"Пирамиды Наполеона" - читать интересную книгу автора (Дитрих Уильям)

Глава 13

Оставив календарь, я присоединился к людскому потоку, взлетающему на артиллерийские палубы; моряки чертыхались, проклиная неподготовленность корабля к боевым действиям. Наш флагман напоминал пакгауз, в котором приняли, но не успели толком распределить изрядную партию товаров. Матросы бросились устанавливать по местам пушки, карабкались на реи и убирали ремонтные леса.

Я поднялся на свежий воздух верхней палубы.

— Снять тенты! — проревел капитан Касабьянка. — Сигнальте всем нашим на берегу немедленно вернуться на корабли! — Он повернулся к своему сыну Жоканту. — Ступай организуй подносчиков пороха.

Паренек, на вид скорее радостно возбужденный, чем испуганный, мгновенно скатился вниз, чтобы наладить поднос боеприпасов к изголодавшимся пушкам.

Я поднялся на ют к адмиралу Брюэсу, изучающему положение на море в подзорную трубу. Горизонт белел парусами, ветер быстро гнал в нашу сторону большие неприятности. Эскадра Нельсона шла на полных парусах, и вскоре я уже насчитал вереницу из четырнадцати судов. У французов было тринадцать линкоров и еще четыре фрегата — преимущество на нашей стороне, — но мы стояли на якоре, не готовые сразу принять бой. По бокам от «Ориента» выстроились два ряда, по шести линкоров в каждом. Кроме того, англичане, похоже, вовсе не собирались дрейфовать. Они неслись на нас, точно стая разгоряченных гончих, рассекая носами пенившиеся волны. Они явно рвались в бой.

Брюэс задрал голову.

Я рискнул оторвать его от дел.

— Адмирал!

— Множество наших людей на берегу, боеприпасов мало, у нас спущены паруса и половина экипажей больна, — бормотал он себе под нос. — Я же предупреждал. И вот теперь в таком положении мы должны принять бой.

— Адмирал, — вновь отважился обратиться я. — Я закончил исследование. Мне сойти на берег?

Он непонимающе смотрел на меня, но потом вспомнил о моем задании.

— Ах да, Гейдж. Слишком поздно, американец. Все шлюпки отправились за нашими матросами.

Пройдя на подветренную сторону корабля, я выглянул за борт. Действительно, все корабельные баркасы уже спешили к причалам, чтобы забрать оттуда членов экипажей, которые, на мой взгляд, не слишком-то торопились вернуться.

— Ко времени возвращения баркасов англичане уже будут перед нами, — сказал Брюэс. — К сожалению, вам придется быть нашем гостем в этом сражении.

Не выразив никакой радости по этому поводу, я вновь глянул в сторону английских кораблей, выглядевших как отменные быстроходные крепости под тугими парусами, с ловкими верхолазами, точно муравьи ползающими по реям; все пушки у них готовы к бою, и флаги воинственно полощутся на ветру красными волнами. Будь я проклят, если они не выглядят чертовски грозной армадой.

— Солнце уже садится, — заметил я с надеждой в голосе. Англичане, наверное, не будут сражаться в темноте.

Адмирал посмотрел на приближающуюся эскадру с выражением усталой покорности. Теперь мне стало отчетливо видно, как сильно исхудал он от дизентерии; по-моему, он был готов к жестокой схватке не более, чем бегун, только что пробежавший марафонскую дистанцию.

— Ни один нормальный человек не стал бы, — ответил Касабьянка. — Но на нас надвигается Нельсон. — Он резко сложил подзорную трубу. — Советую вам спуститься обратно в сокровищницу. Она находится ниже ватерлинии, там самое безопасное место.

Мне не хотелось сражаться с англичанами, но не хотелось и показаться трусом.

— Если бы вы выделили мне винтовку…

— Нет, даже и не думайте. Это морское сражение. Вы ученый, и ваша задача вернуться к Бонапарту с нужными сведениями.

Он хлопнул меня по плечу и, отвернувшись, начал отдавать очередные приказы.

