"Пирамиды Наполеона" - читать интересную книгу автора (Дитрих Уильям)

Глава 21

Полноводный и мутно-бурый Нил величаво нес свои могучие воды. Наступил октябрь, пора ежегодного бурного половодья, и уже приближалась заветная дата, подсказанная нам древним круговым календарем. Украв какую-то лодку, мы отправились вниз по течению реки к Великой пирамиде, являвшейся, по предположению Монжа, ключом к разгадке нашей тайны. Мне хотелось поделиться с ним последними ошеломляющими находками, и если он не сумеет помочь нам в разрешении оставшихся вопросов, то я просто продолжу свой путь к Средиземноморью. Жаль только, что я понятия не имел, составит ли мне компанию эта странная женщина.

К восходу солнца войска Дезе остались уже далеко позади, и нас несло вниз по течению. Я мог бы совсем успокоиться, если бы не увидел на берегу всадника, французского гонца, он заметил нас возле речной излучины и свернул в сторону, чтобы срезать путь, пока мы будем петлять по ее извилистому руслу. Наверняка он вез сообщение о нашем бегстве. Я подтянул к себе нижнюю балку, чтобы установить треугольный парус для увеличения скорости, и мне удалось привязать его, хотя лодка кренилась под ветром, а волны слегка перехлестывали через борт. Мы миновали разинувшего пасть крокодила, старого как мир и на редкость отвратительного. Вода поблескивала на его бугристой панцирной коже, а желтые, прикрытые веками глаза взирали на нас с созерцательной задумчивостью. После Силано он казался даже приятной компанией.

Мы являли собой странную парочку — я в изрядно потрепанной арабской одежде, а Астиза в соблазнительном роскошном наряде, — разлегшуюся на грязном дощатом днище провонявшей рыбой маленькой фелюги. Со времени нашего воссоединения жрица хранила сдержанное молчание, смотрела на нильские воды да с видом собственницы перебирала пальцами цепочку медальона, висевшего у нее на шее. Я не стал просить вернуть его мне.

— Я проделал долгий путь, чтобы найти тебя, — наконец сказал я.

— Ты следовал за звездой Исиды.

— Но ты ведь притворялась скованной.

— Да. Но все не так просто. Мне удалось одурачить и его, и тебя.

— Ты хорошо знала Силано прежде?

Она вздохнула.

— Он был влиятельным господином и поклонником тайных учений. Он верил, что египетская магия так же реальна, как химия Бертолле, и что он, следуя по стопам Калиостро и Кольмера, сможет найти здесь сокровенные магические знания. Его не волновали судьбы мира, он старался только ради своей выгоды, ужасно переживая из-за потерь, понесенных им из-за революции. Когда я поняла, насколько он эгоистичен, мы с ним рассорились. Я сбежала в Александрию и нашла убежище у нового хозяина, того самого хранителя. Мечты Силано были мелочными. Алессандро хотел, чтобы тайные египетские знания сделали его могущественным, даже бессмертным, поэтому мне пришлось начать двойную игру.

— Он действительно выкупил тебя у Юсуфа?

— Да. Он подкупил этого старого распутника.

— Распутника?

— Гостеприимство Юсуфа оказалось небескорыстным. Мне необходимо было выбраться оттуда. — Она заметила мой удивленный взгляд. — Не переживай, он не тронул меня.

— И тогда ты отправилась в поход со своим старым любовником.

— Но ты же не вернулся от пирамид. Силано сказал, что не нашел тебя у Еноха. Поход с графом представился мне единственным способом разрешить эту тайну. Я ничего не знала о Дендере, как и ты. Тот храм уже много веков стоял в развалинах. Я сказала Алессандро, что медальон у тебя, но оставила тебе сообщение, как найти его в гареме. Мы же оба понимали, что ты последуешь за нами. Впрочем, мою свободу никто не ограничивал, поскольку у французов возникло бы слишком много вопросов, если бы я ехала как пленница.

Алессандро! Мне не понравилось столь фамильярное упоминание его имени.

