"Сильви Жермен. Книга ночей " - читать интересную книгу автора

одно: жизнь без него ввергла бы ее в истинное безумие.
Виталия глядела на невестку, сидевшую подле ее сына, с тихой
благодарной радостью, со счастливым удивлением. Наконец-то у нее была дочь,
которую ей так и не довелось родить самой, и эта дочь, думалось ей, слишком
чиста душой, чтобы пасть жертвой проклятия, которое поразило саму Виталию,
умертвив ее шестерых сыновей. Но в то же время ее сердце впервые пронзила
холодная боль вдовьего одиночества, а постаревшее тело жалко вздрогнуло от
страшного сознания безнадежной неприкаянности: прошло, улетело навсегда
время ее горячих любовей. Ей вспоминались прежние ночи, еще живые в ее
сердце, еще жгущие плоть, когда ее тело, орошенное соком тела ее мужа,
белело под простыней, словно нежная чаша с молоком, благоухающим айвой и
ванилью.
А Теодор-Фостен не думал ровно ни о чем. Он сидел, тесно прижавшись к
Ноэми, пытаясь приноровить сумасшедшую скачку своего сердца к ритму того
сердца, что билось рядом. Сквозь шум и гвалт, сквозь смех и песни гостей он
прислушивался к пронзительным вскрикам гагар-черношеек и мрачному уханью
выпей в теплом вечернем воздухе, на берегу Эско. И впервые в жизни он понял,
как глубоко немота его отца затронула его собственную душу, породнив его
голос с трепетной жалобой загадочной птицы. Ему вспомнились прежние дни,
когда он шагал рядом с лошадьми по тягловой тропе, под взглядом отца, во всю
жизнь не сказавшего ему ни слова, и его тело, истомленное любовным желанием,
на миг содрогнулось от чувства пустоты, словно в этих птичьих посвистах,
доносившихся с берега, прозвучал скорбный голос умершего отца. Он схватил
руку Ноэми и изо всех сил сжал ее. Она опустила глаза, но когда подняла их
вновь, ее лицо озаряла спокойная, доверчивая улыбка. И он тотчас позабыл все
свои муки и вновь стал сильным, как мужчина, и счастливым, как дитя.
В начале следующей весны Ноэми родила сына. Он получил имя Оноре-Фирмен
и воцарился на борту "Божьей милости" с радостной непринужденностью всеми
любимого существа. Это был спокойный, веселый малыш, казалось, вовсе не
знавший ни гнева, ни печали. Все вокруг было ему счастьем и забавой; он
научился петь раньше, чем говорить, и танцевать раньше, чем ходить. Он жил с
таким горячим нетерпением, что и все окружающие ежедневно просыпались со
светлыми надеждами и каждый вечер засыпали с ощущением сбывшейся радости.
Затем появилась дочка, которую назвали Эрмини-Виктория. Она была тихой и
робкой, как мать, на которую, впрочем, походила и во всем остальном, однако
ее брат умел отвлечь девочку от ее печалей и страхов. Дети очень любили
волшебные сказки, которые Виталия рассказывала им по вечерам, укладывая
спать. Сказок этих было великое множество: и про Жана-Медвежонка, - сына
Гея-Весельчака, который отправился в лес вызволять трех королевен из
заточения у Карлика Биду; и про Жака-Юло, по прозвищу Сурок, который нашел
под землей горючий камень; и про злоключения красавицы Эмергарт, попавшей в
плен к свирепому Финерту, а также тысячи историй про Тиля Уленшпигеля и двух
его верных спутников... Когда Виталия, сидя на краешке постели, рассказывала
все эти народные легенды про фей и людоедов, чертей и великанов, духов лесов
и вод, завороженным детям вдруг чудилось, будто от их бабушки исходит
какое-то загадочное молочно-белое сияние, словно и она сама наделена
странной, пугающей, нездешней силой, словно она-то и есть бессмертная старая
царица реки Эско.
А еще иногда она рассказывала им истории о рыбаках: одни погибли в
открытом море на сгоревшем корабле, другие вытаскивали сетями огромных рыб,