Слишком одолеваемый любопытством, чтобы прятаться в трюме, я медленно прошел вдоль борта, возмущенно извергая бессмысленные и молчаливые проклятия в адрес нетерпеливого Нельсона. Любой здравомыслящий флотоводец, видя багровеющий закат, приказал бы сбавить ход, занял оборонительную позицию и, накормив своих людей горячим ужином, дал им выспаться перед началом боя. Но Нельсон уже прославился своими дерзкими абордажами, когда, не удовлетворившись захватом одного французского корабля, возглавил и захват второго, первым перепрыгнув на его палубу. И сейчас он явно не собирался медлить. Чем ближе подходили англичане, тем больше страха слышалось в криках французских матросов. Это было безумие! И однако становилось все очевиднее, что сражение произойдет на закате.

Моряки еще только загружались в подошедшие к берегу баркасы, собираясь возвращаться на свои корабли.

Громыхнуло несколько пушечных выстрелов, никому не причинивших вреда. Я заметил, что первые английские корабли уже подошли к западному краю ряда французских линкоров, стоявших на якоре около острова Абукир, где французы также установили полевую артиллерию. На том краю залива было слишком много мелей, и Брюэс был уверен, что англичане не смогут проскочить их. Однако никто не сообщил о его расчетах Нельсону, и два английских корабля, уместно названных «Зелос» и «Голиаф», попросту состязались друг с другом за привилегию первым сесть на мель. Умопомешательство какое-то! Кроваво-красный диск солнца пылал над горизонтом, французские береговые гаубицы разразились очередными выстрелами, хотя ни одно из выпущенных ими ядер не долетело до английских судов. «Голиаф» следовал вперед на малой скорости, его силуэт великолепно смотрелся в лучах заходящего светила, и, вместо того чтобы сесть на мель, он аккуратно проскользнул между островом и французским линкором «Герье». Затем, быстро развернувшись, он направился к авангарду кораблей Брюэса. Взяв курс бейдевинд, он вскоре подошел с подветренной стороны ко второму линкору «Конкеран», быстро сбросил якорь, словно прибыл в порт назначения, и, проворно развернувшись, дал бортовой залп по не подготовленной к бою стороне этого французского корабля. Раздался оглушительный грохот, мощный выброс дыма окутал оба корабля. «Конкеран» сильно накренился, словно получил мощный удар. Я успел заметить лишь шквал обломков, взлетевших в небо после точного попадания английской артиллерии. По всему нашему авангарду пронеслись крики ужаса. Ветер в данной ситуации выступал на стороне англичан, поскольку мы не могли покинуть сейчас якорную стоянку.

«Зелос» встал на якорь напротив «Герье», а английские линкоры «Орион», «Одейшес» и «Тесей» проследовали в Абукирский залив и также подошли к французам с их не готовой к бою стороны. План внушительного заслона Брюэса оказался провальным. Пушечный дым напоминал грозовой фронт, гром отдаленных выстрелов, становясь все громче, вскоре превратился в оглушительный грохот. Солнце скрылось, ветер утих, небо потемнело. Теперь, замедлив ход, остальные корабли английского флота поползли к нашим кораблям со стороны моря, намереваясь обстрелять с двух сторон каждый французский корабль, включая и флагман Брюэса. Первые шесть кораблей французов отчаянно отстреливались, а арьергард, казалось, даже и не пытался вступить в бой, вторая половина французского флота бездействовала, беспомощно наблюдая за происходящим. Это была просто кровавая бойня. Из темноты до меня изредка доносились торжествующие возгласы англичан, но в криках французов во время этого жуткого кровопролития звучали лишь ужас и ненависть. Наполеон разразился бы проклятиями при виде такого позора.

В морском сражении есть своеобразное жутковатое величие, оно подобно медленному танцу, который достигает кульминации перед каждым бортовым залпом. Очертания судов туманными исполинами проступали из дымовой завесы. Грохот пушек сменялся долгими минутами затишья, позволявшими перезарядить орудия, оттащить в сторону раненых и залить водой зарождающиеся очаги пожаров. Здесь, в устье Нила, часть кораблей из-за якорной стоянки умудрилась столкнуться друг с другом. Все погрузилось в туманные клубы порохового дыма, почти не пропускавшего света поднимающейся полной луны. Корабли, сохранившие способность двигаться, маневрировали почти вслепую. Я увидел английский корабль, появившийся вдруг прямо перед нами, — я даже прочел название: «Беллерофон» — и услышал крики англичан, наводивших орудия на очередную цель. Он дрейфовал в нашу сторону с неотвратимостью огромного айсберга.

