"Рихард Зорге - заметки на полях легенды" - читать интересную книгу автора (Чунихин Владимир)

РОБЕРТ ВАЙМАНТ.


"Сталинский разведчик (Рихард Зорге и его токийская группа)":


"…В первую неделю января 1935 года Зорге уведомили о прибытии в Токио советского агента "Ингрид" после чего он встретился с ней в отеле "Империал". Ее послало Четвертое Управление, и Зорге не терпелось узнать, отчего руководству приспичило направлять в Японию кого-то еще - на "его" территорию.


Новоприбывшей была Айно Куусинен, жена финна Отто Куусинена, секретаря Исполнительного Комитета Коминтерна, жившая отдельно от него. Впервые Зорге встретился с ней где-то за десять лет до этого в Москве, когда пришел на работу в германский секретариат Коминтерна. Подобно Рихарду, она сменила место службы и теперь числилась в разведке Красной Армии[55].


В шведском паспорте ее имя значилось как "Элизабет Ханссон", а рабочим псевдонимом в Четвертом Управлении было "Ингрид". Она прибыла с указанием проникнуть в высшие слои японского общества и правительства, будучи позиционирована как писатель и располагая значительными средствами, чтобы вести роскошный образ жизни. По ее собственным воспоминаниям, это была необременительная командировка, оставлявшая много свободного времени для занятия японской культурой и языком…


…По инструкции она должна была действовать независимо от Зорге, и лишь связываться с Москвой и получать средства через его организацию. Чего не понимал никто в Четвертом Управлении, это тех перемен, что произошли в душе у Айно ко времени ее приезда в Японию: она совершенно разочаровалась в коммунизме. Катализатором послужила ее предыдущая командировка от Коминтерна в Соединенные Штаты. "Воздух свободы", которым она надышалась в Америке, изменил ее представления о сталинской России, а вернувшись и обнаружив, что ряд ее друзей оказались репрессированы, она лишилась последних иллюзий. Ее переполняла радость, когда генерал Берзин предложил ей поехать в Токио на разведработу. Япония превращалась в полицейское государство, однако по сравнению с тем, что она видела в России, ощущалась как совершенно свободная страна…"


Затем Роберт Ваймант даёт описание, связанное с кратковременным возвращением Зорге в Москву в 1935 году:


"…Все же, в августе 1935 встреча с одним из друзей произвела на Зорге сильное впечатление. Ниило Виртанен, работавший в секретариате Коминтерна, пригласил его на обед в ресторан гостиницы "Большая московская" и был поражен, увидев, как тот изменился. Старая самоуверенность и идеализм испарились. Зорге много пил и не скрывал того, что испытывает острую тоску.


Он вполне открыто признал, что устал работать шпионом на русских, однако не видел никакой перспективы освободиться и начать новую жизнь. Он чувствовал, что в Советском Союзе находится в опасности, но не мог вернуться в Германию, поскольку там его схватило бы гестапо. Единственное, что ему оставалось, это вернуться и возобновить разведывательную деятельность в Японии. Однако он опасался, что и в Японии не сможет выжить достаточно долго[63].


Такая исповедь в устах убежденного коммуниста и гордого офицера Красной Армии звучала шокирующе. Мы не знаем, что побудило Зорге в тот августовский вечер раскрыть свои самые сокровенные чувства, - водка ли или реакция на признание преданного друга Виртанена в том, что его иллюзии относительно сталинского режима полностью развеялись.


Эта зарисовка Айно Куусинен привлекает внимание, поскольку совершенно не соответствует общепринятому облику уверенного в себе разведчика, беспрекословно подчиняющемуся приказам вышестоящих начальников. Здесь мы впервые отмечаем трещину в лояльности Зорге. Из этого и позднейших перипетий получился одинокий заключенный, пойманный за шпионской деятельностью, мучимый сомнениями и разрываемый между надеждой и страхом при мысли о возврате в Россию. По описанию Айно, Зорге вернулся в Японию для возобновления секретных операций, потому что у него не было иного выбора. Он был очень способным и мужественным, однако, при всем при этом, являлся чем-то вроде "шпиона из-под палки"…"


Дальше Роберт Ваймант передаёт другой рассказ Айно Куусинен, тоже отозванной в 1935 году из Токио в Москву:


"…Айно Куусинен, инфильтрированная Четвертым Управлением в высшее общество Японии, была поражена, когда ей приказали возвращаться в Москву. Шел ноябрь 1935 года, и она находилась в Токио менее года. Этот отзыв наполнил ее тревогой.


