"Александр Янов. После Ельцина: 'Веймарская' Россия " - читать интересную книгу автора

логично его назвать, веймарского класса.
Так случилось в Китае после 1911 г., когда Сун Ятсен объявил его
демократической республикой, и в Японии, приступившей в 1912-м к глубоким
демократическим реформам. В обоих случаях новорожденная демократия рухнула
задолго до великой депрессии 1929 г., на которую многие эксперты склонны
возлагать вину за гибель Веймарской республики. Так случилось и в самой
России после февраля 1917-го, хотя весь ее веймарский этап продолжался всего
девять месяцев. Так случалось всегда, когда трансформирующийся имперский
гигант пытался прорваться к демократии на свой страх и риск.
В ретроспективе мы видим, что по-другому быть и не могло. Вековая
имперская и милитаристская традиция заведомо сильнее нонорожденной
демократии, интеллектуально незрелой и политически неопытной. Если даже
удавалось демократии пережить первый, второй или третий свой кризис, пятый
или десятый добивал ее наверняка. И чем глубже, чем укорененной была в
стране эта "государственная идея", тем более подавляющим оказывалось ее
превосходство и больше шансов получала она восторжествовать над юной и
неискушенной свободой. А вдобавок цепь предшествующих событий повсюду
приводила к катастрофическому ослаблению авторитета власти, экономическому
упадку, росту коррупции и преступности, которые, как и сегодня в России,
тотчас становились мощным пропагандистским орудием в руках реваншистской
имперкой оппозиции.
А как же мирная демократическая самотрансформация Испании, шли или
Южной Кореи? Но в нашем, веймарском случае эти параллели не работают. Ни
одна из этих стран не сопоставима с Россией, как, впрочем, и с Японией или
Германией. Их культура не была пронизана вековыми имперскими амбициями. В
них не было-- и не могло возникнуть - мощной реваншистской оппозиции,
способной поднять народ против демократии, апеллируя к его имперскому
величию, к стремлению первенствовать среди народов мира - будь то в рамках
"нового порядка", как в Германии, или "сферы совместного процветания", как в
Японии, или даже "мировой революции", как в России.
11

3 После второй мировой войны, когда Япония и Германия повторяли
попытку прорыва к демократии, мировое сообщество повело себя совсем не так,
как в первой половине столетия, когда-юные демократии были оставлены один на
один с силами имперского реванша.
Наученное горьким опытом, оно больше не верило в возможность
демократической самотрансформации побежденных имперских гигантов. Оно не
рассматривало демократизацию своих бывших врагов как проблему гуманитарной и
финансовой поддержки. И вообще, не о помощи шла теперь речь, но о гарантиях,
что никогда больше от Японии или Германии не будет исходить угроза
национальной безопасности союзных стран.
Интеллектуальный и политический опыт демократического сообщества
компенсировал немощность молодых, в сложнейших условиях рождавшихся
демократий. Во всех случаях, когда требовалось провести глубокие реформы,
конституционные или структурные, союзники не только подталкивали к ним,
поощряя слабые послевоенные правительства в Токио или в Бонне - они
полностью разделяли с ними ответственность за эти реформы. Они
непосредственно участвовали в их реализации, мобилизуя для этого свои
ресурсы - интеллектуальные, политические, моральные, не говоря уже о