— Убирайтесь вниз! — заорал на меня Брюэс.

С нижней палубы донесся громогласный приказ капитана Касабьянки:

— Огонь! Огонь!

Я тут же распластался на юте, а мир вокруг растворился в грохоте пушек. «Ориент» раскачивался как от выстрелов своих собственных пушек, так и от ответных залпов англичан, ведущих прицельный огонь. Палуба подо мной задрожала, и я услышал треск ломающегося дерева где-то в недрах нашего флагмана. Но французская тактика стрельбы также нанесла урон стороне противника. Подобно срубленным деревьям, со страшным грохотом рухнули мачты «Беллерофона», покрыв его верхнюю палубу сокрушительными обломками. Тогда английский линкор начал медленно отступать. Теперь и у французских моряков появился повод для ликования. Оглушенный, я поднялся на ноги, со смущением заметив, что никто, кроме меня, даже не пытался лечь или пригнуться. Однако не меньше десятка человек были убиты или ранены, а Брюэс продолжал отдавать команды с окровавленной головой и поврежденной рукой. Он отказался от перевязки, и кровь капала прямо ему под ноги.

— Месье Гейдж, я приказал вам спуститься в трюм, — напомнил он.

— Может быть, мне повезет, — неуверенно начал я, глядя, как «Беллерофон» исчезает в клубах оружейного дыма.

Однако не успел я закончить фразу, как английские орудия полыхнули в темноте оранжевым цветом, и пушечное ядро, со свистом пробив наш борт, срезало ногу адмиралу. Нижняя часть его ноги отделилась, подобно выдернутому за веревочку зубу, и улетела за борт в ночную мглу, окрасив кровавыми брызгами белую морскую пену. С изумлением провожая взглядом свою утраченную конечность, Брюэс несколько мгновений простоял на второй ноге, а потом вдруг медленно повалился набок, словно сломанный стул, с глухим стуком ударившись о палубу. Офицеры с криками окружили его. Кровь растекалась вокруг, словно разлившийся соус.

— Отнесите его в лазарет! — проревел капитан Касабьянка.

— Нет, — выдавил Брюэс. — Я хочу умереть на боевом посту.

Вокруг царил полный хаос. Матрос, лишившийся половины головы, пошатываясь, прошел мимо нас, прежде чем упасть. Гардемарина, словно ненужный мусор, отбросило к пушке, и ее дуло теперь торчало из его груди. Падающие снасти, летающие обломки и обрывки внутренних органов, окутанные кровавыми брызгами, превратили верхнюю палубу в настоящую преисподнюю. Люди ступали по оторванным конечностям своих товарищей. Подносившие заряды мальчики скользили в лужах крови, не успевающей впитываться в насыпанный песок. Грохотали пушки, трещали мушкеты, стрельба не прерывалась ни на минуту, и это полнейшее средоточие разрушения выглядело куда страшнее любого наземного сражения. Ночная тьма то и дело озарялась вспышками залпов, и в этом мерцающем свете проявлялись все новые фрагменты жуткой бойни. Насколько я понял, поблизости от нас бросили якорь еще два английских корабля, начавших усиленно поливать нас артиллерийским огнем. Точно наказанный пес, «Ориент» дрожал от прицельных попаданий, а наши ответные выстрелы слышались все реже, поскольку большинство французских пушек уже были выведены из строя.

— Он умер, — объявил Касабьянка, вставая с палубы.

Я взглянул на адмирала. Он лежал недвижный и такой белый, словно вся кровь до последней капли вытекла из его жил, но лицо обрело выражение спокойного умиротворения. По крайней мере, ему не придется держать ответ перед Наполеоном.

Очередной бортовой залп англичан — и очередной взрыв обломков. На сей раз, проворчав что-то, рухнул Касабьянка. Голова ближайшего офицера просто исчезла в темноте, залив оставшиеся на месте плечи красным ливнем, а одного лейтенанта попавшее в живот ядро вышвырнуло за борт, точно снаряд из катапульты. От ужаса я не мог сдвинуться с места.

— Отец!

