"Вадим Ярмолинец. Кредитная история" - читать интересную книгу автора

четвереньки и пополз. Таким вот макаром Вячеслав Михайлович добрался до
ступенек и взобрался по ним в другой дворик. Здесь он поднялся на ноги, но
тут его качнуло, как на палубе корабля в крепкий шторм, и сразу тошнота
ударила под дых, да так, что полетели наружу все эти пирожки слоеные с
долмой и люля-кебабом в белом вине шардоне калифорнийского разлива. Держась
обеими руками за стену, товарищ Свердлов освободил организм от турецких
деликатесов. Ничто не должно было отягощать его в предстоящей схватке с
превратностями жизни. Он ослабил галстук, расстегнул непослушными пальцами
верхнюю пуговку и на дрожащих ногах двинул вдоль черной стены.
В скором времени он снова ткнулся в сеточную дверь. Пошатал осторожно.
Эта крепко держалась. И замочек тут висел, как говорили на родине, амбарный.
Подналег, да сил не осталось. Но тут уже облегчение было - там за очередным
двором с запаркованными на ночь автомашинами снова были ворота, уже широкие,
и за ними окна светились, уголок витрины выглядывал, такси проехало, а за
ним еще. Он снова потряс дверь и крикнул слабо, осваивая легкие: "Хэлп!" И
снова: "Хэлп! Хэлп ми!" Но не менее как с полсотни метров надо было лететь
его слабому голосу.
И вдруг человек появился перед ним. Из каких-то коробок, стоявших за
сеткой у стены, выбрался и подплыл к нему, освещенный смертельным светом
луны. Негритос какой-то. Смрадный, как тяжелое инфекционное заболевание.
Спросил чего-то непонятное и стал осматривать его пиджак, голову мокрую,
руку с часами, как рассматривает мародер мертвяка, который никуда уже от
него не денется.
- Чего смотришь, обезьяна ты вонючая, - сказал Свердлов выпускнику
Института Дружбы народов имени Патриса Лумумбы в городе-герое Москве,
бывшему товарищу Франсуа Музону. Этот товарищ в свое время получил диплом
преподавателя русского языка и литературы, вернулся в родную Доминиканскую
Республику, но, не найдя работы, перебрался в Соединенные Штаты, где стал
профессиональным бездомным-наркоманом с прогрессирующей шизофренией. -
Полицая мне надо. Давай, макака немытая, гоу, за полицаем. Гоу! Выручай.
Хэлп мне делай. Андерстэнд ты меня или не андерстэнд?
Звуки благоприобретенного в забытой уже жизни языка внезапно открыли
какой-то клапан в перепутанных мозговых извилинах бывшего товарища Музона.
Взявшись обеими руками за железную раму двери и приблизив лицо с поломанными
зубами к сетке, он вдруг заговорил: Мчаца тючи, вьюца тючи, невидимкою люна
освещает снег летючий, мютно ньебо, ночь мютна...
Не веря своим ушам, Вячеслав Михайлович отшатнулся. Тот же, вытаращив
глаза и водя над головой скрюченной рукой, продолжал: мчаца бьесы рой за
роем в беспредельной вишинэ, визгом жялобным и воем надривая серцэ мнье.
- Братан, - остановил чтеца-декламатора Вячеслав Михайлович. - Ты
давай бросай про бесов. Ты лучше выпусти меня из этой мышеловки. А то ведь
замерзну на хрен. Холод-то собачий, а я, гляди, в одном пиджачке. Ну, давай,
родной, иди, иди. Позови кого-то, как там по-вашему - копа, что ли.
- Копа? - шизоид раздумчиво почесал затылок.
- Ну, да - копа, - занервничал Вячеслав Михайлович.
- Да не бойся, не тронет он тебя. Скажешь: человек в беду попал, надо
выручить. Ну, чего тебе еще надо?
- Дрюг, а пятерку не одолжишь до стипендии, а? - спросил по старой
памяти доминиканец.
- На, родной, на, - трясущимися руками Вячеслав Михайлович достал