По возвращении она обнаружила в Управлении полную неразбериху. Никто не мог объяснить, отчего генерал Берзин был смещен с поста главы организации, которую он же и создал. Ее отзыв из Японии стал неким предвестником наступавшего хаоса. Генерал Урицкий, с которым она встретилась впервые, сказал, что это было "ошибкой". Ей следовало вернуться в Японию, продолжить свои занятия языком и расширять сферу контактов. Урицкий не дал ей никаких определенных заданий, однако предложил написать книгу о Японии в положительном ключе, которая подняла бы ее престиж в стране и упростила для нее проникновение во влиятельные круги.


К своему удивлению, Айно получила указание держаться подальше от Зорге; у нее не осталось сомнений в том, что директора не удовлетворяла работа группы Рамзая. Клаузен просил ее передать запрос на высылку $20 тысяч с целью начать бизнес и сделать его своим легальным прикрытием. Реакцией генерала стал взрыв ярости: "Мерзавцы, только пьют и тратят деньги! Не получат ни копейки!"[70]…


…Зорге явно вышел из фавора с момента ухода его наставника, генерала Берзина. Айно обнаружила это в декабре 1935 года, всего через несколько месяцев после приезда Зорге в Москву. Мог ли сам Зорге не почувствовать напряженности в Четвертом Управлении, когда докладывал Урицкому летом? Неужели он был совершенно слеп и не увидел "состояние полной неразберихи", описанное Айно?[71]


Он был слишком чуток, чтобы не уловить холодок в воздухе, враждебность к тем, кто, подобно ему, ассоциировался с Берзиным. Некоторое предчувствие вызвало его исповедь в гостинице "Большая Московская" в августе, где проскальзывают первые нотки его разочарованности сталинской Россией. Сопоставив это с ругательными замечаниями директора, мы можем представить себе облик разведчика, снедаемого сомнениями и работающего на капризных и неблагодарных хозяев. В этом свете легче понять надетую им личину цинизма, столь поражавшую его знакомых… То же можно сказать и о стремлении забыться алкоголем и в женском обществе, - тенденциях, проявлявшихся все более отчетливо по мере того, как его попытки вырваться из Японии оказывались бесполезными…"


Дальше очень интересный отрывок из Роберта Вайманта, посвящённый зловещему 1937 году:


"…Айно Куусинен - советский агент "Ингрид" - однажды поздно ночью пришла к Зорге по важному делу. Она с отвращением обнаружила его сильно пьяным, лежащим на диване с полупустой бутылкой виски - жалкий вид для человека, облеченного столь серьезными обязанностями[96]. Несмотря на свое состояние, Зорге сообщил ей, что Москва передала через него для "Ингрид" послание.

"Нам всем приказывают возвращаться в Москву, в том числе и мне. Вы должны ехать через Владивосток и там ожидать дальнейших распоряжений. Я не знаю, что стоит за этим приказом.

Даже если атмосфера в Москве покажется вам нездоровой, не следует ничего опасаться. Что касается меня, то я подчинюсь приказу, если это будет абсолютно необходимо. Однако, встретившись с нашими начальниками, прошу вас передать им от меня следующее. Скажите, что, если я сейчас покину Токио, то порву все те отличные связи, которые смог здесь организовать. Передайте, что в любом случае я не смогут уехать до апреля следующего года".