Провожавший меня в сокровищницу парнишка вдруг выскочил на палубу и с распахнутыми от страха глазами бросился к капитану.

В ответ Касабьянка крепко выругался и поднялся на ноги. Он получил небольшое осколочное ранение, скорее разъярившее его, чем нанесшее серьезный вред.

— Ступай вниз, как было приказано, — прорычал он.

— Я не оставлю тебя!

— Ты отказываешься выполнять свои обязанности? — Он схватил сына за плечо. — Мы должны показывать пример нашим матросам и всей Франции!

— Я присмотрю за ним, — сказал я, хватая парнишку за руку и подталкивая его к спуску. Мне самому уже не терпелось покинуть кровопролитную верхнюю палубу. — Пойдем, Жокант, здесь ты бессилен, а внизу сможешь принести много пользы, подтаскивая боеприпасы канонирам.

— Отпустите меня!

— Делай, что приказано! — прогремел его отец.

Мальчик пытался вырваться.

— Я боюсь, что тебя убьют.

— Если и так, то твой долг помочь нашим матросам продолжить бой. — Его тон смягчился. — Не волнуйся, все будет в порядке.

Мы с мальчиком спустились в адский мрак. На всех трех окутанных дымом артиллерийских палубах стоял оглушительный шум: грохот наших пушек перемежался со взрывами вражеских снарядов и воплями раненых. Пострадали и уши многих контуженых канониров. Жокант обнаружил какое-то важное дело и бросился туда, а я, не имея особого выбора, продолжил спуск и вскоре вновь оказался ниже ватерлинии. Если уж «Ориент» пойдет ко дну, то я по крайней мере спасу календарь, захватив его с собой. Здесь, внизу, фонари раскачивались при каждом пушечном выстреле, но хирурги упорно отпиливали конечности раненым, и их крики не казались невыносимыми лишь благодаря всеобщей относительной оглушенности. Матросы таскали ведра воды, чтобы смывать кровь.

Цепочка шустрых, как обезьяны, мальчишек передавала со склада наверх похожие на колбасы мешки с боеприпасами. Я пробрался мимо них к сокровищнице, где было совсем темно.

— Мне нужен фонарь! — крикнул я вахтенному.

— Какой еще фонарь, идиот, здесь же порох!

Чертыхнувшись, я нырнул в темноту, решив на ощупь отыскать календарный прибор. Под руками у меня лежали царские богатства, но шансы обладания даже малой их толикой сводил к нулю ураганный обстрел. А вдруг мы утонем? Миллионное сокровище пойдет ко дну. Может, стоит насыпать немного в башмак? «Ориент» кренился в разные стороны при каждом бортовом залпе британцев. Дрожали палубы и ребра шпангоутов. По-детски втянув голову в плечи, я со стоном продолжил поиски. Пушечная стрельба походила на удары мощного тарана в ворота, и он, безусловно, в конце концов пробьет брешь в нашей крепости.

И тогда до меня донесся полный ужаса крик матроса:

— Пожар!

Я выглянул. Дверь склада боеприпасов захлопнулась, и подносчики пороха резво взлетали наверх. Это означало, что наши пушки вскоре совсем умолкнут. Сверху уже исходило рыжеватое свечение.

— Открыть забортные клапаны, затопить артиллерийский погреб! — крикнул кто-то, и я услышал шум водного потока.

Приложив на мгновение ладонь к потолку, я болезненно поморщился. Он был уже обжигающе горячим. Слышались крики объятых ужасом раненых.

Сверху в люк просунулась чья-то голова.

— Выбирайтесь из трюма, вы, сумасшедший американец! Неужели не знаете, что на корабле пожар!

Наконец-то! Нащупав кольцо календаря, я схватил его и в страхе поднялся по трапу, оставляя внизу целое состояние. Языки пламени виднелись повсюду, распространяясь с невероятной быстротой. Деготь, конопля, сухое дерево и парусина: бой проходил на куче растопки.

Из темноты ко мне подскочил французский моряк, дико вращая глазами и угрожая штыком.

— Что это у вас?

Он показал на странную вещь в моих руках.

— Календарь для Бонапарта.

— Ты украл его из сокровищницы!

— Я получил приказ спасти его.

— Покажи!

— Он у Брюэса.

