"Вадим Ярмолинец. Куба или История моей мучительной жизни" - читать интересную книгу автора

свадьбы она была зарезана ревнивцем-супругом, о существовании которого я не
подозревал. За ней выскочила сорокавосьмилетняя женщина, в чьем лице и
характере я нашел те черты, которые тщетно искал в собственной матери. Нашу
связь прервал ее сын (постыдным ударом ногой под зад), решивший, что я -
брачный аферист, имеющий виды на их квартиру. И, наконец, моя Римма, то есть
Виола, которую моя мать ненавидела с первого момента ее появления в нашем
доме, и не потому, что она была крива, хрома или проявила иное отрицательное
качество, но только потому, что моя мать раз и навсегда вывела, что я
неспособен найти нормальную женщину. Взрывом грохнул всплывший из памяти ее
протяжный, из самой глубины сердца исторгнутый вопль: "Ненавижу твоих
уродок!".
- A-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!! - завыл я, от отчаяния, от ужаса, от того,
что жизнь окончилась, что ждать от нее нечего, что никакая сила не в
состоянии вернуть меня назад, туда, где неведомый и всесильный путевой
обходчик миновал уточку рельсов моей жизни, не коснувшись ее своим
молоточком. - A-а-а-а-а! - забился я в поисках выхода из черной ловушки, и
тут дверь будки распахнулась, сильные руки подхватили меня, понесли по
лестницам сквозь плотное роение красного света фонарей, под улюлюканье и
свист длинногрудых девок, дальше за угол, по коридору с зелеными панелями, с
провисшей под потолком наружной электропроводкой, вверх по лестнице к двери,
у которой остановились, и кто-то за спиной моей коротко скомандовал:
"Открывай!". Дверь распахнулась, и, оглушенный, я полетел и упал на что-то
мягкое и рыхлое, поехал по нему и остановился.

ПРЕДПОСЛЕДНЯЯ ГЛAВA

Открыл глаза.
По бокам поднимались отвесно сырые стены. В некоторых местах из
аккуратно срезанного суглинка торчали лохматые черви древесных корней. Над
головой тонкой серой полоской тянулось небо.
Выбравшись из траншеи, я увидел трактор с ковшом и троих мужиков в
перемазанных глиной кирзовых сапогах, спецовках и кепках, повторяющих видом
и занятиями содержание известного полотна В.Г.Перова "Охотники на привале".
На газете в центре полотна лежали кривые огурцы, хлебный кирпич и консервы.
Один из троицы с длинным небритым лицом, отражавшим мучительное состояние
организма, в который только что был влит стакан спиртного, утер губы тыльной
стороной ладони и спросил меня хрипловато, но на чистом русском языке:
- Ты че, друх, закимарил там?
Я ничего не ответил. Я забыл, как говорить на родном языке. Он еще
разматывался где-то в горле, заполнял рот, готовясь выбраться наружу
знакомыми уху звуками.
- Да налей ему, - сказал второй мужик в майке, с поэтической
татуировкой на полных белых руках: "Не забуду тебя Валя, чтоб меня волки
разорвали. 1974. Тамбов." И бросил мне: "Что, зема, тяжело с похмеляки?".
Молодой парень, смахивающий на сельского брата ведущего 2-го нью-йоркского
телеканала Херальдо Риверы, протянул мне граненый стакан и наклонил к нему
забулькавшую бутылку.
Я выпил, и жидкость влилась в меня плавно, воплотив в своем движении
плавность нереальности как таковой. Подали огурец и хлеб. Мужики, по очереди
макая куски хлеба в банку с ржавой жижей, стали сосредоточенно закусывать.