"Август Ефимович Явич. Севастопольская повесть " - читать интересную книгу автора

смертельно раненный накануне. Чудо было, что он еще жив.
Невыносимо было смотреть, как большое, сильное тело его то покорно
стихает, то содрогается вновь от головы до ступней, как руки его,
пропитанные морской солью, порохом, землей, как бы отталкивают смерть прочь
от себя, и она отступает перед этой лютой силой жизни. Его бескровное лицо
уже заострилось, всеми своими чертами точно устремляясь куда-то вперед.
Митя Мельников попросил пить. Бирилев напоил его из жестяной
поржавевшей кружки.
- Спасибо, Ваня! - медленно сказал Митя, растягивая слова. - Ребята
спят, будить совестно. А ты чего маешься?.. Лег бы. - Он прикрыл глаза, но
вздрогнул и тотчас испуганно открыл их вновь. Они были сухие, лихорадочные и
блестели в сумраке, как фосфор. - Как глаза закрою, так меня будит...
- Кто?
- Будит меня: "Не спи, не спи, заснешь - умрешь..."
- Боишься? - тихо и напряженно спросил Бирилев, близко склонясь над
умирающим, говорившим едва слышно.
Митя устремил на него неподвижный, скованный взгляд.
- А кто не боится? Все боятся. - Он перевел дыхание и некоторое время
молчал, набираясь сил.
Молчал и Бирилев, безвольный и равнодушный: что ему до всех, ежели его
не будет...
Митя Мельников, придя на войну из торгового флота, был отличный
комендор. И воевал он весело и озорно. "Дозвольте, товарищ командир, Адольфу
гостинчик послать, - говорил он, бывало, поблескивая белыми зубами из-под
модных усов, которые недавно отпустил. - А то засмирел фашист". Он посылал
снаряды с обязательными и не совсем цензурными наставлениями и огорчался,
если противник не отвечал: "Эх, молчит, дьявол, категорически молчит..."
Еще в начале осады, узнав о том, что его родные получили ложное
извещение о его смерти, Митя не дал им знать о себе, что жив. "Похоронную
получили - отмучились, - объяснил он свое жестокое поведение. - Легко ли
будет им, ежели в другой раз хоронить придется..."
И вот он умирал в тиши кубрика.
Глядя на него и слушая его отрывистое, хриплое дыхание, Бирилев кротко
думал:
"Что смерть? Может, и смерти-то никакой нету? А заснет человек, поспит
и проснется, и войны не будет, и тоски не будет..." И точно отодвинулась от
него война и тягостные мысли покинули его, оставив после себя печаль и
усталость, - так над погасшей свечой еще некоторое время дрожит и тает
дымок.
- Думал: моряком жил, моряком помру, - проговорил снова Митя медленно и
внятно, и лицо его осветилось улыбкой как бы изнутри, из-под прозрачной
восковой кожи. - Думал... по морям-океанам, людей, страны смотреть. Земля на
месте стоит, а море ходит, ходит и слышит разные речи и разные песни...
Начинался бред. Перед взором умирающего проходили картины, виденные им
когда-то в дальних плаваниях: древний храм с кровавым следом на стене от
руки султана, въехавшего, по преданию, на коне по грудам мертвых тел;
старушка гречанка, говорившая своему сыну: "Пойди, сынок, к советским
морякам и попросись в их страну. Ты молод и силен, а издыхаешь без работы";
вереница украшенных красными платками турецких рыбачьих фелюг, которые
вытянулись в Босфоре на много миль, провожая советских моряков; и черный