— И поэтому ты обрушила на него храмовую колоннаду.

— Как и ты, он слишком полагался на силу своего обаяния.

Видимо, она играла нами обоими, стремясь к своей цели.

— Ты спрашивала, во что я верю, Астиза. А вот во что веришь ты?

— О чем это ты?

— Ты помогала Силано, поскольку сама тоже хотела узнать тайну медальона.

— Конечно. Но ради того, чтобы сохранить ее, а не продать какому-то алчному тирану вроде вашего Бонапарта. Ты представляешь себе этого завоевателя с армией бессмертных воинов?! В пору расцвета Египет защищало всего двадцать тысяч воинов, но он казался несокрушимым. Потом, очевидно, случилось нечто нехорошее, что-то было утрачено, и началась эпоха завоеваний.

— Ты отправилась в поход с убийцами Тальма…

— Силано знал то, чего я не знала. А я знала то, чего не знал он. Сумел бы ты сам отыскать храм Дендеры, если бы мы не привели тебя к нему? Мы с тобой не знали, о каком храме говорилось в книге Еноха, но Силано узнал это, проведя исследования в Риме, Стамбуле и Иерусалиме. Сами мы, возможно, никогда не нашли бы завершающих стрелок медальона, так же как Силано не смог бы собрать воедино медальон без тебя и Еноха. У тебя были одни преимущества, а у графа — другие. Боги свели нас всех вместе.

— Боги или ложа египетского обряда? Вовсе не цыгане сообщили тебе, что я прибуду в Египет.

Она отвела глаза.

— Я не сказала тебе правду, потому что ты мог неверно понять ее. Алессандро солгал, послав сообщение, что ты украл у него медальон. А я притворилась, что помогу ему, собираясь использовать его в своих интересах. Ты выжил после нашей попытки убийства. И Енох убедил Ашрафа, чтобы он постарался найти нас в сражении, — а ты в своей зеленой куртке просто отлично смотрелся на тележке с боеприпасами, — чтобы раздобыть столь интересный нам медальон. Все случилось, как было задумано, за исключением смерти бедного Тальма.

Меня охватило полнейшее смятение. Может, я действительно наивен?

— Значит, все мы были для тебя лишь средствами достижения цели. От меня тебе требовался медальон, а от Силано — его сокровенные знания? Ты использовала нас обоих.

— Я не любила Силано.

— А я и не говорил, что ты любила его, я говорил…

Я запнулся. Она сидела, отвернувшись от меня, ее напряженная спина слегка дрожала, теплый ветерок, поднявший на реке легкие волны, ласково играл прядями ее прекрасных волос. Не любила? Его! Не означало ли это, что мои стремления не пропали даром, мое обаяние хоть отчасти одобрено, а мои благие намерения восприняты правильно? Но что я сам чувствую к ней сейчас? Я желал обладать ею, верно, но можно ли назвать это любовью? Я ведь совершенно не понимал ее, как оказалось. Да и любовь была поистине зыбкой опорой для человека моего склада, ее перспектива страшила меня больше, чем атака мамелюков или морской бортовой залп. Она означала привязанность более долговременную, чем легкое увлечение. Так какие же чувства я на самом деле испытывал к этой, возможно, собиравшейся предать меня женщине?

— Я просто хотел сказать, что тоже никого не любил, — в замешательстве проворчал я. Не самый красноречивый ответ. — А точнее, я вообще не уверен, что любовь существует.

Она вдруг рассердилась.

— А как ты узнал, Итан, что существует электричество?

— Ну… — Это был чертовски хороший вопрос, поскольку, в сущности, электрическая сила невидима. — По электрическим искрам, я полагаю. Они вполне ощутимы. Или по вспышке молнии.

— Вот именно.

Теперь она смотрела на меня, улыбаясь, как сфинкс, загадочно и непостижимо, хотя уже открыла мне путь к ее тайне, и мне лишь нужно было вступить на него. Что там Бертолле говорил о моей натуре? Что я сам не подозреваю о зреющих во мне способностях? Сейчас мне предоставили шанс проявить зрелость, высказав свое мнение не об умозрительных величинах, а о человеческих отношениях.

