"Аскольд Якубовский. Сибирит" - читать интересную книгу автора

уйдет в ту черную пятиэтажку без окон, что вертит на крыше антеннами,
которую окружает лес столбов с толстыми проводами.
- Валяй, Машина! - сказал Григорьев. - Валяй! Что тянуть?
Сказал - и ощутил поклевыванье в кончиках пальцев, потом в руках до
плеч, в ногах, в кончиках пальцев. К Григорьеву пришло странное ощущение,
словно бы он таял дрожа. Ему стало страшно, захотелось крикнуть и убежать.
Телесный испуг промелькнул в нем. Григорьев знал, что сейчас он и в
самом деле по-настоящему перестанет быть здесь. И возникнет совсем в
другом месте. Григорьев презрительно улыбнулся страху тела.
- Дрожишь, протоплазма, - сказал он, видя, что ноги его тают, словно
размазываются в сумраке комнаты.
Сначала, как оно и положено, исчезли пальцы, затем ступни. Когда
подошли толстые берцовые кости - загудело сильнее. И нарастал
пронзительный и чужой звук.
Откуда он?.. Что это?.. Что-нибудь с Машиной?.. Но аварийная лампа
темна. А-а, это крик! И вдруг в синих вспышках индикаторов он увидел на
выпуклости шаровой головы Машины чье-то лицо.
Дикое! Выпучены глаза, распахнут рот, переднего зуба не хватает. И
Григорьев понял - это он, его лицо, его зубы, он кричит, но... зачем
кричать, боли нет.
И ног уже нет, и туловища, осталась одна голова. Последним поворотом
своего тающего глазного яблока он увидел ряд прозрачных саркофагов
одинакового размера, с одинаковыми Григорьевыми.
"Орешь, тело?.. - мысленно спросил Григорьев. - Визжишь?"
И все прекратилось - и страх, и крик, и он сам. Григорьев ощутил, что
разбухает быстро, стремительно.
Увидел набегавшую на себя стену, зажмурился - и пронесся сквозь нее.
Теперь он стоял на улице: нагой гигант стеклянной прозрачности. "Ничего
себе, разбарабанило Мишку", - весело подумал он. Да он ли это? Вот здесь
перелом кости. Хорошо срослось (он наклонился и увидел в себе тени жил и
костей). А сквозь ступни ног просвечивает город. Григорьев поднял руку -
сквозь ладонь замигали ему дальние звезды. Вот бы туда... Ничего,
терпение...
Он потянулся к Луне раскрытой ладонью, и космический корабль белой
звездой прошел сквозь его ладонь. Сверкнули желтые иллюминаторы. В одном
торчало широкое лицо с расплющенным носом - человек смотрел на него,
должно быть, не веря себе. И рот открыт.
- Опупел, - сказал ему Григорьев и пожалел, что таким его не увидит
Мария. Это бы очень помогло в семейной тряской жизни.
- Надеюсь, меня снимают.
С высоты Григорьев увидел зарево приближающегося утра. Шагнул навстречу
ему. Случилось то непонятное, что с тех пор называют эффектом Григорьева.
Он остался на месте, из него вышел второй Григорьев. Он шагнул и тоже
замер. Затем вышагнул третий, четвертый... Этот последний увидел, что ноги
его уже стоят на лунной горе. Той самой, которую Бахтин указывал ему
пальцем на карте, еще они очертили ее синим кружком.
- Даже разброс в десять километров будет хорош, - говорил ему Бахтин.
- Ух ты! В точку!.. - вскрикнул Григорьев и присел уже в своем обычном
размере.
Плотный и жилистый человек, он сидел на лунном камне. Не прозрачный,