«Или, — подумал я, — горит ярким пламенем».

— Ах ты ворюга! Тебя ждет гауптвахта!

Он совсем обезумел. Я в отчаянии оглянулся кругом. Люди прыгали в море прямо с орудийных палуб, как убегающие с корабля крысы.

Для принятия решения мне хватило секунды. Я мог бы побороться с этим безумцем за странное металлическое кольцо или купить на него свою жизнь.

— На, забирай!

Я сунул ему календарь. Он неловко опустил дуло мушкета, чтобы взять его, а я воспользовался моментом и, оттолкнув его с дороги, взобрался на следующую палубу.

— Эй ты, вернись!

На верхних палубах огонь и дым уже разгулялись не на шутку. Это было какое-то убийственное погребальное пиршество для адской топки, где начали поджариваться искалеченные трупы. На меня уставились снизу чьи-то незрячие глаза, скрюченные пальцы взывали о помощи. Многих погибших уже объяло жаркое пламя, с треском разрывая кожные покровы.

Кашляя и задыхаясь от едкого дыма, я продолжал карабкаться вверх и вновь выбрался на шканцы. Здесь уже вовсю бушевал пожар, к небу, закрывая лунный диск, взмывала огромная огненная пирамида, увенчанная клубами дыма, а обратно адским ливнем падали обугленные смоляные ошметки. Под ногами крошились мелкие угли. Лафеты пушек уже сгорели, матросы лежали вповалку, как сбитые кегли, ограждающие решетки рухнули. Я, пошатываясь, побрел к корме. С фальшбортов темные фигуры ныряли в море.

Я буквально наткнулся на капитана Касабьянку. Он лежал неподвижно, в его груди зияла огромная рана, рядом с ним опять сидел его сын со сломанной ногой. Насколько я понял, отец был уже обречен, но еще можно было попытаться спасти сына. Я присел рядом с ними.

— Давай мы с тобой будем выбираться отсюда, Жокант, корабль вот-вот взорвется. — Я закашлялся. — Я помогу тебе доплыть до берега.

Мальчик мотнул головой.

— Я не могу бросить отца.

— Ты уже ничем ему не поможешь.

— Я не могу бросить наш корабль.

С грохотом рухнула прогоревшая мачта, и отскочившие реи покатились по палубе. Англичане дали очередной залп, и французский флагман со страшным треском содрогнулся, извергая новые стоны.

— У вас нет больше корабля!

— Оставь нас, американец, — задыхаясь, просвистел капитан.

— Но ваш сын…

— Все кончено.

Мальчик коснулся моего лица в печальном прощании.

— Долг, — сказал он.

— Ты исполнил свой долг! У тебя же вся жизнь впереди!

— Здесь моя жизнь.

Его голос слегка дрожал, но лицо излучало спокойствие, как у ангела в адской пещере. «Вот что значит непоколебимая решимость веры, — подумал я. — Вот к чему призывает священный долг». К чувству собственной неполноценности примешивались ужас, восхищение и дикая ярость. Напрасно растраченная молодая жизнь! Или не напрасно? Слепая вера послужила причиной множества исторических трагедий. И однако именно за нее погибали все святые и герои. Темные, как черный сланец, глаза Жоканта поблескивали непостижимой решимостью, и если бы у меня было время заглянуть в них поглубже, то, возможно, я постиг бы тайны этого мира.

— Покинуть корабль! Всем покинуть корабль! — вновь и вновь слышались команды уцелевших офицеров.

— Черт возьми, я не позволю тебе убить себя.

Я схватил его за руку.

Мальчик оттолкнул меня с такой силой, что я свалился на палубу.

— Вы не француз! Уходите!

И тут я услышал другой голос:

— Ах вот ты где!

Обезумевший матрос с трудом выбрался на верхнюю палубу. Его лицо обгорело, одежда дымилась. Кровь заливала его грудь. И тем не менее он вскинул мушкет и прицелился в меня.

