"Пирамиды Наполеона" - читать интересную книгу автора (Дитрих Уильям)

Глава 3

Химик Клод Луи Бертолле на пороге своего пятидесятилетия считался самым выдающимся учеником гильотинированного по приказу революционного трибунала Лавуазье. В отличие от своего учителя он снискал расположение революции, найдя природный минерал — калиевую селитру, крайне необходимую для изготовления черного пороха. Получив в итоге руководство новым Государственным институтом, наследником Королевской академии, он вместе со своим другом-математиком Гаспаром Монжем способствовал разграблению Италии. Именно эти ученые мужи посоветовали Бонапарту, какие шедевры типа «Джоконды» достойны быть собственностью Франции. Благодаря этому оба стали доверенными лицами, с которыми генерал регулярно делился тайными стратегическими планами. Их политическая целесообразность напомнила мне об одном астрономе, который, занимаясь исследованиями новой метрической системы, вынужден был сменить на триколор белые исследовательские флаги, наводящие на мысль о символике короля Луи. Ни одна из профессий не избежала влияния революции.

— Значит, месье Гейдж, вы не убийца? — спросил знаменитый химик с совершенно откровенной ухмылкой.

Высоколобый, с крупным носом, сурово поджатыми губами и печальными, полуприкрытыми тяжелыми веками глазами, внешне схожий со скучающим аристократом — владельцем сельского поместья, этот ученый относился к укреплению союза науки с правительством столь же подозрительно, как любящий отец — к поклонникам своей дочери.

— Да, могу поклясться в этом самим Богом, как и Великим магистром масонов или всеми химическими законами.

Его брови чуть приподнялись.

— Понятно, вы не уверены, чему или кому именно я предпочитаю поклоняться.

— Я лишь пытаюсь показать вам, доктор Бертолле, свою искренность. По моим подозрениям, убийцей мог быть один армейский капитан или граф Силано, который сразу заинтересовался выигранным мной медальоном.

— Смертельный интерес…

— Я понимаю, это звучит странно.

— И та девица написала букву вашей фамилии, а не их.

— Да, только если именно она написала ее.

— Полиция сообщила, что ширина этого последнего каллиграфического опыта совпадает с шириной ее пальца.

— Но я провел с ней прекрасную ночь и, уходя, оставил деньги. У меня не было никаких мотивов убивать ее, так же как у нее — обвинять меня. Ведь я-то знал, где находится медальон.

— Хм, да. — Он вытащил очки. — Позвольте-ка взглянуть на него.

Мы разглядывали мой выигрыш, а Тальма наблюдал за нами, комкая носовой платок, словно опасался, что у него появятся причины для неуместного чиханья. Подобно Силано и нам с Тальма, Бертолле долго вертел вещицу в руках и наконец откинулся на спинку кресла.

— За исключением жалкого куска золота, я не вижу ничего такого, из-за чего мог начаться весь этот ажиотаж.

— Как и я.

— На вашем медальоне нет никакого таинственного кода, никакой карты или символического изображения бога, да и на вид — ничего особенного. Мне с трудом верится, что Клеопатра могла носить его на шее.

— Капитан просто упомянул, что он принадлежал ей. Как царице…

— В ее сокровищнице, если верить всем байкам, такое же бесконечное множество украшений, как обломков креста или сосудов с кровью, принадлежавших Иисусу. — Ученый неодобрительно покачал головой. — Естественно, легче всего объявить раритетом грубую поделку, чтобы продать ее как можно дороже.

Мы сидели в полуподвальном помещении цокольного этажа особняка Ле Кока, используемом ветвью Восточной ложи масонов в связи с тем, что его пространственное расположение проходило по оси восток-запад. На стоявшем между двух колонн столе лежала закрытая книга. Скамьи терялись во мраке под арочными сводами. В тусклом свете восковых свечей поблескивали не поддающиеся расшифровке египетские иероглифы и библейские сцены возведения храма Соломонова. На одной из полок покоился череп, напоминая нам о краткости бытия, но ничего не добавляя к нашему обсуждению.

— И ты готов поручиться, что он невиновен? — спросил химик моего масонского друга.

— Этот американец, как и вы, доктор, связан с научным миром, — сказал Тальма. — Он учился у великого Франклина и сам занимается исследованием электричества.

— Да-да, электричество. Удары молний, взлетающие светящиеся змейки и искры для развлечения салонной публики. Скажите-ка мне, Гейдж, что есть электричество?

