"Борис Степанович Житков. Метель (детск.)" - читать интересную книгу автора

его подняло и метет и крутит до самого неба.
И вдруг учительша нагнулась ко мне, слышу, в самое ухо кричит:
- Пусти лошадей, пусть они сами вывезут, пусть они сами.
Я бросил вожжи. Лошади шагом пошли.
А учительша причитает:
- Лошадушки! Милые! Милые лошадушки! Да что же это? Господи!
Я отвернулся от ветра, глянул: они с Митькой от снега белые-белые, как
из снега вылеплены. Посмотрел - и я такой же. И представилось мне, что
занесет нас, заметет, и потом найдут нас троих замерзшими, так и сидим в
санях съежившись. И не дай бог я живой останусь - вот оно, заморозил,
погубил. И опять старик причудился: "Звал я тебя, не мой грех, коли что". А
теперь уж все равно никуда не приехать.
И вдруг я увидел, что наехали мы на колею. Глянул я - от наших саней,
от подрезных, колея. И увидел я, что кружат лошади. Да куда они вывезут?
Неделю они у нас, ездил батька раз всего в волость за карточками. Я вырвал
клок сена, свил жгутом, слез, втоптал в снег. И вот опять наехали мы на
колею, и вот он, мой жгут, торчит, и замести не успело; тут мы на месте
крутимся. И понял я вдруг, что можно сто верст в этой метели ехать, ехать, и
никуда не приедешь, все равно как не стало на свете ничего, только снег да
санки наши.
- Ну, что? Ну, что? - спрашивает учительша.
- Кружат, - говорю, - никуда не идут, не знают.
И она заплакала. И вот тут меня ударило: что я наделал! Погубил,
погубил, как душегуб. И захотелось слезть и бежать, бежать, пусть я
замерзну, пусть заметет с головой, черт со мной совсем!
И вдруг Марья Петровна говорит:
- Ничего, мы тут ночевать будем. Авось как-нибудь. Уж вместе, коли
что...
И спокойно так говорит. И вот тут как что в меня вошло. Остановил я
лошадей. Слез.
- Полезайте, - говорю, - вы, Марья Петровна, с Митькой вниз. Я вас
укрою. Полезайте, дело говорю. - И стал сено разгребать. Как будто и не я
стал, все твердо так у меня пошло.
Смотрю, она слушает, лезет и Митьку туда упрятала. Скорчились они там.
Я их сеном, армяком подоткнул кругом, и сейчас же снегом замело их сверху,
только я знаю, что они там и тепло им, как будто дети мои, а я им отец. И
как будто в ум я пришел. Дует ветер мне в ухо, перетянул я шапку на сторону
и вспомнил: ведь в левое ухо мне дуло, как я из выселков ехал. Дуть ему
теперь в правое, и выеду я назад; не больше версты я отъехал, не может быть,
чтобы больше; здесь они должны, заборы эти, быть. Я погнал лошадей и пошел
рядом. Иду правым ухом к ветру. Слышу, кричит что-то Марья Петровна из
саней, еле слыхать, как за версту голос. Я подошел:
- Вам чего? Подоткнуть?
- Не отходи от саней, Коленька, - говорит, - не отходи, милый, потом
залезешь, погреешься. Гукай на лошадей, чтобы я слышала.
- Ладно, - говорю, - не беспокойтесь.
"Ничего, - думаю, - живые там у меня".
Вижу, лошади стали: по самое брюхо в снегу. Я пошел вперед.
Сам все на сани оглядываюсь - не потерять бы. Лошади головы подняли,
глядят на меня бочком, присматриваются. Вижу, там снегу больше да больше. Я