"Генри Джеймс. Зверь в чаще" - читать интересную книгу автора

запомнились вы сами. - Она опять улыбнулась. - Поэтому я и спрашиваю: то, о
чем вы говорили, уже произошло?
Да, теперь Марчеру все было ясно, но он не мог опомниться от удивления,
онемел от неловкости. И видел: заметив его смущение, она огорчилась, словно,
напомнив ему о прошлом, совершила бестактность. Но уже через несколько
секунд он понял: при всей неожиданности вопрос ее не был бестактен. Более
того, едва Марчер пришел в себя от легкого остолбенения, как, неведомо
почему, почувствовал сладость причастности Мэй Бартрем. Она одна делит с ним
это, делит уже столько лет, меж тем как сам он непостижимым образом
запамятовал, что когда-то шепнул ей свою тайну. Не удивительно, что их
встреча не была встречей посторонних людей!
- Полагаю, - сказал он, наконец, - мне понятно, о чем вы говорите.
Только, как это ни дико, у меня совершенно выпало из памяти, что в своей
откровенности с вами я зашел так далеко.
- Наверное, потому, что очень многих посвящали в это?
- Никого не посвящал. Ни единой души с тех пор.
- Значит, я одна знаю?
- Одна на целом свете.
- Я тоже никому не говорила, - с живостью подхватила она. - Никому,
никому не рассказывала о вас. - И так на него посмотрела, что он
безоговорочно ей поверил. Они обменялись взглядом, не оставлявшим сомнений.
- И никому не расскажу.
Горячность ее тона, даже немного чрезмерная, совсем его успокоила: о
насмешке нет и речи. И вообще все это было еще неизведанным наслаждением -
неизведанным до той минуты, пока Мэй Бартрем не оказалась причастной. Если
нет привкуса иронии, значит, есть сочувствие, а его-то Марчер и был лишен
долгие-долгие годы. И еще он подумал, что нынче уже не мог бы открыться ей,
но, пожалуй, может извлечь утонченную радость из той давней случайной
исповеди.
- И не рассказывайте, прошу вас. Нам больше никто не нужен.
- Ну, если не нужен вам, мне-то и подавно! - рассмеялась она. Затем
спросила: - Значит, вы и теперь чувствуете то же самое?
Интерес ее был подлинный, не признать этого он не мог и принял как
некое откровение. Столько лет он считал себя беспросветно одиноким, и вот,
подумать только, это неправда! Не одинок и ни секунды не был одиноким с того
самого дня, когда они вместе плыли по Неаполитанскому заливу! Одинока была
она - так, глядя на нее, чувствовал Марчер, одинока из-за его постыдной
неверности. Рассказать о том, о чем рассказал он, - это ведь равнозначно
просьбе! И она в своем милосердии эту просьбу исполнила, а он даже не
поблагодарил ее хотя бы мысленно, хотя бы ответной памятью сердца, если уж
им не случилось снова встретиться! Попросил же он вначале только об одном:
не поднимать его на смех. И она великодушно не высмеивала целых десять лет,
не высмеивает и сейчас. В каком же он безмерном долгу у нее! Лишь поэтому
ему необходимо уяснить себе, каким он тогда предстал перед ней.
- Но как все же я описал?..
- Свое ощущение? Ну, очень просто. Вы сказали, что с юных лет всеми
фибрами чувствуете свою предназначенность для чего-то необыкновенного,
разительного, возможно даже - ужасного, чудовищного, и что рано или поздно
ваше недоброе предчувствие сбудется, в этом вы твердо убеждены, и, быть
может, то, что случится, сокрушит вас.