"Вадим Ярмолинец. Убийство на Нойвальд-штрассе" - читать интересную книгу автора

близкое счастье.
- Господа, - он поднялся из-за стола. - Я не могу сказать, что я вам
не доверяю, но, выходя в банк за наличными, я бы хотел, чтобы все это
полежало в сейфе.
Он снял со стены морской пейзажик, и гости увидели за ним серую дверцу.
Они переглянулись, поскольку подобное развитие событий не предполагалось.
Упреждая возможные, сомнения, Гольдфарб открыл сейф и продолжил:
- Господа, шифр замка, как вы понимаете, знаю только я, - он взял
футляры и положил их в сейф. - А ключ я оставляю вам. Я вернусь с наличными
через минут 15-20. Нет смысла хранить дома наличные, когда под тобой -
банк.
Он постучал ногой по полу.
- О'кей, - кивнул Жаботинский и посмотрел на часы.
- Если вам понадобится что-либо, - Гольдфарб вручил ключи ювелиру, -
зовите Лею.
Он указал Жаботинскому на кнопку рядом с выключателем и нажал ее.
Жаботинский увидел, как в коридоре зажглась красная лампочка - и тут же в
дверях показалась Лея.
Григорий махнул рукой, и она, понимающе закивав, ушла.
- Поторопимся, - сказал Жаботинский. - Сегодня пятница, я бы хотел
все закончить до начала шабеса.
Когда Жаботинский произносил эти слова, Лея-Спица, открыв в соседней
комнате заднюю дверцу сейфа, разгрузила его содержимое в сумку и
выскользнула из квартиры. Через полчаса Жаботинский и его спутники
обнаружили, что в квартире, кроме них, никого нет.
Что же, спросите вы, привело беглецов в "Нойвальд-хаус" на окраине
Вены?
Видимо, натерпевшись от Aмерики, сам того не осознавая, Гольдфарб
стремился вернуться к той черте, за которой осталось не просто его
комфортабельное прошлое, но сама жизнь. Хотел ли он вернуться в Одессу? Не
знаю. Для начала ему нужно было время, чтобы прийти в себя, решить, что
делать с оказавшимся в его руках состоянием, и в качестве временной крыши
над головой он выбрал знакомый пансионат на Нойвальд-штрассе, из окон
которого открывался вид на старинный парк с белокаменными скульптурами
атлетов.
Его погубил, если так можно выразиться, литературный прием, которым он
пользовался, садясь за карточный стол. Как бы безбожно он ни врал,
очаровывая лохов, он всегда начинал с зерна истины, вокруг которого плел
липкую паутину вымысла.
- Ярмолинец, - сказал он мне однажды, когда мы сидели с ним на
ступеньках аркадийских Плит, полоща ноги в еще чистой воде Черного моря. -
Мне кажется, что если бы я записывал свои прогоны, из них бы выходили
готовые рассказы. Даже романы. Начинаю я всегда с правды. С чистой правды.
Потом идет импровизация. Нет, это что-то от Бога. Если бы ты умел сочинять,
как я, ты бы уже был Хемингуэем.
- Я не хочу быть Хемингуэем, - ответил тогда я.
Он все же был талантливым парнем, убитый Григорий Гольдфарб, поскольку
сам открыл тыняновскую формулу, согласно которой автор начинал там, где
кончался исторический документ. Но вне литературы литературный метод дал
гибельный результат.