"Карл Ясперс. Стриндберг и Ван Гог" - читать интересную книгу автора

по имени. Голоса девушек и учителя отдавались эхом в деревьях, но он не
откликался... Зовы умолкли. Он был по-прежнему оглушен и снова и снова
рисовал себе свое двойное преступление. Спустилась тьма. В зарослях что-то
затрещало; он вздрогнул, его прошиб пот испуга.
'
'
Тогда он зашел еще дальше и опустился на какую-то скамью. Так он и
сидел там, пока не выпала роса. Сделалось сыро и холодно; он встал и пошел
домой". В двадцать один год он впервые увидел на сцене собственноручно
написанную драму. "У Иоганна было такое чувство, словно он подсоединен к
какой-то электризующей машине. Каждый нерв его дрожал, ноги его тряслись
(исключительно от нервности), и во все время действия по лицу его текли
слезы. Он видел несовершенство своей работы и стыдился своих горящих ушей;
он убежал раньше, чем упал занавес. Он был совершенно уничтожен... Все было
хорошо, все, кроме пьесы. Он ходил внизу, у воды, взад и вперед; он хотел
утопиться". В том же возрасте он пережил самоубийство одного знакомого, с
которым, впрочем, даже не был дружен. "Так Иоганн увидел лицо смерти; он
теперь боялся заходить в свою комнату, ночевал у товарищей. Беспокойная ночь
у одного из друзей: друг вынужден был оставить на ночь гореть свет, и
Иоганн, который не мог заснуть, несколько раз за ночь будил его".
В двадцатичетырехлетнем возрасте Стриндберг взял ссуду. Невозврат в
срок грозил принудительным взысканием, а ожидавшихся денежных поступлений не
было. "Тут с ним случился приступ желудочной лихорадки. Его фантазия
рисовала ему большой дом и красную печать. В пятнах сырости на потолке он
видел представителя государственного банка... После выздоровления
последствием перенесенной болезни осталась у него перемежающаяся лихорадка,
которая преследовала его долгие годы, подрывая его силы...". В данном случае
речь, очевидно, идет о приступах малярии, лихорадочное содержание которых
определялось ситуацией момента.
Некоторое время спустя он начал жить с одной домохозяйкой ("за три дня
до того вышедшей замуж"); она очень скоро ему изменила, и он впал в
ревность. "Он пошел через лес, чтобы успокоиться, но в природе не было того
источника наслаждения, что раньше... Природа была для него мертва... И пока
он так шел - вдоль берега, по лугам и через лес, - краски и очертания
сливались, словно он видел все это сквозь слезы... Страдание возвысило его
"я"; ощущение, что он борется с какой-то злой силой, взвинтило его волю к
сопротивлению до яростного упорства; проснулась радость борьбы с судьбой, и,
не думая, что делает, он вытащил из какой-то огромной кучи длинный и острый
сук, ставший в его руках копьем и булавой. И он вломился в лес, сшибая
ветви, словно вступил в битву с мрачными гигантами. И он топтал ногами
грибы, словно раскраивал пустые черепа злобных карликов. И он кричал, словно
загонщик волков и лис, и по ельнику эхом перекатывалось: Хей! хей! хей! В
конце концов он уперся в какую-то скалу, перегородившую ему дорогу почти
отвесной стеной. Он ударил ее своим копьем, словно хотел повалить, и потом
полез по ней вверх. Кусты трещали под его руками и, вырванные с корнем,
катились, шелестя, к подножию горы; осыпались камни; он придавил ногой куст
молодого можжевельника и хлестал его, пока он не полег, как примятая трава.
Он упорно лез наверх, и вскоре стоял на вершине горы. Открылась
головокружительная панорама островов; за ними лежало море. Он вздохнул так,
словно только теперь ему дали воздух. Но на горе росла растрепанная сосна, и