"Юрий Яковлевич Яковлев. Вечеринка " - читать интересную книгу автора

сменилось облегчением.
Чувство к пожарному, неразделенное и заглохшее, жило в ней каким-то
зябким, сиротливым комочком. Здесь, среди товарищей, оно впервые оттаяло,
и никто не оскорбил его, не обидел.
Признание Фокиной проложило теплую дорожку к сердцам гостей
вечеринки. И каждый почувствовал потребность поделиться своими тревогами и
горестями. И эти рассказы были такими же неожиданными, как признание
Фокиной.
Дошла очередь и до Прокопа.
- Разные разности происходят на свете, - сказал он и посмотрел на
товарищей. - Знаете ли вы, например, как умирают лайки?.. Когда старая
лайка почувствует, что силы ей изменили и она не может наравне с
остальными собаками бежать в упряжке, она идет умирать на лед... Не просит
милосердия. Не вымаливает горсть сухой юшки. Она идет умирать мужественно
и гордо. И не гудят корабли. И люди не провожают ее, сняв с головы шапки.
А ведь лайки возили людей и, когда было невозможно везти, окружали
человека кольцом и делились с ним своим собачьим теплом. Они были
настоящими друзьями. Незаменимыми. Важными, как жизнь и смерть.
В классной комнате установилась глубокая тишина. И хотя никто не
понимал, почему старый Прокоп заговорил о лайках, все слушали с
напряженным вниманием. А он сидел, подперев подбородок двумя кулаками, и
рассказывал:
- Весной, когда стает снег, на прибрежной кромке льда взгляду
человека откроются замерзшие тушки собак. Их никто не хоронит. Только
спустя время льды тронутся и поплывут, как лафеты, с мертвыми собаками.
Где-то вдали от берега прах опустится на дно и будет лежать там на
подводном погосте... Эх, друзья дорогие, когда мне бывает трудно, я
вспоминаю о лайках. Я переживаю их смерть. И стараюсь обрести силу собаки,
идущей на смерть... Будете старыми - поймете!
Последние слова Прокоп произнес тихо, но в них прозвучало
предчувствие какой-то тяжелой истории. И веселый огонь вечеринки начал
было слабеть и потух бы совсем, если бы не "химик". Он вовремя потянулся к
гитаре, взял аккорд, его брови страдальчески сошлись над переносицей, и он
запел:

Если жизнь не мила вам, друзья,
Если сердце терзает сомненье,
Все рассеет здесь песня моя,
В ней тоски и печали забвенье.

Было непонятно - поет ли он серьезно, или слова старинного цыганского
романса забавляют его, и он куражится над ними.

Я спою вам, друзья, про любовь,
Всех страданий виновницу злую.
Каждый вспомнит свою дорогую,
И сильней забурлит ваша кровь...

"Химик" вдруг перестал играть и воскликнул:
- Я поднимаю бокал за любовь!