— В общем… — Мне не хотелось хвастаться собственными познаниями перед знаменитым ученым. — Доктор Франклин полагал, что это есть проявление основополагающей силы, оживляющей вселенную. Но каково оно на самом деле, никому не ведомо. Мы можем воспроизвести его поворотом рукоятки или запасти его в особой банке, поэтому нам известно, что оно существует. Но кто знает, какова его природа…

— Совершенно верно. — Химик задумался, продолжая вертеть медальон в руках. — И однако можно предположить, что в древности люди понимали больше нашего. Что, если они управляли силами, недоступными современному человеку?

— То есть узнали, какова природа электричества?

— Ну, они же знали, например, как возводить удивительные, грандиозные памятники, разве вы не согласны?

— Как интересно, что Итан обрел этот медальон и пришел к нам именно в такое удачное время, — добавил Тальма.

— Наука, однако, не верит в совпадения, — ответил ему Бертолле.

— Что за удачное время? — удивился я.

— Как бы то ни было, нужно признать наличие определенного стечения обстоятельств, — заявил химик.

— О каких обстоятельствах речь?

У меня появилась надежда.

— О спасении от гильотины посредством вступления в армию, — объяснил Бертолле.

— Что?!

— И одновременно вы сможете приобщиться к науке.

— И к масонству, — подхватил Тальма.

— Вы с ума сошли? Какая армия?

— Французская армия, — пояснил химик. — Послушайте-ка меня, Гейдж, можете ли вы, как масон и ученый человек, дать клятву хранить один секрет?

— Но я не хочу быть солдатом!

— Никто вас и не заставляет. Так вы клянетесь?

Тальма напряженно смотрел на меня, прижимая платок ко рту. Подавив тревогу, я кивнул.

— Конечно клянусь.

— Бонапарт уже покинул побережье Ла-Манша и готовится к новой экспедиции. Даже его ближайшие соратники не знают о ее назначении, но некоторым ученым оно известно. Впервые со времен Александра Великого завоеватель приглашает ученых сопровождать его войска в походе ради научных исследований и путевых записей. Такое рискованное предприятие соперничает с экспедициями Кука и Бугенвиля. Тальма предложил, чтобы вы с ним также отправились в эту экспедицию, он — в качестве журналиста, а вы — как специалист по электричеству и древним тайнам, связанным с вашим медальоном. Нельзя исключить того, что вещица эта может оказаться ценной путеводной нитью. Вы поможете нам в разных исследованиях, а ко времени вашего возвращения все уже и думать забудут о смерти несчастной шлюхи.

— И в какие же края направится экспедиция?

Я скептически относился к Александру, который, может, и наворотил великих дел, да умер, не дожив даже до моих тридцати четырех лет, что отнюдь не побуждало следовать его примеру.

— А куда бы вы думали? — раздраженно бросил Бертолле. — В Египет! Мы хотим не только захватить ключевые торговые пути, но и помочь нашим союзникам победить англичан в Индии. Нам представится возможность исследовать истоки исторических времен. Там могут обнаружиться весьма полезные, неизвестные нам знания. Разве вы не согласны, что лучше уж нам, ученым, приобщиться к этим тайнам, чем еретикам из ложи египетского обряда?

— В Египте?

Клянусь духом Франклина, что там может быть интересного? Редкий европеец побывал в тех краях, окутанных некими тайнами магрибского двора. У меня имелись смутные представления о каких-то пустынях, пирамидах и языческом фанатизме.

— По большому счету вас не назовешь ни ученым, ни масоном, — внес поправку Бертолле. — Но как американец и потомок первых переселенцев вы способны внести свой оригинальный вклад в общее дело. Ваш медальон также может принести удачу. Раз Силано им так заинтересовался, то он, очевидно, имеет важное значение.

Я почти не слушал его после первой поправки.

— Почему это меня не назовешь ни ученым, ни масоном? — возмутился я, хотя втайне был согласен с его мнением.

— Брось, Итан, — сказал Тальма. — Бертолле имеет в виду, что ты пока не совершил никаких открытий.

— Я имею в виду, месье Гейдж, что ваши невысокие достижения в возрасте тридцати трех лет заставляют усомниться в ваших способностях, а ваши скромные амбиции — в наличии усердия. Вы не выступали с докладами на академических собраниях, не продвинулись в масонской иерархии, не накопили состояния, не обзавелись ни семьей, ни собственным домом и не написали выдающихся трудов. Честно говоря, я скептически отнесся к вашей кандидатуре, когда Антуан предложил ее. Но он полагает, что у вас есть потенциальные возможности, и вдобавок мы, рационалисты, отрицательно относимся к мистическим последователям Калиостро. Мне не хочется, чтобы гильотина укоротила вас на голову, позволив этому медальону соскользнуть с вашей шеи. Я с большим уважением отношусь к Франклину и надеюсь, что когда-нибудь вы станете достойным своего учителя. Подведем итоги. Вы можете искать правосудия в здешних революционных судах, пытаясь доказать свою невиновность. Или можете отправиться с нами.

