"Аскольд Якубовский. Черная Фиола" - читать интересную книгу автора

осеннюю... (Генка уже лет пять говорил о картине, которую он напишет для
городской выставки. Она всех поразит, всех, так он уверял.)
- Я и колорит продумал, и сюжет. Цвет глинисто-ржавый, суровый. За
размером я не стану гнаться, большой формат мне не позволят дать. Сволочи!
Завистники... Дам пятьдесят на восемьдесят.
Затем он бледнел и пристально глядел на Петра. С подозрением. При этом
челюсть его выдвигалась вперед, словно он собирался драться. Но Генка не
дрался с Петром, а выпивал еще рюмочку.
- Возьмут не возьмут, мне все равно. Поговорим о тебе.
- Да о чем же говорить? - тревожился Петр.
- А вот о чем... Знаешь, кто ты? А? Ты бледная, маленькая, ничтожная
бездарность. Это бы я тебе еще простил. Но ведь в тебе ни красоты, ни
силы, ни грамма горячей крови. А та дура... Жить надо, мять, хватать
жизнь. Рядом женщины, сотни их, тысячи, а ты один. И будешь один! - с
непонятным озлоблением пророчил Генка.
Петр глядел на него внимательно и грустно.
- Вокруг тебя мир, широкий и красочный! Уехал бы, что ли, куда. А ты
прилип, ты сидишь на месте, как поганый гриб!
Это был еще один талант Петра: он ни разу не прогнал Генку, терпеливо
слушал его бред. А иногда кивал чему-то.
Генка пьянел. Он выпячивал подбородок, предлагал меряться силой,
бороться, обещал перекусить зубами толстый гвоздь.
- Гвоздь!.. Дай большой гвоздь!..
Петр молчал, а Жогин поддразнивал, говоря:
- Слабо перекусить.
- Ты... мне... не веришь?..
- Нэ-а...
Шея Генки багровела и раздувалась. Жогин смотрел - эту шею обнимает
Надежда. Что она нашла в нем?
Однажды Генка предложил испытать его силу, ударив палкой по животу.
- У меня во как развит брюшной пресс, - хвастал он. Петр отговаривал,
но они с Жогиным ушли во двор. Генка взодрал рубаху, оголив живот отличной
лепки, голый, без единого волоска, живот бесстыдника.
Жогин отыскал палку подлиннее и ударил по скульптурному животу с
полного плечевого разворота. Хватил со всей силы - гулкий звук прошел по
двору.
Генка выдержал удар, только постоял секунду, выпучив глаза. Потом
зарычал и рванулся к Жогину - схватить! Но тот побежал. Когда пошла
мостовая, японским приемом Жогин кинулся в ноги Генке.
Тот грохнулся на булыжник.
Было приятно смотреть, как он распластался. Жогин хохотал за углом, а
Генка поднимался по частям, как тракторная гусеница.
"Самурай", - обозвал его Генка, явившись восемнадцатого. Но к Жогину
стал относиться с предупредительностью. Тот ликовал - боится?..
- Паршивец, - говаривал Генка. - Подлый сын подлого отца. Вообрази
себе, Петр, какие благородные желания шевелятся в его сердце.


18