"Александр Яшин. Вместе с Пришвиным" - читать интересную книгу автора

настоящие добротные сенные вилы. И чтобы рога эти были не сучьями, а рогами,
расходящимися в стороны на одной высоте, из одного основания, и чтобы они
были приемлемой толщины, и чтобы черенок тоже был не слишком толст и
достаточно длинен.
И вот куда бы мужики ни шли, ни ехали, чем бы ни занимались, а в
березовых лесах они задирали к небу головы, вытягивали шеи, прикрывали
ладошкой глаза от света, и выпяченные острые мужицкие кадыки торчали, как
твердые грибные наросты на березовых стволах.
Не любил крестьянин покупать то, что сам в своем лесу добыть мог.
Каждый старался сделать для себя и сани, и дугу, и оглобли для телеги, и
вилы. Но не все были удачливы.
Помню я одного мужика, Степу Оганенка. Был он беден, многодетен, гнедка
имел старого, слабого, обладавшего разве что четвертью лошадиной силы, и
коровенку одну, а вилами мог обеспечить несколько деревень. Степины вилы
славились легкостью, прочностью, красотой. Имея всегда большой запас, он
отдавал свои вилы по дешевке, поэтому многие предпочитали покупать их у
Степы, а не искать в лесу. А Степа по привычке всю жизнь ходил с высоко
поднятой головой и даже в деревне часто спотыкался о камни, об изгороди,
наступал посреди улицы на поросят и коз. Над ним смеялись, но беззлобно,
говорили, что он не от мира сего, рассказывали про него всякие побаски и
небывальщины. Однажды он будто бы упал в колодец, и когда его вытаскивали,
он, сидя на бадье, разглядел в небе, почти под облаками, вершину березы с
отличными четырехрогими вилами, которые можно было обнаружить только из
глубокой колодезной трубы. Несмотря на то что береза росла у соседа под
окном, ничто уже не смогло ее спасти от топора Степы Оганенка.
Рассказывали еще, что Степа все же уставился как-то и в землю. Было это
на росстанях, на развилке трех проселочных дорог. Увидел он развилку и замер
и долго стоял пораженный, сосредоточенный на чем-то своем. А когда глубинная
работа мысли закончилась, он произнес:
- Дык это ж вилы! Надо же!..
И двинулся дальше, опять вскинув голову к небу.
- Запнешься, Степа! - кричали вдогонку взрослые и ребятишки, когда он
шел по деревне, уставясь на облака, и открытый кадык его, казалось, готов
был выскочить из дряблой загорелой кожи.
- Что там, Степа? Как там в раю живут? - спрашивали его.
- Ты землю-то хоть видал ли, Степа, какая она?
Об этом мужике я не раз вспоминал, когда думал о Пришвине.
Пристальность, с какой вглядывался он в окружающий нас мир, в даль полей и
лугов и в лесное многоэтажье, поражала меня.
Земляк мой Степа вряд ли видел в вершинах деревьев что-либо, кроме
своих вил. При этом он топтал цветы.
А Пришвин видел и небо, и землю, всю глубину леса с его
многонаселенностью, и все луговое многотравье, каждое зернышко в колоске, и
каждую тычинку в соцветии, и никогда ни к чему живому не был равнодушен.
Многие десятилетия он как одержимый бродил по земле-матушке от зари до зари
то с ружьем, то с записной книжкой - то вскинув голову к небу, то не отрывая
глаз от земли. Он дружил с природой не заискивая, без низкопоклонства,
дружил на равных началах, и природа ничего от него не прятала.
Рассказал я Пришвину на прогулке о своем Степе, о том, как он всю свою
жизнь в небо смотрел. Михаил Михайлович остановился, вгляделся в меня,