Тальма сжал мое плечо.

— Выбирай Египет, Итан! Подумай хорошенько!

Это же совершенно перевернет мою жизнь, но, с другой стороны, что в ней, собственно, еще не перевернуто? Бертолле до обидного точно оценил мою никчемную жизнь, хотя я все-таки еще гордился своими путешествиями. Мало кому довелось побывать в глубинах Северной Америки… или, надо признать, так мало вынести из этих глубин.

— А разве Египет еще никем не завоеван?

Бертолле махнул рукой.

— Он номинально входит в состав Оттоманской империи, но реально там властвует предательское племя воинов-рабов, так называемых мамелюков. Они не только перестали платить дань Стамбулу, но и начали жестоко притеснять египетский народ. Причем по своему происхождению они не принадлежат ни к туркам, ни к египтянам! Наша миссия, месье Гейдж, — дать египтянам свободу, а не завоевать их.

— И нам не придется сражаться?

— Бонапарт уверяет, что мы покорим Египет парой пушечных выстрелов.

Самоуверенное утверждение. Наполеон либо проницательный корыстолюбец, либо абсолютный слепец.

— А что вы думаете об этом самом Бонапарте?

— Мы все слышали о его первых славных победах, но в Париже он провел так мало времени, что его здесь не успели толком узнать. Поговаривали, что он был своего рода удачно продвинувшимся наглым карьеристом.

— Я еще не встречал столь деятельного человека, его ждет либо грандиозный успех, либо сокрушительный провал, — высказался Тальма.

— Или и то и другое, как зачастую бывает у людей с большими амбициями, — уточнил Бертолле. — Нельзя отрицать его великолепных способностей, но величие достигается рассудительностью.

— Мне придется бросить все торговые и дипломатические дела, — заметил я. — И пуститься в бега, словно я виновен в убийстве. Неужели полиции так трудно найти графа Силано и того проигравшегося капитана? Свели бы нас всех вместе и выяснили правду.

Бертолле отвел глаза. Тальма вздохнул.

— Силано испарился. Прошел слух, что он находится под покровительством министерства иностранных дел, — сказал мой друг. — А твоего капитана, замученного пытками и задушенного, позавчера выловили из Сены. Естественно, учитывая ваше знакомство и твое исчезновение, ты стал главным подозреваемым.

Я стиснул зубы.

— Самое безопасное теперь для вас, месье Гейдж, — затеряться в рядах армии.

* * *

Раз уж я собрался участвовать в военной экспедиции, то разумно было захватить с собой оружие. Драгоценная длинноствольная винтовка, приобретенная во время работы в меховом предприятии, все еще лежала в стенном тайнике моей комнаты. Ее сделали в Пенсильвании ланкастерские мастера, и хотя кленовая ружейная ложа уже покрылась зарубками и потемнела от частого употребления, отличная меткость этого огнестрельного оружия оставалась неизменной, позволив мне пару раз продемонстрировать ее здесь, в Париже, на Марсовом поле. Не менее важно, что изгиб его ложа был по-женски изящен, а филигранная выделка металлических частей так же радовала взгляд, как пухлый кошелек. Это было не просто оружие, а надежный спутник, безропотный и покладистый, с синеватым металлическим оттенком, благоухающий пороховой пылью и льняным смазочным маслом. Благодаря маленькому калибру высокая начальная скорость пули обеспечивала ему лучшую смертоносную силу по сравнению с громоздким мушкетом. Разумеется, неудобно было то, что при стрельбе ружье приходилось держать у подбородка. Перезарядка винтовки занимала слишком много времени для огнестрельных залпов, используемых в европейских сражениях, и для штыковой атаки она тоже не была приспособлена. Однако нам, американцам, казалась чуждой сама идея одновременной стрельбы выстроившихся в шеренгу солдат. Огромным недостатком любого ружья была необходимость перезаряжать его после выстрела, а весомым преимуществом прицельной винтовки была возможность точно попасть в цель с одного выстрела. В общем, на мой взгляд, вызволить из тайника мое огнестрельное оружие было делом первостепенной важности.

— Но с твоей комнаты полиция уж точно не спускает глаз! — возразил Тальма, узнав о моем намерении.

