"Рой Якобсен. Чистая вода" - читать интересную книгу автора

совесть засыпала.
Но сегодня совесть не дремала.
- Со мной что-то странное творится,- сказал Юн. Руки дрожали, кофе
казался безвкусным.
- Это потому, что ты не пьешь таблетки.
В мире Элизабет от всякого несчастья и страдания есть своя панацея.
Если человек не излечивается, причин может быть лишь две: или он принимает
лекарство в недостаточном количестве, или не знает, как правильно это
делать. В любом случае ему просто не хватает информации.
- Дело не в этом,- сразу полез в бутылку Юн.
Он взял новое ружье, стер со ствола невидимое пятнышко ржавчины, поймал
в прицел абажур, наслаждаясь ощущением того, что руку ему оттягивает это
компактное, увесистое безупречное изделие.
- В чем тогда? - спросила она.- Во мне?
- Нет.
- Или ты считаешь, что я тебя забросила?
- Да нет.
- "Да" означает, что дело в этом?
- Нет. Но почему он сюда не приходит?
- Ханс? Ему не нравится, что ты носишься здесь с ружьями. Он боится
тебя. Ты хочешь, чтобы я его пригласила?
- Нет, нет.
Голос, который он слышит, который зовет его с той стороны опушки,- вот
в чем дело. Юн вдруг понял, что все может пропасть: Элизабет, дом, остров -
ничего этого не станет. Голос - это первый звонок.
- Пойду договорюсь,- сказал он, забирая у сестры список покупок,
который она успела написать в надежде, что вид острова и его повседневной
жизни окажут на брата привычное успокоительное действие.
Он забежал к Карлу; тот потащил его в хлев показать надувную девку,
обитавшую здесь тайком от жены,- накануне ее прислали по почте, и если Юн
будет помалкивать, то сможет когда-нибудь и сам ее попользовать. Юн зашел в
магазин, отоварился по списку и потолковал с хозяином о старом счете за
бочку для укладывания яруса; заглянул в багажную экспедицию на причале, где
встал на ремонт рейсовый корабль, мотор забарахлил. Потом наведался на почту
и купил марки, чтобы послать заказ на охотничьи сапоги - присмотрел хорошие
в рекламе в газете.
Все было как всегда. Петтер с Нурдей сидел на ящике с песком перед
бензозаправкой и записывал те же номера машин, что и вчера. Малыш Рюне,
слишком агрессивный для детского сада, но слишком тупой для школы, пек, как
обычно, пирожки из грязи на своей красной сковородке. Каждый, проходя,
здоровался и заговаривал с ним - за исключением Герд на мопеде, смотревшей
на него тем же хитрым и злобным взглядом сплетницы, что и на всех...
Возможно, бикфордов шнур уже подожжен, уже шипит, загоревшись, никому
пока не видимый. Но внешне все без изменений, эрозии не заметно. Автобус,
нагруженный пакетами молока, мешками с письмами и пассажирами, идет по
расписанию; гора силоса на поле у Карла ровно на один тракторный прицеп
меньше, чем вчера; пахнет навозом и водорослями, ветер дует в лицо. И так
продолжается эта жизнь, просто жизнь, без потрясений, бесконечная тонкая
нить, продернутая сквозь застиранную канву, расшитую узором из привычек и
скуки, та жизнь, которой он хотел жить и жил всегда.