"Александр Яковлев. Октябрь" - читать интересную книгу автора

нельзя. Сила же господня. Ох, трудно убить человека. Собаку убить трудно, а
человека в мильен раз труднее.
- Эх, как ты, Антроп, рассуждаешь. Теперь человечья жизнь дешевле
собачьей стала, - откликнулся в темноте женский голос. - Слышь, как
стреляют? Что ж, это в собак, что ли?
- Да вот и я про то говорю: трудно убить человека. Перед господом ответ
давать будешь, - тянул Антроп. - Плачет господь-то, глядя теперь на людей.
- Это оно, конечно, - сказал Ясы-Басы, - сердитыми глазами смотрит
теперь на нас.
Опять смолкли; стали слушать. Перестрелка в городе порой затихала. А
ветер все гудел в ветвях - уныло так.
Где-то визжали на проржавленных петлях двери, и во двор выходили люди,
невидимые в темноте, так только чернеющие. Подолгу стояли молча, слушали,
вздыхали, опять уходили и снова возвращались. Иногда говорили вполголоса,
собирались кучками, вздыхали вместе. Все сговаривались, как лучше пережить
эти тяжкие дни, печалились, что во дворе очень много женщин и мало мужчин:
охранять некому.
Когда Василий вернулся в комнату, Иван уже спал, а мать сидела у стола
перед прикрученной лампой, подперев рукой сморщенную щеку. Иван тихонько
храпел. Должно быть, он сильно утомился за день.
- Стреляют еще? - тихонько спросила мать.
- Стреляют.
Василий, быстро раздевшись, лег в постель, но заснуть не мог. Прошедший
день давил его кошмаром. Душа была полна какими-то обрывками чувств и
образов. И начищенные сапоги убитого офицера, и колючий вопрос: "Что
делать?", и Акимкина мать, плачущая. Мелькнет и пропадет. Как хочется не
думать ни о чем... Мать повздыхала, походила по полутемным комнатам и
долго-долго стояла перед иконами, шептала молитвы, как заклинания, потом
легла.
Василий заснул только под утро, и ненадолго. Около завозился Иван и
разбудил его. В комнате уж брезжил мутный свет. Иван - всклокоченный и
хмурый - сидел на краю кровати и натягивал сапоги.
- Уходишь? - шепотом спросил его Василий.
- Ухожу.
- Знамо, уходит, - вдруг сердито отозвалась из соседней комнаты мать. -
Как же может без него такое дело обойтись?
И замолчала, глубоко и сердито вздохнула. Она не спала всю ночь, все
ждала этого страшного момента.
Иван заторопился. Оделся как-то очень быстро.
- Ну, мать, прощай. Ты не сердись... Напрасно только волнуешься и
ворчишь напрасно.
И, плотно нахлобучив шапку, пошел к двери. Мать не поднялась с постели
и не пошла его проводить.
- Постой, я тебя провожу, - сказал Василий.
- Ты еще куда? - забеспокоилась мать.
- Я сейчас. Не уйду я. Только провожу.
Братья вышли. Калитка была заперта. Около нее сидел все тот же
Ясы-Басы, хмурый и дремлющий, с утомленными ленивыми глазами. Он дежурил.
- Уходите? - спросил он.
- Да. Прощайте, Кузьма Василич, - спокойно сказал Иван и, улыбнувшись,