— Прошло уже два дня. Жандармам платят меньше, чем привратникам, и развращены они так же, как судьи. По-моему, невероятно, чтобы они до сих пор следили за моей квартирой. Мы отправимся туда под прикрытием темноты, подкупим одного соседа и вскроем мой тайник из его комнаты.

— Но я уже взял билеты на тулонский дилижанс, мы должны выехать в полночь!

— С твоей помощью мы управимся гораздо раньше.

Я полагал, что из осторожности лучше проникнуть в дом испытанным способом — через окно на заднем дворе. Даже если полицейские удалились, мадам Дюррел наверняка еще начеку, а я в ближайшее время никак не мог отдать долги за квартиру и оплатить ремонт. И вот вечером Тальма неохотно помог мне подняться по водосточной трубе, и я заглянул в свою комнату. Там ничего не изменилось: перина вспорота, перья покрывали пол, точно снежные хлопья. На двери, однако, поблескивала новая задвижка, замок явно сменили. Моя домохозяйка попыталась сделать все возможное, чтобы я расплатился с долгами, перед тем как забрать вещички. Учитывая, что ее квартира находилась прямо под моей комнатой, я решил пойти окольным путем.

— Веди наблюдение, — шепнул я своему спутнику.

— Давай скорее! Я видел жандарма в конце улицы!

— Не волнуйся, я проскользну тихой мышкой и мигом вернусь.

Зная, что мой сосед, библиотекарь Шабон, каждый вечер отправляется наставлять детей на путь истинный в свете новых веяний, я тихонько влез на подоконник его комнаты. Он уже ушел, мой расчет оправдался. По правде говоря, я и не надеялся, что мне удастся подкупить такого строгого, а скорее до занудности правильного человека, а рассчитывал именно на его отсутствие. Отломав планку рамы, я открыл его окно. Он, конечно, встревожится, обнаружив дыру в стене комнаты, но я, в конце концов, теперь стараюсь ради блага Франции.

Его жилище пропахло книжной пылью и трубочным табаком. Подойдя к смежной с моей комнатой стене, я определил место тайника и, отодвинув тяжелый сундук, оторвал томагавком стенную панель. Можно даже не объяснять, что этот топорик мог служить и клином, и рычагом. К сожалению, пришлось слегка повредить саму панель, но я же все-таки не плотник. Шума я произвел немного больше обещанного, но если все сделать быстро, то это не важно. Я увидел мою роговую пороховницу и приклад ружья.

Тут щелкнул замок и послышался звук шагов. Кто-то явился на шум! Быстро закинув за плечо пороховницу, я схватил винтовку и начал осторожно протаскивать ее через неудобное отверстие.

Я уже почти справился со своей задачей, когда с другой стороны кто-то вдруг схватился за ружейный ствол.

Прищурившись, я попытался разглядеть своего застенного противника. В дыре передо мной маячило лицо мадам Дюррел, ее рыжая шевелюра была словно наэлектризована, а грубо накрашенные губы изогнулись в торжествующей ухмылке.

— Вы думаете, я не знаю ваших уловок? Вы должны мне две сотни франков!

— Я их заработаю в походе, — хрипло прошептал я. — Пожалуйста, отпустите ружье, мадам, тогда я смогу вернуть все долги.

— Как же это, интересно, — очередным убийством? Платите немедленно, или я позову полицию!

— Я никого не убивал, но мне нужно время, чтобы привести в порядок мои дела.

— Начиная с арендной платы!

— Осторожней, мне не хотелось бы ранить вас. Винтовка заряжена.

Такой хитростью я не раз пользовался, занимаясь пушным промыслом.

— Уж не думаете ли вы, что меня легко испугать? Ружье останется у меня в качестве залога!

Я с силой дернул приклад на себя, но хозяйка яростно тянула ствол в свою сторону.

— Хватайте его, он явился за своими пожитками! — заорала она.

Ее цепкая хватка не уступала сцепившему челюсти терьеру.

В отчаянии я резко изменил тактику и, вламываясь в свою комнату, оторвал еще несколько досок от стенной панели. Вместе с ружьем, щепками и облаком пыли я рухнул на домохозяйку.

— Извините. Мне хотелось удалиться без шума и пыли.

— На помощь! Насилуют!

Я поплелся к окну, волоча за собой вцепившуюся в мою ногу мадам Дюррел.

— Ах, негодяй, по тебе уже плачет гильотина!

Я выглянул из окна. Тальма исчез из темноватого двора. Вместо него там маячил жандарм, удивленно таращивший на меня глаза. Проклятье! Полицейские не проявили и половины такой прыти, когда я однажды пожаловался им на карманника.

