"Питер Джеймс. В плену снов" - читать интересную книгу автора

витрин на улице Кенсингтон-Хай. Кен наклонился и вытащил из бардачка пачку
жевательной резинки.
- Хочешь?
- Нет, спасибо.
- Дорога плохая. Нам бы пора уже быть на Кромвел-роуд.
Он развернул брусочек жвачки "джуси фрут" и положил его в рот. На
мгновение и она ощутила сладковатый запах, потом он исчез. Она внимательно
посмотрела вниз, на длинный темно-синий капот. Огни тормозов, огни
магазинов, огни уличного движения... Темно-серое небо. Ну и тоска! В
магазинах последние дешевые распродажи, а потом, через неделю-другую, модели
оденут в летние наряды, и негнущиеся лупоглазые манекены станут красоваться
в ярких бикини и летних платьях. Это в феврале-то! Идиотизм.
Странно сидеть вот так высоко, на глубоком и широком сиденье, как в
кресле. Ступни утопали в мягком ковре из овечьей шерсти, и она ощущала
сильный запах новой кожаной обивки. У ее дяди была машина на высоких
колесах, и пахло там кожей. "Ровер". Она всегда сидела на заднем сиденье, а
ее дядя с тетей молча сидели впереди. Ах эти воскресенья. Ритуальные поездки
за город из их тоскливого дома в Кройдоне. Обидно таращиться вот так из
машины на поля, где она когда-то привольно бегала и играла. Где-то,
когда-то... Но только давным-давно, и воспоминание это забылось.
Кожа. Запах кожаной перчатки из того сна. Такой отчетливый. И черный
капюшон с щелками-прорезями. Дрожь прокатилась по ней. Отвратительное
видение все еще жило там, в прошлом, грубое, наглое. Нипочем тебе не забыть
его по-настоящему, как не заклеить газетой трещину в стене...
Когда ее родители умерли, тетя и дядя приняли Сэм как бы по наследству,
без особой благосклонности и энтузиазма. Она им была не нужна. Она вторглась
в их жизнь, в однообразное, спокойное существование бездетной пары.
Ее дядя был угрюмым мужчиной с обвисшими книзу усами, раздражавшийся от
всего: от шума, от невыключенного света, от утренних новостей... Без конца
шаркал туда-сюда по этому мрачному дому, постукивая по барометру и бормоча
что-то по поводу погоды, хотя никогда не делал ничего такого, на что погода
могла бы как-то повлиять. Он только сидел в своем кресле и перебирал
пинцетом коллекцию марок, то и дело поднимая взгляд. "Остров Ванкувер, 10
центов, голубая. Интересно". А потом он снова замолкал.
Тетя, холодная, лишенная чувства юмора женщина, постоянно винила Бога
за свой жизненный удел, но каждое воскресенье отправлялась в церковь
поблагодарить Его за то же самое. Она с опаской пробиралась по жизни,
накапливая благодеяния в надежде, что это ей зачтется. Первое заключалось в
том, что она вышла замуж за своего мужа. Второе - что взяла к себе Сэм.
Третье - приглашала на чай приходского священника и его жену. А еще то, что
она вступила в общину самаритян - одному Богу ведомо, кто ей это
посоветовал. А однажды она отнесла в полицию найденный на улице кошелек. В
ее записной книжке, которую как-то раз обнаружила Сэм, числилось более
трехсот благодеяний. Двадцатилетней давности. Сколько же еще тетя добавила
туда с тех пор?
С прошлым происходило что-то странное. Время меняло образы и
воспоминания. Пыталось исказить в своих рвущихся черно-белых кинопленках,
обманывало выцветшими фотографиями, морщинами и ржавчиной, этими допотопными
стеклоочистителями. Старалось внушить, что прошлое всегда выглядело именно
таким. И уже забывалось, что все когда-то было новехоньким и что все,