— Я даже не знаю, на чьей ты стороне, — увильнул я.

— На нашей.

А какая это, интересно, сторона? Но наш разговор не успел закончиться обоюдным согласием, поскольку над рекой вдруг прогремели выстрелы.

Мы глянули вперед. В нашу сторону стремительно шла заполненная людьми фелюга под туго натянутыми парусами. Даже с расстояния трех сотен метров я узнал Ахмеда бин Садра с его перевязанной рукой. Неужели мне никогда не избавиться от этого человека? Никто мне еще так не осточертевал со времени встречи с Джоном Адамсом,[60] к которому Франклин как-то пригласил меня на ужин и мне весь вечер пришлось выслушивать злопыхательства хозяина по поводу половины политиков Соединенных Штатов.

Из оружия у нас имелся лишь мой томагавк, и мне вряд ли удалось бы быстро подвести нашу фелюгу к берегу, хотя там мы смогли бы спрятаться, найдя в скалах какую-нибудь пещерку. Но даже этого шанса у нас не было, поскольку по береговому склону, спеша приветствовать нас, уже спускался отряд гусаров в красно-синих мундирах. Французская кавалерия! Неужели из-за меня они гнали своих лошадок целых двадцать миль?

И все же лучше сдаться на их милость, чем попасть в лапы бин Садра. Они доставят меня к Бонапарту, а что мог сделать со мной и Астизой этот араб, мне даже думать не хотелось. При встрече с Наполеоном Астиза сможет просто объяснить, что я похитил ее, а я подтвержу ее слова. Мне вдруг захотелось сорвать у нее с шеи проклятый медальон и бросить его в Нил, но я не смог заставить себя сделать это. Слишком дорого стоила мне разгадка его тайн. Кроме того, мне, как и всем нам, было интересно, к чему же он все-таки приведет нас. Он единственный мог указать путь к книге Тота.

— Тебе бы лучше спрятать его пока, — посоветовал я.

Она укрыла медальон на груди под одеждой.

Мы врезались в песчаную отмель и, выскочив из лодки, побежали по воде к берегу. Фелюга бин Садра еще боролась с течением, разворачиваясь в нашу сторону, арабы отчаянно орали и палили в воздух. Дюжина французских кавалеристов встала около нас полукругом, дабы пресечь любые попытки к бегству, а я пошел им навстречу с поднятыми руками. Вскоре мы оказались в кольце запыленных лошадей.

— Итан Гейдж?

— К вашим услугам, лейтенант.

— Почему вы одеты как варвар?

— Так прохладнее.

Его взгляд блуждал по наряду Астизы, но он не осмелился спросить, почему она одета как шлюха. В1798 году не все еще забыли о хороших манерах.

— Я лейтенант Анри де Бонневиль. Мне приказано арестовать вас по обвинению в краже государственного имущества и уничтожении древних ценностей, вы также обвиняетесь в убийстве, нанесении ущерба частным владениям, учинении беспорядков в Каире, бегстве из-под стражи, ложном донесении, шпионской деятельности и государственной измене.

— Почему вы не упомянули об убийстве в Дендере? Я надеюсь, мы убили Силано.

Он окинул меня высокомерным взглядом.

— Граф удачно выбрался из-под обломков и организовал отряд в погоню за вами.

— Вы забыли о похищении, — кивнул я на Астизу.

— Нет, не забыл. Эта пленница будет привлечена к ответу как соучастница ваших преступлений, либо ей предъявят отдельное обвинение.

— Меня удивило лишь обвинение в государственной измене, — заметил я. — По-моему, я пока еще американский подданный. Как, не будучи французом, я мог предать вашу страну?

— Сержант, связать их обоих.

Обстрелявшая нас фелюга пристала к берегу, и бедуинские бандиты во главе с бин Садром почти врезались в строй французских кавалеристов с бесцеремонностью торговцев на верблюжьем базаре.