Мадам Дюррел, несмотря на изрядную недостачу передних зубов, упорно пыталась выгрызть на моей лодыжке резной орнамент, пока я рвался в сторону двери. Она оказалась запертой, а ключи, несомненно, покоились в хозяйкином кармане, но сейчас у меня не было времени на церемонии. Сорвав крышку с пороховницы, я подсыпал пороху на полку ружейного замка, прицелился и выстрелил.

Отзвуком выстрелу послужил прозвучавший сзади вопль, но по крайней мере домохозяйка выпустила мою ногу, когда замок разлетелся вдребезги. Пинком распахнув дверь, я выскочил в коридор. Прикрытый капюшоном и вооруженный змееголовой палкой человек загородил мне путь к лестнице; судя по взгляду, выстрел изрядно напугал его. Знакомый фонарщик! На лестничной клетке еще витал пороховой дым.

Послышался щелчок, и змеиная головка выпустила острое металлическое жало.

— Отдай его, и я позволю тебе уйти, — прошептал лжефонарщик.

Я задумчиво помедлил, жалея, что ружье уже разряжено. А мой противник производил впечатление искусного копейщика.

Вдруг что-то вылетело из темноты и, ударив фонарщика по голове, вывело его из равновесия. Тогда я предпринял стремительную атаку, выставив вперед дуло, словно штык, и сильным ударом в грудь временно лишил его дыхания. Не удержавшись на ногах, он упал и покатился вниз по ступенькам. Последовав за ним, я перепрыгнул через распростертое тело и, выскочив из дома, налетел на Тальма.

— Ты совсем сбрендил? — прошипел мой друг. — Полиция несется сюда со всех сторон!

— Но я забрал его, — с усмешкой ответил я. — Чем это, черт возьми, ты в него пульнул?

— Картофелиной.

— Отлично, хоть на что-то сгодилась.

— Держите их! — вопила мадам Дюррел, высунувшись в выходившее на улицу окно. — Он пытался овладеть мной!

Тальма глянул на нее.

— Надеюсь, твое ружье стоит такой нервотрепки.

Мы побежали по улице. Вдали появился очередной жандарм, и Тальма втолкнул меня в дверь какой-то гостиницы.

— Здесь у нас тоже свои люди, — прошептал он. — Я догадывался, что нам может понадобиться укрытие.

Ворвавшись внутрь, мы увлекли хозяина вглубь зала. После обмена быстрыми масонскими рукопожатиями Тальма кивнул на подвальную дверь.

— Нам поручено срочное и важное дело, брат.

— А он тоже франкмасон? — показав на меня, поинтересовался владелец гостиницы.

— Он проходит испытание.

Хозяин сопроводил нас вниз и запер дверь. Мы немного постояли под сводами подвала, переводя дух.

— А из подвала есть второй выход? — поинтересовался Тальма.

— Вон за теми бочками с вином есть решетка. Отверстие достаточно большое, вы сможете пролезть в него и спуститься в канализационные трубы. Во времена террора кое-кому из масонов удалось спастись этим путем.

Мой приятель скривился, но не спасовал.

— В какой стороне у нас кожаный рынок?

— Направо, по-моему. — Он остановил нас взмахом руки. — Погодите, вам понадобится вот это.

Он зажег фонарь.

— Спасибо, друг.

Мы быстро пронеслись мимо его бочек, отставили в сторону решетку и футов тридцать проехали вниз по скользкому туннелю, пока не приземлились в начале большого коллектора. Высокий каменный свод подземного зала терялся во мраке, тусклый свет нашего фонаря выхватил из темноты разбегающихся крыс. Под ногами текла холодная и зловонная вода. Где-то в вышине лязгнула закрывшаяся за нами решетка.

Я окинул взглядом свой покрытый липкой грязью зеленый сюртук, единственную оставшуюся у меня приличную вещь.

— Я восхищен, Тальма, с какой силой духа ты ринулся в эти сточные трубы.

— Уж лучше канализация и Египет, чем парижская тюрьма. А знаешь, Итан, всякий раз, как встречаюсь с тобой, мы обязательно влипаем в какие-то переделки.

— С ними интереснее жить, тебе не кажется?

— Если мне суждено умереть от скоротечной чахотки, то моим последним воспоминанием будет вопль твоей разъяренной домохозяйки.

— Тогда лучше поживи еще. — Я глянул в правый коридор. — А зачем тебе понадобилось спрашивать про кожаный рынок? Мне казалось, что наша станция около Люксембургского дворца.