Когда она уже уходила, Зорге сделал странное замечание, отпечатавшееся в ее памяти: "Вы очень умная женщина. Должен признаться, что никогда не встречал женщин с такими ясными суждениями. Однако мои суждения лучше ваших!"[97]


Вернувшись в Москву в декабре, она обнаружила, что с прошлого ее приезда ситуация лишь ухудшилась. Генерал Урицкий, директор Четвертого Управления, был арестован и, скорее всего, расстрелян. Многих офицеров советской разведки отозвали из-за рубежа, после чего они исчезли. Арестовали и саму Айно по надуманным обвинениям как "врага народа". Лишь тогда, когда было уже слишком поздно, она поняла, что имел в виду Зорге при их расставании. Он явно был слишком умен, чтобы не почувствовать опасность, угрожавшую им обоим, и со своей стороны не имел ни малейшего намерения подчиняться приказу о возвращении.


Айно грубо допрашивали и дали ясно понять, что советское руководство думало о Зорге. Ее инквизиторы говорили, что он не оправдал ожиданий людей "в высших эшелонах". Разведсведения, предоставлявшиеся им, были неудовлетворительны, к тому же он тратил слишком много денег. Снисхождения от них ждать не приходилось. Следователи НКВД даже сказали ей, что Зорге "много раз" приказывали возвращаться, и этот приказ пришел от самого Сталина. А он смел ему не подчиниться!


От Айно потребовали написать Зорге письмо с просьбой вернуться в Москву. Для нее это представилось бессмысленным: если уж он проигнорировал приказ Сталина, возражала она, отчего он должен обратить внимание на ее слова? Следователи отвечали, что Зорге наверняка откликнется, если такое послание придет от его близкого друга. Предположение было совершенно неверным, протестовала Айно, поскольку они с Зорге никогда не были близкими друзьями. Все то, что НКВД могло узнать со стороны, являлось ни на чем не основанными слухами[98].


Допросы Айно проходили в начале 1938 года. Ситуация в Москве была мрачной. Устранение подозреваемых сталинских врагов было в разгаре: и Берзин, и следующий глава Четвертого Управления были уничтожены. Хотя Зорге и не имел прямых сведений об их судьбе, вполне возможно, он ощутил перемену.


Советские агенты по всему миру получали приказы возвращаться домой; вообще, было удивительно, если кого-то не отзывали в 1937 году. Обычным способом выманить на родину офицеров разведки было апеллирование к их эго. В приказе как правило говорилось, что их присутствие в Москве требовалось для информирования руководства о ситуации в стране их пребывания; не исключено, что приказ Зорге был выдержан в тех же тонах[99].


Однако Зорге был более предусмотрителен. Небывалый объем информации о Великом Терроре достиг Токио, а помимо этого он имел доступ к германским, английским и американским газетам, в которых публиковались отчеты о "показательных судах" и кровопролитии. В сентябре 1937 года убийство в Швейцарии его старого друга Игнаса Порецки (псевдоним "Рейсс"), бежавшего от НКВД, стало темой главных заголовков газет во всем мире.


Айно мучилась сомнениями - подчиняться ли ей приказам Москвы. По ее мнению, у нее был выбор как в финской пословице - "между болотом и грязной лужей". Разумеется, ее имя могло быть в сталинском списке. Однако, если бы она ослушалась, разве советское правительство не могло послать спецгруппу агентов, чтобы ее выследить? Хотя Зорге жилось в Японии несладко, и он хотел домой, как видно из его писем к Кате, он решил, что ситуация в тот момент "слишком нездорова", чтобы предпринимать какие-то движения. Айно была убеждена, что он сделал правильный выбор: "Если бы Зорге подчинился тогда приказу и вернулся, его бы без сомнения ликвидировали", - писала она[100]…"


"…Раз за разом он пробуждал в Кате ложные ожидания, однако в этом письме звучат нотки уверенности. Тем не менее, все зависело от прихоти его вышестоящих. Мы видим, как 26 апреля 1938 года он просит директора об отзыве: "Вы уже знакомы с причинами моего настоятельного желания вернуться домой. Вы знаете, что я здесь работаю уже пятый год, и знаете, как это трудно". В этом письме сквозит раздражительный тон, противоречащий общепризнанному облику храброго и преданного разведчика. Хотя Зорге был именно таким, его переписка с Центром показывает, что он не всегда стискивал зубы и переносил трудности с твердостью, ожидаемой от элитного офицера Красной Армии.