— Это мой трофей, — рявкнул араб, покачивая своим змееголовым посохом.

Я с удовлетворением глянул на его подвязанную левую руку. Что ж, если мне и не удалось сразу убить эту мерзкую парочку, то для начала я понаделаю в них дырок, как французы в Нельсоне.

— Я вижу, Ахмед, вы теперь предпочитаете водные путешествия, — приветливо сказал я. — Неужели на вас так подействовала потеря верблюда?

— Он поедет дальше на моем корабле!

— К сожалению, должен возразить вам, месье, — сказал лейтенант де Бонневиль. — Беглый преступник Гейдж сдался моему отряду, и его надлежит доставить для допроса в распоряжение французских властей. Его дело должно обсуждаться в военном суде.

— Этот американец убил нескольких моих людей!

— Когда мы разберемся с ним, вы сможете предъявить ему свои претензии, если у вас не отпадет желание.

В общем, его слова наводили на ободряющие мысли.

Бин Садр нахмурился. Теперь и другую его щеку украшал странный нарыв, и меня заинтересовало, виновата ли в этом его плохая кожа или очередное заклятие Астизы. Может, она умудрилась наслать на этого мерзавца проказу или даже чуму?

— Тогда мы заберем эту женщину.

Его головорезы криками выразили одобрение.

— Я так не думаю, месье.

Лейтенант выразительно глянул на сержанта, который в свою очередь передал молчаливый приказ остальным кавалеристам. Нацеленные на меня карабины повернулись в сторону банды бин Садра. А дула их мушкетов обратились на французов. Мне значительно полегчало, когда меня перестали держать на мушке, и я начал соображать, как воспользоваться преимуществом такого положения.

— Похоже, ты, француз, добиваешься того, чтобы мы стали врагами, — прорычал бин Садр.

— Вы всего лишь платный наемник, не имеющий никакой власти, — твердо ответил де Бонневиль. — И если вы сейчас же не вернетесь на свое судно, я прикажу арестовать вас за неповиновение и подумаю, не повесить ли вас. — Он оглянулся вокруг. — Если, конечно, тут найдется подходящее дерево.

Наступил момент ужасной тишины, солнце жарило с такой силой, что, казалось, готово было испепелить все кругом. Потом вдруг один из французов захрипел, дернулся, и, когда он осел на землю, мы услышали отзвук убившего его далекого выстрела, разнесенный эхом по прибрежным холмам. После череды новых выстрелов один из бандитов бин Садра, хрипло выругавшись, рухнул на берег.

Теперь уже все ружья были развернуты к высокому прибрежному гребню. Появившиеся из-за него люди в раздувающихся плащах с блестящими на солнце копьями рассыпались вниз по склону. Это был отряд мамелюков! На нас напал тот самый неуловимый Мурад-бей, и похоже, что численно они превосходили наших спорщиков раз в пять.

— Спешиться! — приказал де Бонневиль. — Встать в стрелковую цепь! — Он повернулся к арабам. — Присоединяйтесь к нам!

Но бедуины уже улепетывали во все лопатки, они добрались до фелюги и, забравшись на борт, отчалили.

— Ты проклятый трус, бин Садр! — крикнул ему вслед де Бонневиль.

Ответом араба был непристойный жест.

Поэтому французам пришлось самостоятельно отражать атаку мамелюков.

— Огонь!

По приказу лейтенанта прогремели выстрелы французских карабинов, но их поражающая сила не могла сравниться с мощью дружных залпов пехотного каре. Пара мамелюков упала, но остальные уже подбегали к нам. Дожидаясь удара копьем, я размышлял, какая игра судьбы свела одновременно три вражеских отряда на одном клочке земли: такое же чертовское невезение, по моим понятиям, бывает только в покере, когда при высоких ставках на руках противника оказывается тройка тузов. Но тут устремившийся ко мне мамелюк, вместо того чтобы взмахнуть своим смертоносным копьем, перегнулся с седла и подхватил меня с земли, словно гроздь винограда. Я заорал, но его рука точно тисками сжала мою грудную клетку. Забросив меня поперек лошади, он сжал ногами ее бока и с воинственным криком пронесся мимо французских кавалеристов в сторону уплывающей арабской фелюги.