— Так и есть. Но если полиция прихватит нашего благодетеля, то он направит их в противоположную сторону. — Антуан махнул рукой. — А мы пойдем налево.

* * *

Мы добрались до места, но видок у нас был еще тот: изрядно вымокшая и грязная парочка без всякого багажа, не считая винтовки и томагавка. Мы вымылись, как могли, у фонтана, и все-таки мой дорожный сюртук остался безнадежно испачканным.

— Так много развелось грязи на улицах, — нескладно соврал Тальма почтальону.

Нашу репутацию не повысило и то, что мой друг прикупил самые дешевые билеты, и в результате его экономии нам предстояло трястись в пыли на задней открытой скамье, за стеной почтовой кареты.

— Это избавит нас от досужего любопытства, — оправдывался он.

Учитывая, что у меня украли почти все деньги, я едва ли мог выражать недовольство.

Нам оставалось только надеяться, что эта крепкая колымага успеет уехать довольно далеко от Парижа, прежде чем полиция начнет разыскивать нас на станциях, поскольку наш странный отъезд явно не прошел незамеченным. Достигнув Тулона, где готовился к походу флот Бонапарта, мы окажемся в безопасности: у меня имелось при себе рекомендательное письмо от Бертолле. Для подстраховки я придумал себе имя Грегуар, а акцент решил объяснить тем, что родился во французской Канаде.

Тальма отослал сюда свой саквояж еще до того, как отправился со мной вызволять винтовку, и я позаимствовал у него чистую рубашку, перед тем как оттащить его в багажный отсек на крыше кареты. Винтовку мне пришлось засунуть в его сумку, и лишь томагавк избавлял меня от ощущения полной беззащитности.

— Спасибо, что захватил лишнюю одежду, — сказал я.

— Я отлично экипировался, — похвастался мой спутник. — Припас большой запас легкой хлопчатобумажной одежды, чтобы не изнывать от жары в той пустыне, научные трактаты о месте нашего назначения, несколько переплетенных в кожу блокнотов и целый пенал новых перьев. А мою аптечку мы пополним снадобьями из египетских мумий.

— Неужели ты будешь потворствовать такому шарлатанству?

Раскрошенный прах мертвецов стал популярным лекарством в Европе, но идея продажи склянок, содержимое которых сильно смахивало на обычную землю, вдохновила всевозможных мошенников.

— Конечно, во Франции продают весьма сомнительные лекарства, потому-то я и хочу самолично раздобыть мумию. Восстановив здоровье, мы сможем продать остатки.

— Бокал вина принесет больше пользы, причем без всяких хлопот.

— Вот уж нет, дружище, алкоголь как раз может оказать губительное воздействие.

Его отвращение к вину было столь же странным для француза, как и любовь к картошке.

— Значит, ты предпочитаешь питаться мертвецами.

— Мертвецами, подготовленными к вечной жизни. В их останках сохранились древние живительные эликсиры.

— Тогда почему же они умерли?

— А умерли ли они? Или достигли особого вида бессмертия?

И с такими вот рассуждениями мы отъехали от станции. Среди наших попутчиков в почтовом дилижансе оказались шляпный мастер, виноторговец, такелажник из Тулона и таможенный чиновник, который, похоже, вознамерился проспать до границы Франции. Я надеялся, что у нас будет и пара попутчиц, но тут меня постигло полное разочарование. Мы быстро катили по мощеным широким дорогам Франции, но поездка была утомительной и скучной, как любое путешествие. Остаток ночи мы в основном проспали, а день тянулся в традиционном отупляющем распорядке коротких остановок для смены лошадей, закупок заурядной провизии и посещения сельских уборных. Время от времени я поглядывал на дорогу, но не заметил никакого преследования. В дремотном забытьи мне привиделась мадам Дюррел, грозно требующая вернуть долги.

Довольно скоро скука нас совсем одолела, и Тальма начал развивать свои бесконечные теории о тайных заговорах и мистицизме.

— На нас с тобой, Итан, возложена миссия исторической важности, — заявил он мне, когда наша карета уже громыхала по дорогам в долине Роны.

— А я думал, мы просто сбегаем от неприятностей.

— Все не так просто, мы с тобой обладаем очень ценными качествами, без которых не сможет обойтись эта экспедиция. Мы понимаем ограниченность научных знаний. Бертолле разумный человек, но он мыслит сухими химическими формулами. А франкмасоны, при всем уважении к науке, знают сокровенные ответы на величайшие тайны, хранящиеся в храмах Востока. Как творческая личность я понимаю, что мое предназначение — обнаружить то, что не способна обнаружить наука.