Примечательно время написания этого послания. В предыдущем году Зорге отказался выполнять приказ и возвращаться в Москву, а в ноябре 1937 года просил Айно передать директору, что он "не может вернуться до следующего апреля". Мы можем только гадать, отчего Зорге предпочел оставаться в Японии до апреля. Были ли у него некие причины считать, что к тому времени опасность быть ликвидированным исчезнет?


Сталинские кровавые чистки продолжались и весной 1938 года, ходя худшее было уже позади. (Его друг с коминтерновских времен, Ниило Виртанен, которому он открыл свои сомнения летом 1935 года, в тот год был расстрелян.) Зорге подозревали по двум направлениям: во-первых, он был протеже Яна Берзина, устраненного директора Четвертого Управления, и потому ассоциировался с троцкистами: во-вторых, он был иностранцем и, предположительно, агентом-двойником, работающим на Германию. Он вполне мог это знать, а также знать и то, что, вернувшись, придется платить большую цену за два эти "преступления". То, что он неоднократно просил об отзыве, вызывает удивление. Однако не было ли это тем странным русским страстным стремлением к дому, приведшим столь многих сталинских агентов к их трагическому концу?…"


Теперь снова Роберт Ваймант, о днях, непосредственно предшествовавших аресту Зорге:


"…ЧЕТВЕРГ 9 ОКТЯБРЯ (1941 года - В.Ч.)…

…Возможно, именно в тот день Зорге сделал свое поразительное признание. Не веря своим ушам, Вукелич слушал, как его "босс" признавался в том, что боится возвращаться на свою родину. Блестящий теоретик Коммунистической партии Николай Бухарин и другие значительные большевистские лидеры были уничтожены. В какой-то момент и его собственная жизнь также находилась под угрозой. Даже сейчас он колебался - стоит ли возвращаться? Где-то через два месяцы Вукелич суммировал сказанное ему Зорге так:

"Он сказал мне, что хотел бы вернуться в Москву, если ему это разрешат. Однако там он чувствовал бы себя одиноко, поскольку в Москве не осталось никого из прежней "ленинской группы". Вернувшись, он стал бы ее последним членом. Он сказал также, что именно пребывание в Японии спасло его от превращения в жертву чисток" (ГС 4-348-9)[9].


Мы можем себе представить, какое впечатление это признание произвело на Вукелича. За семь лет, которые они проработали вместе, вера Зорге в советское руководство казалась непоколебимой. Во время частых политических дискуссий Зорге всегда выступал как истово верующий, всегда защищавший и хорошие, и плохие стороны Советского Союза, включая даже крайности Великого Террора. Он дошел даже до рационального оправдания казни Бухарина в 1938 году, - того самого значительного человека, которого Зорге знал лично и уважал. Сталин не являлся злодеем; за всем должны стоять действительно чрезвычайные обстоятельства, сказал он однажды Вукеличу. Теперь оказывалось, что и его самого классифицировали как троцкиста и врага народа, подобно Бухарину.


Как мы видели, он высказывал опасения за свою безопасность другу летом 1935 года, а еще спустя два года отказался исполнять приказ (который мог быть подписан Сталиным) вернуться в Москву. Наградой за преданную службу Советскому Союзу мог стать расстрельный взвод на рассвете. Но Зорге продолжал оставаться верен своему опасному призванию, цепляясь, по словам его коллеги советского агента Кима Филби, за "веру в то, что принципы Революции переживут чрезмерности индивидуальных руководителей, сколь бы они ни были велики"…


…Вукелич уловил этот первый тревожащий признак появления "трещин" в казавшихся непробиваемыми идеологических доспехах Зорге. Тот откровенно говорил о скрытых страхах и предчувствиях, которые могли являться важным элементом, возбуждавшим частые приступы депрессии. Теперь было уже бессмысленно скрывать, сколь непрочны его позиции у русских и как неопределенно выглядело его будущее. Вукелич узнал о решении Зорге свернуть деятельность разведгруппы и навсегда покинуть Японию. Очень скоро их пути с Вукеличем должны были разойтись. Судьба могла привести Зорге однажды обратно в Москву, однако он явно обдумывал и другие, более безопасные варианты…"


Сноска 9 к данному тексту звучит так.


