"Юрий Яковлевич Яковлев. Балерина политотдела (повесть) " - читать интересную книгу автора

Обыкновенная солдатская увольнительная была для меня всемогущим пропуском.
Я предъявлял этот документ не комендантским патрулям, а своей памяти - и
сразу проникал в далекие, сокровенные уголки своей военной молодости.
Сквозь сплошной, душный грохот алой жилкой начинала биться мелодия песни
про тачанку. И кто-то издалека кричал: "Эй, киндерлейтенант, собирай свою
команду, надо ехать к танкистам, они завтра на рассвете уходят в бой..."
Еще я чувствовал необъяснимо родной запах шиповника, перемешанный с
горьковатым духом пожара. Это от клочка бумаги пахло шиповником и дымом...
Я закричал в трубку:
- Галя, где ты?
- Я в танцевальном классе, слышите? Мы с Димой...
- Ждите меня! Никуда не уходите! Я сейчас!
Сидя в быстрой-медленной машине, я представлял себе, как Галя нашла
на полу сложенную вчетверо бумагу. Может быть, под столом, а может быть,
под роялем, у бронзового колесика. Представил, как Дима со странной
фамилией Молоденький (станет стариком, а все его будут звать молоденьким),
заинтересованный таинственной запиской, вытянул свой острый носик.
- Что там у тебя?
- Бумажка какая-то, увольнительная.
- Кого уволили? - полюбопытствовал Дима.
- Не знаю... Тут написано: "Увольнительная записка". Потом "фамилия,
имя, отчество" - Тамара Самсонова. Ты знаешь Тамару Самсонову?
- Не-ет. Ее уволили? Читай дальше.
- "Звание" - красноармеец. "Занимаемая должность" - балерина
политотдела.
Эту увольнительную записку я знаю наизусть. Вижу круглый писарский
почерк с нажимом - писарь заполнял бланк увольнительной пером № 86, - вижу
лиловую печать с номером воинской части. В увольнительной значилось, что
"балерина политотдела" уволена "до 24.00". И дальше шла подпись
командира - моя подпись с длинным хвостиком над буквой "Б": "Корбут".
Ребята наверняка узнали мою подпись по хвостику. И наверняка удивились,
почему я, педагог, балетмейстер, расписался за командира.
Я представил себе, как Дима, слегка заикаясь, сказал:
"Надо позвонить Борису".
Ребята всю жизнь за глаза называли меня Борисом.
Но тут Галя случайно перевернула листок и увидела, что на оборотной
стороне тоже что-то написано. Только не чернилами, а карандашом. Слова
почти стерлись. Буквы неровные, словно человек учился писать или же писал
в машине, которую бросало на ухабах. Но я-то знаю, отчего дрожала рука.
Вот что прочитали мои чада на обороте увольнительной записки:


Милый Вадим, со мной все кончено. Я больше никогда не смогу
танцевать. Раздобудь пистолет. Очень прошу. Твоя Тамара.


Ребята, конечно, ничего не поняли, но смутное предчувствие беды
охватило их, и они бросились к телефону, уверенные, что их Борис может
что-то предпринять. Упустили из виду, что на записке стояла дата - 1942
год.