы вошли в посольство. — На его губах заиграла ироническая улыбка. — Все это было очень трогательно.

— Судя по вашему тону, вы отнюдь не разделяли их чувств, — сердито сказала Келли. — Вас что, совершенно не тронул мой поступок?

— Ну что вы, очень тронул, — негромко ответил Ник. — Я, возможно, даже больше боялся за вас, чем эти простые души, считавшие вас святой, потому что я чувствовал некое внутреннее сходство между нами. Я как будто был с вами в этом посольстве, разделяя ваш ужас и ваш восторг.

— Восторг?

— Не пытайтесь обмануть меня, дорогая, — спокойно сказал О'Брайен. — В том сюжете из новостей, где вы были показаны разговаривающей с лидером террористов перед входом в здание, ваше лицо в какой-то момент было дано крупным планом. Я тогда словно бы увидел себя в зеркале. Так что я отнюдь не единственный, кто любит рисковать, не так ли, Келли Маккенна?

— Не знаю, о чем вы говорите, — возразила Келли, надеясь, что ее голос звучит убедительно. — Я же сказала, что тогда во мне просто взыграло честолюбие. Я увидела шанс добиться новых высот в моей карьере, и я его не упустила. — Ей не хотелось признавать, что этот незнакомец совершенно точно понял ее характер, хотя это было странно приятно. Особое удовольствие доставило то, что он разделял ее чувства.

— Келли, драгоценная моя, да вы же сами в какой-то степени ненормальная. Вы подвержены действию старейшего в мире наркотика. Вы любите чувствовать, как адреналин растекается по вашим венам, когда вы напуганы до полусмерти, разве не так? Вам доставляет удовольствие идти по канату над пропастью, полной голодных львов.

— Это какой-то бред! Я рискую, потому что такова моя работа, а не потому, что это мне нравится.

О'Брайен покачал своей черноволосой головой.

— Мы оба знаем, что собой представляем, Келли. Но вам не стоило попадать в такую невыигрышную ситуацию, как во Франкфурте. Это уж слишком близко к самоубийству.

— Чепуха! Террористы освободили всех заложников в аэропорту, как и обещали.

— Вам просто повезло, и вы это прекрасно знаете, — твердо сказал О'Брайен. — С тем же успехом все могло кончиться плачевно. — Он устремил на нее долгий задумчивый взгляд, который заставил Келли невольно поежиться. — Наверное, Келли, мне стоило бы взять вас под свое крыло. Слишком опасно оставлять вас без присмотра.

— Я уже пять лет живу самостоятельно, мистер О'Брайен, и у меня неплохо получается, — решительно заявила Келли. — Не думаю, что нуждаюсь в чьей-то опеке.

— Пять лет, — повторил О'Брайен. — Ну, конечно. Ваш отец умер, когда вам было восемнадцать, правильно? Это был Ричард Маккенна, свободный фотограф, который странствовал по миру, часто появляясь в горячих точках. Некоторые его снимки считаются классикой. Вы, должно быть, очень им гордитесь?

— Конечно, горжусь, — просто сказала Келли. — Он был прекрасным фотографом и великолепным отцом. После смерти моей матери, а мне тогда было восемь лет, он позаботился, чтобы мы никогда не расставались. Так и было до самой его смерти. Он всюду брал меня с собой.

— Ничего удивительного, что вы привыкли к опасности, дорогая. У вас была возможность на протяжении многих лет воспитать в себе эту привычку. — Он поднял руку, останавливая ее возмущенные возражения. — Ну ладно, я оставлю эту тему, если вы скажете мне, почему для вас было так важно получить мое согласие на интервью.

— Я сказала вам, что… — начала было Келли.

— Не пора ли бросить эту ерунду и перейти к делу? — прервал ее О'Брайен. — Та Келли Маккенна, о которой я узнал три года назад, никогда не пошла бы на шантаж.

Келли немного помялась, но все-таки решила быть с ним откровенной. Теперь это вряд ли ей повредит. О'Брайен и так знает практически всю ее биографию.

— Я заключила пари с моим редактором, что заставлю вас взять меня с собой, — неуверенно призналась она.

— Интересно, — проговорил О'Брайен, не сводя с нее глаз. — И на что же вы спорили?

Келли не решилась сказать, что речь шла о возможности ездить в заграничные командировки. Он и так считал ее помешанной на риске.

— На нечто такое, чего мне очень хочется, — уклончиво ответила она, избегая его взгляда.

— А если вы проиграете? — осторожно спросил он, следя, как виноватый румянец разливается по ее щекам.

— Тогда я сделаю то, что очень хочется ему, — сказала Келли, все еще не глядя на О'Брайена. Если бы она посмотрела, то заметила бы, как он внезапно застыл, а в глазах сверкнуло что-то очень похожее на гнев.

— Понимаю, — жестко произнес он. — Старейшая в истории сделка, и, безусловно, самая увлекательная. — Келли в недоумении посмотрела на него, но он не обратил внимания. — Ну что же, мне кажется, я должен сделать все, чтобы ваш босс не получил этот выигрыш, Кудряшка. Я беру вас с собой.