"…[9] Точный день, когда произошел разговор, определить трудно. В своих показаниях Вукелич вспоминал, что беседа с Зорге произошла где-то в начале октября. Зорге использовал выражение "ленинская группа" в отношении старых большевиков и их последователей, уничтоженных в ходе сталинских чисток. В их числе был Николай Бухарин, являвшийся главой Коминтерна в 1926 по 1929 год. Как мы видели, в период своей работы в Коминтерне Зорге особо сблизился с Бухариным; когда последнего исключили из Политбюро в 1929 году, Зорге потерял его протекцию. Время его перехода в разведотдел Красной Армии совпало со впадением Бухарина в немилость. В 1941 году он все еще ощущал свою уязвимость в качестве выжившего из числа участников "ленинской группы"…


…На протяжении многих лет он вел жизнь человека, на которого ведется охота, и безрезультатно просил своих хозяев освободить его от подобных затянувшихся обстоятельств. Все свидетельства говорят за то, что к октябрю 1941 года Зорге "перегорел" и сам знал об этом. Мы легко можем себе представить, как ощущение неопределенности его существования еще более усиливалось беспокойством в отношении того, какая судьбы ожидала его в России. Ведь так много его друзей и наставников пали жертвами сталинской паранойи; как мы видели, он не тешил себя иллюзиями, что его пощадят…"


И последнее.

Роберт Ваймант о судьбе жены Зорге, Екатерины Максимовой:


"… Зорге уже строил планы насчет того, чем он займется, когда выйдет из тюрьмы. "Я считаю дни до того, как смогу вернуться в Москву и вести, наконец, мирную жизнь", - откровенничал он. Для того, чтобы повысить свою цену, ему приходилось утверждать, что он близок к российским руководителям, и что дома его встретят с распростертыми объятиями. Верил ли он в это сам - неизвестно, однако все его иллюзии разбились бы, знай он о судьбе Кати.


Хотя он и сказал Ёсикава (прокурор, ведший дело Рихарда Зорге - В.Ч.), что Катя ожидала его в Москве, у него было мало оснований для надежды. Собственно, связь, казалось, прервалась, после того, как три года назад он написал в письме о жестокой судьбе, которая из разлучила: "Я не удивлюсь, если ты прекратишь это вечное ожидание".


Жизнь Кати закончилась трагически. Когда он был в тюрьме, ее арестовали - 4 сентября 1942 года - и обвинили в шпионаже на германскую разведку. После суда, напоминавшего фарс, на котором не было предъявлено никаких доказательств, ее приговорили к пяти годам ссылки на основании собственного признания. Обвинения против Кати, которая была так предана коммунизму, что даже оставила занятия театром для того, чтобы работать на фабрике, являлись столь же фиктивными, как и те, что были выдвинуты против миллионов других жертв сталинских чисток…


…Они совершили все формальности брака перед тем, как Зорге отправился в Японию в 1933 году, - так хотел он. В качестве жены офицера Красной Армии, служащего за границей, Катя получала возможность общаться с ним по официальным каналам. Однако в конечном счете решение стать формальной женой Зорге имело для нее фатальные последствия. В марте 1943 года ее выслали в Красноярск, где она умерла в лагере 3 июля 1943 года. Причиной смерти было названо кровоизлияние в мозг, вызванное параличом респираторной системы. Ей было тридцать восемь лет.


"Преступление" Кати состояло в том, что она являлась женой Зорге, и остается мало сомнений в том, что, вернись на родину, он получил бы высшую меру наказания. Когда она умерла в Сибири, над Зорге шел суд в Токио. К счастью для его состояния ума, он ничего не знал о ее судьбе, иначе мука была бы слишком велика, разрушив остаток его веры в сталинский Советский Союз…"