Я скептически глянул на него. К этому моменту он, жалуясь на желудочные колики, уже успел проглотить три дозы очистительных средств, дабы избежать последствий нашего пребывания в канализационных трубах, кроме того, было заметно, что нога его уже бессильно обмякла, явно полностью онемев. Он принарядился в дорожную куртку нежно-лилового цвета, в военном походе уместного не более, чем домашние тапочки. И такой человек решился отправиться на штурм мусульманской твердыни?

— Антуан, нам даже неизвестны названия болезней, существующих на Востоке. Как ты вообще отважился поехать?

— Нас ждут там великолепные сады и дворцы, минареты и гаремы. Мы увидим земной рай, друг мой, хранилище мудрости фараонов.

— Ага, и прах их мумий.

— Напрасно иронизируешь. Мне рассказывали о чудотворных исцелениях.

— Честно говоря, все ваши масонские разговоры о тайных знаниях Востока на самом деле кажутся мне полной чепухой, — сказал я, поменяв положение, чтобы вытянуть ноги. — Что можно узнать, посетив старые развалины?

— А все потому, что ты вечно зевал на наших собраниях, — назидательно произнес Тальма. — Изначально масоны владели первоосновными знаниями искусных каменщиков, сооружавших пирамиды и величественные соборы. И нас с ними объединяет именно уважение к знаниям, но в отличие от них мы готовы заново открыть тайные науки, затерянные в глубокой древности. Древние маги обладали способностями, которые нам и не снились. Хирама-Авия, великого мастера, строившего храм Соломона, убили завистливые соперники, и восстал он из мертвых благодаря самому Мастеру Масону.

Ритуалы посвящения, в которых масоны упорно разыгрывали эпизоды этой сказочной истории, казались мне глупыми. По одной версии эта история предполагала воскрешение, а по другой — просто восстановление тела после подлого убийства, но ни один из вариантов, насколько я понимал, не имел никакой реальной основы.

— Тальма, ты же не хочешь сказать, что действительно веришь во все это.

— Ты пока только готовишься к посвящению. А нам при подъеме на каждую следующую ступень открываются новые удивительные понятия. В древних памятниках хранится множество тайных знаний, и редкие мудрецы, осмеливающиеся вновь открыть их, становятся величайшими учителями человечества. Иисус, Мухаммед, Будда, Платон, Пифагор — все они приобщились к тайным, давно утраченным знаниям великой эпохи Египта, к мудрости той древней цивилизации, что возвела грандиозные памятники, загадки построения которых не смогли разгадать до сих пор. Избранные человеческие сообщества: мы, свободные масоны, а также храмовники, иллюминаты, последователи «Розы и Креста», люцифериане — все стремились вновь овладеть этими знаниями.

— Верно, но эти избранники зачастую расходятся во взглядах, как, например, господствующее направление масонства с ложей египетского обряда. Люцифериане, насколько я понимаю, придают Сатане статус Бога.

— Не Сатане, а Люциферу. Искренне веря в двойственность добра и зла, они полагают, что богам присуща двойственная природа. И вообще, я же не сравниваю эти общества. Лишь говорю, что утраченные знания прошлых времен столь же важны, как и будущие научные открытия. Сам Пифагор провел в обучении у жрецов Мемфиса восемнадцать лет. А где пропадал примерно столько же лет Иисус, о том Евангелие умалчивает. Некоторые утверждают, что он также учился в Египте. Где-то там сокрыта та самая сила, что способна переделать мир, восстановить гармонию и вернуть золотой век, вот почему девиз нашего общества гласит: «От хаоса к порядку». Ученые, подобные Бертолле, изучают горы и реки. Они зачарованы тайнами естественного мира. Но мы с тобой, Гейдж, чувствуем, что под его внешней оболочкой скрывается нечто сверхъестественное. Электрическая сила, к примеру. Мы же не видим ее, а она существует! Мы понимаем, что мир, познаваемый с помощью чувств, является лишь своеобразной вуалью. Египтяне тоже это понимали. Если мы сумеем прочесть их иероглифы, то станем вершителями судеб!

Как у всех сочинителей, у моего друга было пылкое воображение, побеждающее всякий здравый смысл.

— Электричество, Антуан, по сути своей — явление природы, естественная сила. Оно проявляется в виде молнии на небесах и в виде электрического разряда на представлениях в салонах. Ты рассуждаешь, как шарлатан Калиостро.

— Он был опасным человеком, стремившимся использовать египетские обряды для дурных целей, но не шарлатан.

