"Стефан Жеромский. Сизифов труд " - читать интересную книгу автора

мальчик! И ты ведь любишь свою мамочку. Надо учиться, маленький, надо
учиться...
- Да он же притворяется... - сказал отец, сам притворяясь, что помирает
со смеху. - Далеко ли до пасхи? Не успеешь и глазом моргнуть, а время уже
прошло. Глядь, а к школе подъезжает бричка. "За кем приехал?" - спрашивают
Ендрека. "А за нашим паничем, за гимназистом", - говорит он. А дома-то
сколько мазурок, куличей, миндального печенья... уйма, говорю тебе, уйма!
Ветер в поле был резче и сек лица отца и матери, Марцин прислушивался к
мучительному сжатию сердца, которое испытывал впервые в жизни, и молча
терпел обрушившуюся на него лавину слов о школе, о необходимости учиться, о
гимназии, о мундире, о мазурках, зайцах, о леденцах, о пистонах, о
послушании, о каком-то прилежании и бесконечной веренице других вещей.
Минутами он совсем переставал думать и утомленными глазами наблюдал, как
ветер раздувает мех илькового, в форме пелерины, воротника матери, будто
кто-то дышал в это место, приложив к нему губы; минутами всеми силами
детской воли подавлял ужас, который сотрясал его, как внезапный выстрел.
Между тем бубенцы зазвучали громче, по обе стороны дорожки показались стены
амбаров, затем заборы, беленые хаты, и сани скользнули на широкую, укатанную
деревенскую улицу. Паренек на облучке хлестнул по лошадям, и не прошло
четверти часа, как они остановились перед строением деревенского типа,
только чуть побольше крестьянских хат. В передней стене домишка поблескивали
два окна о шести стеклах, а над входной дверью чернела таблица с надписью:
Начальное Овчарское училище. Возле школьного здания скромно стоял небольшой
хлев и ютилась немногим меньшая, чем хлев, куча коровьего навоза. Между
улицей и домом было небольшое пространство, вероятно огород, где сейчас
торчало какое-то одинокое деревце, обремененное множеством сосулек. Вокруг
тянулся плетень с выломанными колышками.
Когда сани остановились на улице, из сеней училища выбежал без шапки
учитель, пан Фердинанд Веховский, и его жена, пани Марцианна, урожденная
Пилиш. Пока они шли к санкам, Марцин успел задать матери ряд категорических
вопросов:
- Мамочка, это учитель?
- Да, милый.
- А это учительница?
- Да.
- А вы видите, как у этого учителя страшно кадык ходит?
- Тише, тише ты!..
На учителе было порыжевшее, сильно потертое пальто с обтрепавшимися
петлями и пуговицами самого разнообразного происхождения, на ногах грубые
сапоги, а на длинной шее шерстяной шарфик в красную и зеленую полоску.
Густые желтоватые усы, не подкручиваемые с незапамятных времен, закрывали
губы пана Веховского, словно два обрезка сукна. Испачканными в чернилах
пальцами правой руки он грациозно и кокетливо отбрасывал падавшие на лоб
пряди волос и возил ногами по снегу, непрестанно шаркая и раскланиваясь. Его
увядшее и застывшее лицо сморщилось в подобострастной улыбке, делавшей его
похожим на маску.
Гораздо смелей приближалась к саням госпожа учительница. Это была
бойкая, недурная собой женщина, хотя несколько слишком крупная и жирная.
Глаза ее прятались за синими очками. Эти огромные очки тотчас и очень
неприязненно настроили против нее Марцина Боровича. Он не знал, смотрит ли