"Борис Степанович Житков. Пекарня (детск.)" - читать интересную книгу автора

пошел ко мне по мосткам. Он стал вплотную против меня, чиркнул спичку и
поднес к моему лицу. Признаюсь, душа сползла у меня в пятки. Я, как мог,
распустил губы и сопел носом.
- Кто такой? - сказал кавказец и опять чиркнул спичку.
Я приоткрыл глаза. Лицо его показалось мне страшным: будто дуло из
кустов, глядел из-под брови его единственный глаз. Он что-то крикнул своим,
и те двое затопали ко мне по мосткам.
- Ты здешний, слободский?
- Нет, - просопел я и помотал головой.
Но двое взяли меня за руки, а третий стал шарить по карманам. Он
нащупал землю, захватил ее в горсть, что-то крикнул своим, и меня повели в
булочную. На свету они рассматривали землю, а косой крепко держал меня за
руку. Немилым глазом смотрели они на меня.
- Городской, говоришь? - сказал кривой. - Заблудился? Подвезем.
Вот мы въехали в город, замелькали уличные фонари. Из фургона я увидал
собор. Вот Государственный банк, и часовой у фонаря. Вот свернули в
переулок, и фургон стал. Меня под руки ввели в пекарню; крепко пахнуло
свежим хлебом. Ранние покупатели толклись у прилавка. Мои провожатые весело
гоготали. И вот я уже в задней комнате: голые лавки по стенам, деревянный
стол, счетная книга и тусклая электрическая лампочка с потолка. Кроме тех
двух, что меня привели, появилось еще двое. Кривой начал допрос:
- Зачем землю брал?
Я сказал, что взял землю спьяна, наобум, и сейчас же стал говорить про
себя. Сказал, что я дорожный мастер, что сейчас я без места, что кавказцев
люблю, потому что работал на Кавказе, делали тоннель.
- Это вам не хлеб печь! Это, знаете, с одной стороны гору копают, а с
другой - им навстречу. Одни других не видят, а надо, чтобы сошлись.
Я уже развалился, размахивая руками, слюнил палец и чертил на столе.
- Гора каменная, работа трудная, а вдруг попадут мимо, не сойдется -
миллионы пропали. Инженер ночей не спал. Вот пришло время, вбегает инженер,
бледный, вот как эта стенка. Что, спрашивает, не слышно? Нет, говорим, не
слыхать. Ничего не сказал и убежал. Убежал и застрелился. А через полчаса мы
через дырочку уже прикуривали у тех, что с той стороны. И весь тоннель
сошелся, будто кто гору буравом просверлил. Это вам не калачи в печку
сажать.
Я глядел на них, как они слушали. У всех глаза блестят, по коленкам
себя стукают, повеселели. Вижу: моя взяла. Я поднялся.
- Так вот то-то, - говорю. - Дайте мне теперь закурить, и я пошел, а
то, гляди, уж день на дворе.
Но кривой взял меня за руку и придавил к лавке.
- Ты сиди, никуда отсюда не пойдешь... Хочешь быть живым, месяц будешь
у нас работать.
Я посмотрел на всех, все серьезно глядят.
- Бросьте, - говорю, - шутки шутить. Уж седьмой час, наверное.
Смотрю, один, маленький, против меня на лавке сидит и из-под полы
кинжал показывает. Новенький, блестящий. То на меня глянет, то на кинжал. Я
последний раз попробовал.
- Да вы что, в самом деле? - сказал я. - Это же...
И тут я заплакал. Они молчат. Я бросил плакать.
Тогда кривой стукнул ладошкой об стол, как камнем кинул.