— Однако его поймали на мошенничестве, когда он показывал алхимические чудеса в Польше.

— Его окружали завистники! По свидетельству очевидцев, он исцелял больных людей, от которых уже отказались обычные врачи. Он общался с особами королевской крови. Возможно, он прожил много столетий, подобно Сен-Жермену, который в действительности был князем Трансильвании и лично знал Клеопатру и Иисуса. Калиостро учился у этого князя. Его…

— …высмеивали и травили, а потом он умер в тюрьме, преданный собственной женой, самой роскошной куртизанкой Европы. Ты же сам говорил, что его египетский обряд — это просто оккультная чепуха. Какие есть доказательства тому, что кто-то из этих самозваных магов прожил хотя бы несколько столетий? Послушай, я не сомневаюсь, что в мусульманских странах можно узнать много интересного, но меня подрядили в эту экспедицию для научных, а не для священных или магических исследований. Ваша же собственная революция отвергла религию и мистицизм.

— Так именно поэтому в наши дни и проявился небывалый интерес ко всему мистическому! Разум уничтожает мир чудес. А религиозные гонения породили жажду духовности.

— Не думаешь же ты, что целью Бонапарта…

— Тише! — Тальма кивнул на стенку кареты. — Не забывай о клятве.

Ах да. Предводителя и место назначения нашей экспедиции полагалось держать в строгой тайне, хотя любой разгадал бы ее, послушав наш разговор. Я покорно кивнул, понимая при этом, что благодаря нашим изолированным местам и громыханию колес остальные пассажиры вряд ли что-то слышали.

— Неужели ты подразумеваешь, что эти тайные знания и являются нашей главной целью? — спросил я, понизив голос.

— Я подразумеваю, что наша экспедиция преследует множество целей.

Откинувшись назад, я уныло взирал на угрюмый холмистый пейзаж, ощетинившийся пнями срубленных деревьев, предназначенных для утоления ненасытной потребности новых фабрик в древесине. Казалось, что даже леса рекрутировали для порожденных революцией военных и торговых предприятий. И пока предприниматели богатели, сельская местность опустошалась, а города окутывались зловонным смогом. Если магия древних не портила природу, то их могущество действительно было велико.

— Кроме того, искомые знания и образуют науку, — продолжил Тальма. — Платона они привели к созданию философии. Пифагор создал геометрию. Моисей и Солон преуспели в законоведении. Все это разные стороны Истины. Говорят, что именно последний исконный фараон и маг Нектанебо возлег на ложе любви с Олимпиадой и зачал Александра Великого.

— Я уже говорил тебе, что не хочу соперничать с человеком, не дожившим до тридцати трех лет.

— В Тулоне ты познакомишься с новым Александром.

А возможно, Бонапарт просто стал сиюминутным героем, на мгновение вырвавшимся из тьмы безвестности. Надо бы успеть вытянуть из него помилование за не совершенные мной преступления, использовав все доступное мне обаяние.

Оставив позади разоренные сельские угодья, мы въехали в обширное поместье с лугами и парковыми ансамблями, еще хранившими следы аристократического благолепия. Директория явно конфисковала его у кого-нибудь из титулованных особ или именитых церковников. Теперь здесь обосновались крестьяне, браконьеры и фермеры, между деревьями просматривались бедные лачуги, окутанные дымом костров. Близился вечер, и я надеялся, что скоро мы прибудем в гостиницу. От долгой тряски у меня уже болело все тело.

Внезапно я услышал крик нашего возницы, сменившийся треском и грохотом тяжелого падения. Мы резко остановились. На дороге перед каретой лежало дерево, и лошади испуганно ржали и топтались на месте. Похоже, тут потрудились особые дровосеки. Из леса появились темные фигуры. Их ружья нацелились на кучера и его сидящего выше помощника.

— Разбойники! — крикнул я, нащупывая спрятанный под сюртуком томагавк. Давненько не упражняясь в метании этого топорика, я осознал, что все-таки смогу попасть в цель шагов с тридцати. — Скорей! К оружию! Может, сумеем справиться с ними!

Но когда я выскочил из кареты, меня встретил сонный таможенник. Вдруг ставший весьма бодрым, он проворно спрыгнул на землю и приставил к моей груди дуло пистолета. Отверстие ствола казалось ужасающе огромным.

— Bonjour,[17] месье Гейдж, — обратился ко мне притворщик. — Будьте любезны, бросьте-ка на землю ваше дикарское оружие. Я должен доставить обратно в Париж либо вас, либо вашу побрякушку.