"Юрий Яковлевич Яковлев. Трудная коррида " - читать интересную книгу автора

Я надеваю черную шляпу с невысокой тульей, поправляю жабо и беру в
руки мулету. Она из грубой ткани, тяжелой, похожей на мешковину. Ткань не
пунцовая, как ее изображают на картинках, а скорее грязно-розовая, словно
на ней запеклась сукровица.
Мулета, как хоругвь, для удобства прикреплена к короткому древку. От
нее веет не радостным представлением, а тяжелой работой. Тяжелой, опасной
и не очень-то благородной.
Я беру мулету не с краю, а ближе к середине и для пробы делаю рукой
резкое движение сверху вниз, словно взбалтываю перед употреблением, и
наблюдаю, как по жесткому полотнищу проходит легкая зыбь. Рука еще не
устала и пальцы не натерты, не горят. Это трудное искусство - пустить по
мулете зыбь и вовремя придать ей мертвенную неподвижность. Когда мулета
неподвижна, бык тоже замирает, стоит как загипнотизированный, словно
уставясь в кирпичную стену. Но стоит качнуть рукой, как он яростно
устремляется вперед. Кончики рогов чиркнут по материи. Крутой бок грубо
ткнется в мою спину, и я почувствую частый жар его дыхания и деревенский
запах хлева. Запах быка успокаивает меня - это запах жизни, а вокруг
бродит смерть. И неизвестно, кого она выберет: меня или быка.
Я опускаю руку с мулетой, чтобы рука не затекла, и некоторое время
наблюдаю за быком.
Три дня его, бедолагу, специально держали в темном хлеву. А сейчас
вытолкнули на свет, на солнце, и бык как ошалелый носится по арене.
По песку, где нет ни травинки, уже промчались на конях пикадоры -
нанесли быку первые обиды. Уже в его боках, как ощипанные перья, болтаются
бандерильи. Говорят, что для быка это как укус комара. Но кто может
сказать, что испытывает животное, у которого в боках сидят две короткие,
остро зазубренные пики с цветными ленточками?
Сейчас мое время. Я все оттягиваю, оттягиваю выход на арену. Я
бесстрашен только в глазах публики. Но мне страшно. Самое страшное - в
первый раз приблизиться к быку. Потом будет легче. На какое-то время я как
бы отключаюсь, сосредоточиваюсь. Не слышу гула трибун. Не вижу людей,
жадно глазеющих на арену. Их лица смазываются, их одежды сливаются в
каком-то неподвижном вихре в одноцветную массу. Словно весь амфитеатр
накрыли гигантской мулетой... цвета сукровицы. Сердце стучит. Во рту сухо.
Клянусь небом, что это будет моя последняя коррида! И делаю первый шаг. Я
слышу хруст песка, и мне кажется, что меня, как того быка, держали три дня
в темноте и вот сейчас невидимым пинком вытолкнут на арену. Мулета - мой
надежный щит - волочится по песку. Бык уставился на меня, словно мой
проход по арене для него тоже зрелище. Он еще не уверен, что я буду иметь
к нему какое-то отношение. Еще не питает ко мне ненависти. Он ничего не
имеет против красного цвета. Красный цвет больше возбуждает зрителей, чем
быка. Бык только не переносит, когда перед его носом мулета начинает
вздрагивать. Это дразнит быка. Выводит его из себя. Дразнящее вздрагивание
и называется корридой. Именно вздрагивание мулеты - и ничто больше. Быку
глубоко наплевать, какая тряпка болтается у него перед носом - красная,
желтая или зеленая.
Я приближаюсь к быку, и рука, сжимающая мулету, наливается свинцом.
Клянусь небом!..
Я вдруг чувствую всю бессмысленность того, чем занимаюсь. Вспоминаю
зеленую травку Кастилии, где мирно паслись славные черные бычки. Паслись и