"Зое Дженни. Зов морской раковины " - читать интересную книгу автора

посмотрели вслед желтому автомобилю, который на углу возле продуктового
магазина свернул на круто спускавшуюся улочку.
Амбар стоял на возвышенности недалеко от деревни. Со всех сторон его
огибал увитый зеленью навес. Элиза увидела бабушку, которая стояла под
навесом с дымящейся пенковой трубкой во рту, будто ожидая их приезда.
Элиза поднялась по крутой лесенке и упала бабушке в объятия. Бабушка
прижала Элизу к груди, пахнувшей овсом и дымом. Элиза еще долго могла бы
простоять вот так, прильнув к ней, но мама уже вошла в дом и нетерпеливо
звала их из гостиной.
Бабушка отвела Элизу на кухню, достала из шкафа пачку печенья и велела
ей ждать. Элиза стояла на кухне, жевала печенье и через маленькое дверное
окошко смотрела в сад. Она вспомнила, как однажды они с бабушкой ходили
между цветочных грядок и говорили о цветах, как об общих друзьях. Бабушка
называла имя цветка, а Элиза говорила, подходит оно этому растению или нет.
Большинство названий не подходило, и она давала им новые имена: "Гиацинты
будут "огненными столбами", - говорила она, или: - Мак будет "солнечным
зонтиком гнома"". Сегодня же головки цветов низко склонились к земле, будто
солнце сломало им шеи.
Бабушка Августа была теплой дымящейся горой. Воздух в ее каморке всегда
был тяжелым от сизого дыма, который шел из пенковой трубки и, плавая по
комнате, запутывался в складках просторных бабушкиных юбок. Она всегда
носила несколько юбок, одну поверх другой. В своих бесчисленных юбках, будто
в дымовом облаке, она шествовала по амбару, и Элизе приходило в голову, что
бабушка и сама когда-нибудь превратится в дым. В дым, который поднимается к
потолку и растворяется в воздухе. Бабушка никогда не проветривала, и всякий
раз, когда мама хотела открыть маленькое окошко у стола, на котором лежали
книжки, кофейные чашки, большая морская раковина и табакерка, бабушка
вынимала изо рта трубку и испуганно кричала: "Стой, не открывай окно!" Она
боялась, что в открытое окно влетит ветер, подхватит дым вместе с ее душой и
навечно унесет их с собой. Мама в таких случаях недоуменно пожимала плечами
и, сердясь и качая головой, опускалась на стул. Когда бабушка с мамой, сидя
за столом, разговаривали, Элиза выходила в сад. Летом она собирала упавшие
на землю сливы. Она разламывала подгнившие плоды и наблюдала за тем, как
муравьи прокладывают себе дорожки в фиолетовой мякоти. Элиза знала, что,
взяв в руку такую сливу, она касается чего-то испорченного, разложившегося,
но не могла бросить ее на землю и как завороженная смотрела на кишащую
внутри сливы живность. Но обычно мама и бабушка сразу же начинали ссориться;
мама резким голосом звала Элизу, заталкивала ее в автомобиль и уезжала.
Через окно машины Элиза видела бабушку, стоявшую под навесом, и, пока мама
не сворачивала, они махали и подавали друг другу знаки.

* * *

Элиза услышала сзади взвинченный голос мамы. Ну вот, опять началось.
Элиза по-прежнему стояла на кухне и смотрела в сад, но тут она обернулась и
через полуоткрытую дверь гостиной увидела маму. Этим утром мама не села к
столу и даже не попыталась открыть окно. Посередине каморки она поставила
чемодан Элизы, а сама встала за ним, как за стеной. Мама что-то втолковывала
бабушке, которая молча сидела в кресле и курила трубку. Казалось, что
произносившиеся мамой слова изменяли выражение ее лица: с каждым словом,