— Эй ты, подлый трус, теперь я готов отомстить за моего брата! Вернись и сражайся, змеиное отродье!

Это был Ашраф!

Мы влетели на мелководье, подняв фонтаны брызг, и однорукий бин Садр развернулся и встал на носу фелюги, пожирая нас яростным взглядом. Ашраф метнул копье, и змееголовый посох устремился ему навстречу. Сталь лязгнула о сталь, и я понял, что в его посохе скрывается металлическое жало. Неистовая атака мамелюка сбила араба с ног, но, когда он упал на палубу, его люди, опомнившись, начали стрелять, и Ашрафу пришлось отклониться в сторону. Судно уходило все дальше на глубину. А мы поскакали обратно к берегу, сопровождаемые угрожающими криками и громом выстрелов. Переброшенный, точно куль, через седло, я едва не задохнулся в клубах порохового дыма и с трудом видел, что происходит на берегу. Спасший нас офицер уже лежал без движения, я заметил, что над ним склонился мамелюк с ножом. Другой карабинер с застрявшим в спине копьем пытался перед собственной смертью еще перерезать горло своему врагу. Плен был хуже смерти, и солдаты стремились продать свои жизни как можно дороже. Бин Садр уже спокойно дрейфовал вниз по течению, даже не подумав открыть стрельбу для поддержки французов.

Мы поднялись по пологому склону, выехали на вершину дюны и остановились, развернувшись в сторону Нила. Ашраф ослабил захват, и я сполз с лошади. Мне с трудом удалось принять вертикальное положение, а он следил за мной с какой-то болезненной усмешкой.

— Вечно мне приходится спасать тебя, приятель. Когда же наконец я расплачусь с тобой за битву при пирамидах?

— Ты уже давно переплатил по всем счетам, — прохрипел я, глядя, как второй всадник привез наверх Астизу, так же как меня, бесцеремонно перебросив жрицу через седло, ее распущенные волосы едва не подметали землю.

Я глянул на берег. Маленькая перестрелка уже закончилась, все французы лежали поверженные. Бин Садр, подняв паруса, быстро удалялся вверх по течению в сторону Дезе и Дендеры, скорее всего чтобы доложить о моей предположительной гибели. Однако Силано наверняка захочет убедиться в ней.

— Значит, ты вновь вернулся в свои войска, — сказал я.

— Мурад победит рано или поздно.

— Сейчас погибли славные парни.

— А сколько моих верных друзей полегло у пирамид? Что поделаешь, на войне умирает много славных парней.

— Как ты нашел нас?

— Добравшись до своих, я взял отряд и начал следить за тобой, рассчитывая, что бин Садр все равно не оставит тебя в покое. Тебе просто потрясающе удается навлекать на себя неприятности, американец.

— И выпутываться из них с твоей помощью. — Тут я заметил красное пятно на его плаще. — Тебя ранили!

— Ерунда. Очередной укус змеиного выродка. Конечно, из-за этого я не смог сейчас прикончить подлого труса, но такой раны недостаточно, чтобы прикончить меня самого. — Однако он скривился на один бок, явно страдая от боли. — Однажды я подстерегу его в гордом одиночестве, и вот тогда посмотрим, кто кого покусает. А может быть, судьба уготовила ему иную, более страшную кару. Будем надеяться.

— Тебя нужно перевязать.

— Дай-ка я гляну на рану, — вмешалась Астиза.

Едва дыша, он с трудом спрыгнул на землю и покраснел, как юнец, когда женщина, разрезав рубаху на его груди, осмотрела повреждение.