— Берете? — не веря своим ушам, переспросила Келли. Глаза ее сияли. — Это чудесно! Вы не пожалеете об этом. Обещаю, что совершенно не буду для вас обузой, а потом покажу вам все, что об этом написала.

— Обязательно покажете. И все фотографии, которые сделаете, тоже. — Он грациозно поднялся с подстилки и протянул руку, чтобы помочь ей встать.

Келли с удивлением отметила, что теперь, когда решение принято, ему, казалось, не терпится поскорее отправиться.

— Ну конечно, — заверила она. — Это само собой. Еще раз спасибо, мистер О'Брайен.

— Ник, — коротко поправил он. — Вы знаете, в гондоле воздушного шара всякая официальность выглядит абсурдно. Как вам кажется?

— Ник, — послушно повторила она, и это имя прозвучало удивительно интимно. — Думаю, вы правы. Так вы позвоните мне на следующей неделе?

— До чего мне нравится, когда вы произносите мое имя своим очаровательным хрипловатым голоском, — сказал О'Брайен, не отрывая глаз от ее лица. — Хотелось бы послушать, как вы шепчете… — Он резко остановился и потряс головой, как бы отгоняя ненужные мысли. — На следующей неделе?

— Вы же собираетесь отправиться в долину Рио-Гранде в начале следующей недели, — напомнила ему Келли. — Разве не так?

Ник все еще всматривался в лицо девушки, лаская глазами ее губы. Келли застыла, зачарованная этим пристальным взглядом. Она почувствовала, как приятное тепло разливается по ее телу.

— Нет, — коротко бросил он, отворачиваясь и направляясь к двери в прихожую. — Мы уезжаем сегодня же вечером. Я заеду за вами в девять. Будьте готовы. А сейчас скажите мне адрес.

— Сегодня! — протестующе воскликнула Келли, идя за ним. — Но это невозможно! Я не могу так быстро собраться. Почему вы изменили планы?

— Потому, что так мне кажется лучше, — сказал О'Брайен. — Разве вы не поняли, изучая материалы обо мне, что все гении эксцентричны? Если вы хотите лететь со мной, то будьте готовы к девяти.

— Но я приглашена на обед, — огорченно сказала Келли. — Я же не могу не пойти без всякого предупреждения. А нельзя подождать хотя бы до завтра?

— Нет, нельзя, — сухо ответил он, останавливаясь у входной двери и оборачиваясь к ней. — Какое это свидание настолько важно, что вы не согласны пожертвовать им ради такой сенсационной статьи? С вашим редактором?

— С Маком? — растерянно переспросила Келли. — Нет, это с Симоном Ренвиком. Он работает в отделе рекламы в «Уорлд уикли».

Губы О'Брайена скривились в насмешливой улыбке.

— А вы не теряете времени, не правда ли? — съязвил он. — Так вот, сегодня он обойдется без вашего общества, Кудряшка. Вы можете избавиться от него до того, как я заеду за вами, или я сам займусь этим. Впрочем, не советую предоставлять это мне. Я сегодня что-то не в духе.

«Это вполне очевидно, — подумала Келли. — Похоже, что гении бывают не только эксцентричны, но и очень переменчивы в своих настроениях». Она не могла представить себе, что так рассердило О'Брайена, но он выглядел сейчас таким же свирепым, как его далекий предок ацтек, и ей совсем не хотелось спорить с ним и испытать на себе его ярость.

— Ну хорошо, — со вздохом согласилась она. — Я буду готова к девяти. — Она продиктовала ему свой адрес.

— Прекрасно, — сухо бросил О'Брайен, распахивая перед ней дверь. — И советую вам надеть нечто более практичное, чем этот ваш наряд. Пусть сейчас и май, но там, наверху, может быть очень холодно.

— У меня достаточно здравого смысла. Надеюсь, что и вы последуете своему совету? Я бы сказала, что вы одеты еще менее практично, чем я! — Келли сознательно устремила взгляд на белое полотенце, обернутое вокруг его бедер. — Или занятия йогой научили вас контролировать температуру тела?

Ник весело усмехнулся, в голубых глазах заплясали смешинки, и все недовольство разом исчезло.

— Этому я научился у буддийских монахов на Тибете два года назад, — любезно ответил он. — Разве этот факт не отражен в вашем досье, дорогая? А сейчас я работаю над тем, чтобы направлять кровь к органам, без участия сердца.

— Вы что, стараетесь научиться останавливать сердце? — спросила Келли, удивленно округлив глаза.

— Ну, только на короткое время. Мне потребуются годы, чтобы хоть отдаленно достичь того, что я видел у монахов. Мастер может полностью остановить свое сердце на тридцать минут.

— Как интересно, — протянула потрясенная Келли. — Я, правда, не совсем понимаю, зачем вам останавливать свое сердце, но уверена, что вы добьетесь успеха, если захотите.

О'Брайен улыбнулся, и его белые зубы ослепительно сверкнули на смуглом лице.

— Это вызов, дорогая. Это все равно, что искать ключ или решать головоломку. — Он подтолкнул ее к двери легким шлепком. — Так, значит, в девять, — напомнил он еще раз, затем решительно закрыл за ней дверь.