— Пуля прошила твой бок насквозь, словно ты бестелесный призрак, но в отличие от него ты можешь потерять много крови. Давай раскручивай свой тюрбан, и я перевяжу тебя. Ранение серьезное, Ашраф. Какое-то время тебе лучше не ездить на лошади, если, конечно, ты не стремишься попасть в рай.

— Что же, мне бросить вас, двух олухов, на произвол судьбы?

— Возможно, это тоже предопределено богами. Мы с Итаном должны сами завершить дело.

— Да он умудряется влипать в неприятности, как только я оставляю его без присмотра!

— Ничего, теперь я присмотрю за ним.

Ашраф задумался.

— Ладно, тебе виднее, — согласился он и протяжно свистнул. На вершину холма рысью выбежали две отличные арабские лошади, оседланные и нетерпеливо мотающие гривами. Таких прекрасных коней у меня еще не было. — Вот, владейте ими да помолитесь за тех парней, что еще недавно скакали на них. Вот тебе сабля от Мурад-бея, Гейдж. Если мамелюки попытаются напасть на вас, покажи ее, и они оставят вас в покое. — Он глянул на Астизу. — Вы собираетесь вернуться к пирамидам?

— А где же еще найти все начала и концы Египта? — вопросом на вопрос ответила она.

— Тогда не медлите, а то французы и их наемники-арабы скоро устремятся за вами в погоню. Сбереги вашу драгоценную магию или уничтожь ее, но не дай ей попасть в руки твоих врагов. Держи плащ, закройся от солнца. — Он протянул ей плащ и повернулся ко мне. — А где твоя знаменитая винтовка?

— Силано всадил в нее свою шпагу.

Он недоуменно уставился на меня.

— Ты не представляешь, что это была за чертовщина. Он забил ствол винтовки клинком своей шпаги, а я так разъярился, что нажал на курок, и тогда моя старая верная подруга взорвалась. Вот уж ему досталось, когда Астиза обрушила на него каменные балки, но все-таки этот мерзавец выжил.

Ашраф печально покачал головой.

— Ему сопутствует демоническая удача аль-Гула. Но однажды, друг мой, когда французы уйдут, мы с тобой сядем и попытаемся понять, что же там на самом деле произошло!

Поморщившись от боли, он вскочил в седло и медленно поехал вниз, навстречу своим соратникам, еще не покинувшим поле последней битвы.

Вняв совету Ашрафа, мы галопом поскакали по берегу реки на север. До пирамид еще оставалось более двухсот миль. В седельных сумках оказались изрядные запасы хлеба, фиников и воды, но на закате мы уже совсем выдохлись от такой напряженной скачки, поскольку провели без сна предыдущую ночь. В маленькой прибрежной деревушке, где нам предоставили кров и незатейливую, традиционную для египтян пищу, мы провалились в сон, даже не закончив ужин. Меня потрясло, что нам оказали любезный прием, несмотря на немилосердные налоги мамелюков и новые грабежи французов. И все-таки бедные селяне поделились с ними всем, что имели, а когда мы заснули, укрыли нас своими тонкими одеялами, сначала перевязав наши раны и ссадины. Следуя мудрым наставлениям, мы поднялись за пару часов до рассвета и отправились дальше.

Вторая ночь прошла в менее комфортных условиях, но мы чувствовали себя окрепшими и решили отдохнуть в прибрежной пальмовой роще, подальше от домов, людей и собак. Нам хотелось побыть вдвоем. Со времени нападения мамелюков нам не встречались отряды противоборствующих сторон, мы проезжали лишь мимо извечных деревенек с их устоявшимся укладом жизни. Местные обитатели с тростниковых плотов обрабатывали свои поля, поскольку широко разлившийся Нил затопил всю пойму, принеся из таинственного сердца Африки свежий плодородный ил.

С помощью кремневой гальки и сабли Ашрафа я высек искру и разжег костер. Сгущался вечер, успокаивающе действовала близость тихо плещущих вод Нила, словно обещая, что жизнь скоро войдет в привычное русло. Нас обоих потрясли события последних дней и недель, и мы осознавали, что эта передышка будет недолгой. Где-то на юге бин Садр и Силано несомненно выяснят, что мы избежали смерти, и возобновят преследования. Поэтому мы с особой благодарностью воспринимали эту звездную тишину, мягкие объятия песка, мясо молодого барашка и фрукты, подаренные нам в последней деревне.

Астиза вновь повесила на шею медальон, и мне пришлось признать, что на ней он смотрится куда лучше, чем на мне. Я решил, что могу довериться ей, ведь она не предупредила Силано о моем томагавке и не сбежала от меня с этим талисманом после обвала храма, не бросила меня и после речного сражения. И кроме того, мне помнились сказанные ею в лодке слова о том, что она не любила его. С тех самых пор эта фраза постоянно всплывала у меня в голове, но я все еще сомневался в собственных намерениях.

— А ты не знаешь точно, какую тайную дверь мы ищем? — спросил я, вновь предпочтя уклониться от выяснения отношений.

Она грустно улыбнулась.

— Я не уверена даже в том, стоит ли нам искать ее и можно ли вообще найти. Но Исида почему-то позволила нам зайти так далеко, и хорошо бы понять причины такого великодушия.

Судя по моему опыту, Господь не особо озадачивается поиском причин, определяя наши судьбы, но я не стал делиться с ней своими мыслями. Вместо этого, набравшись храбрости, я выпалил:

— Зато мне уже открылась одна тайна.

— Какая?

— Она таилась в тебе.

Даже в слабых отблесках костра я успел заметить бросившуюся ей в лицо краску, до того как она отвернулась. Поэтому, мягко коснувшись рукой щеки Астизы, я развернул ее лицо обратно ко мне.

— Послушай, Астиза, я проехал по этой жестокой пустыне чертову пропасть миль, и у меня была масса времени для размышлений. Ваше солнце подобно огнедышащему дракону, и песок прожигал подошвы моих ботинок. Бывали дни, когда мы с Ашрафом поддерживали свои силы лишь горсткой выжатой из песка воды и жареной саранчой. Однако я думал не об этом. Я думал о тебе. Если эта книга Тота является книгой мудрости, то, возможно, там будет просто сказано, что надо понять то, что ты уже имеешь, и наслаждаться сегодняшним днем, не тревожась о будущем.

— Странно слышать такое от неугомонного скитальца.

— Правда, в сущности, заключается в том, что я тоже полюбил тебя, — признался я. — Почти с первого взгляда, когда, сбросив с тебя обломки, увидел, что ты женщина. Мне просто было очень трудно признаться в этом самому себе.

И я поцеловал ее, забыв, что я иностранец, и провалиться мне сквозь землю, если она не ответила на мой поцелуй даже более страстно, чем я мог ожидать. Ничто так не сближает мужчину и женщину, как пара царапин, полученных в опасных переделках.

Исида, как оказалось, не отличалась излишней чопорностью подобно некоторым из более современных богов, и желания Астизы, видимо, вполне совпадали с моими страстными порывами. Если медальон выглядел довольно мило на потрепанном гаремном наряде, то на обнаженной груди и животе он смотрелся поистине великолепно, поэтому мы позволили луне одеть нас своим светом, соорудив скромную постель из наших скудных пожитков, и провели эту ночь так, словно следующая могла никогда не наступить.

Золотая подвеска то и дело покалывала кого-то из нас, и мы сняли ее и отложили в сторонку. Мягкие изгибы восхитительного тела Астизы напоминали плавные волны песчаных барханов, а запах казался слаще аромата священного лотоса. В душе и красоте женщины заключается больше сокровенных тайн, чем в любой вобравшей пыль тысячелетий пирамиде. Я поклонялся ей, как святыне, и исследовал ее, как храм, а она прошептала мне на ухо:

— Вот оно, ночное бессмертие.

Позже, лежа на спине, она обвила пальцами цепочку медальона и подняла его к небу, к серпу растущей луны.

— Видишь? — сказала она. — Это нож Тота.