Быстро добежав до окутанного дымом борта, я на мгновение оглянулся. Отец и сын скрылись за сумрачной завесой, их очертания дрожали в жарком огненном мареве. Их преданность этому кораблю, долгу, судьбе была безрассудна. Она была великолепна, чудовищна и даже вызывала зависть. Люблю ли я что-нибудь хоть с половиной их преданности? И счастлив ли я, что у меня нет такой любви? Я помолился, чтобы их мучения быстро закончились. Моего безумного преследователя ослепили дым и кровь, его так нещадно мотало из стороны в сторону, что он никак не мог толком прицелиться, а пламя уже подбиралось к его ногам.

Осознав всю свою человеческую слабость, я покинул корабль.

То был чертовски рискованный прыжок; в кромешной тьме я ничего не видел, но знал, что вода внизу заполнена корабельными обломками и сражающимися людьми. Чудом мне удалось избежать страшных столкновений, и вот уже соленые воды Средиземного моря хлынули мне в нос. Холодные струи принесли потрясающее облегчение, словно целительный бальзам смочил волдыри обожженной кожи. Осознав, что все еще погружаюсь в черную бездну, я начал дрыгать ногами и, вынырнув на поверхность, изо всех сил поплыл в сторону от горящего флагмана, понимая смертельную опасность пороховых бочек в плохо затопленном артиллерийском погребе. Жар пламени опалял мне затылок, и я продолжал усиленно грести в темноту. Хорошо было бы уцепиться за какой-нибудь обломок и доплыть на нем до берега…

И тут «Ориент» взорвался.

Никто и никогда не слышал еще такого звука. Взрыв прозвучал как удар грома для Александрии, находившейся на расстоянии двадцати трех миль, и его свет озарил этот город как днем. Многие бедуины, наблюдавшие с берега за сражением, получили контузии, их лошади встали на дыбы, сбросив на землю седоков. Я тоже оглох, отброшенный ударной волной. Мачты ракетами взмывали вверх. Пушки расшвыряло, как гальку. В разрывном полусвете обозначилась искореженная корона огромного, взметнувшегося в небеса фонтана, вобравшего в себя все множество корабельных останков; достигнув максимальной высоты, разлетевшиеся на сотни ярдов обломки начали падать, продолжая калечить и убивать людей. Завершив полет, погнутые вилы вонзились в деревянные поручни. Плюхались в воду ботинки с обугленными черными ногами. Само море расступилось, утаскивая меня за собой, а потом разломался и ушел под воду громадный корабельный остов с трюмными отсеками, втягивая всех нас обратно в головокружительный морской водоворот. Отчаянно замолотив руками и ногами, я успел ухватиться за какую-то деревянную штуковину, перед тем как меня вновь поглотила темная бездна. Я прижался к деревяшке, как к возлюбленной, уши уже закладывало от глубины, но нас продолжало кружить, затягивая на дно. О боже, мне казалось, что гигантское чудовище схватило меня своей лапищей и волочет вниз, в свои подземные пещеры! И все-таки это погружение спасло меня от острых обломков, вонзавшихся в сомкнувшиеся воды, точно исполинские когти. Глянув вверх, на рыжую водную толщу, я увидел, что ее поверхность дробится изломанным витражом. Мне подумалось, что эта жуткая красота станет последним зрелищем моей жизни.

Не представляю даже, на какую глубину меня в итоге засосало. В висках бешено стучало, грудь сдавило мертвой хваткой. И когда я уже подумал, что больше не смогу сдерживать дыхание, захват тонущего корабля заметно ослабел и спасительная плавучая деревяшка пошла вверх. Едва не нахлебавшись воды, я вынырнул на поверхность и вдохнул глоток дымного воздуха, продолжая в ужасе сжимать обломок мачты. Лишь ощутив острую боль, я догадался, что моя счастливая или несчастная судьба опять помогла мне выжить. Я лежал на спине, устремив рассеянный взгляд к звездам. Дым постепенно рассеивался. Смутно я начал осознавать, что происходит вокруг. Гавань покрывал ковер деревянных обломков и искалеченных тел. Стояла странная тишина, прорезаемая редкими и слабыми мольбами о помощи. Взрыв «Ориента» настолько ошеломил всех, что стрельба прекратилась.

Ликующие возгласы, зародившиеся было на одном из английских линкоров, тут же заглохли.

Меня несло по волнам. Календарь пропал. Так же как и все остальные сокровища, хранившиеся на «Ориенте». Луна освещала живописную картину разбитых и горящих кораблей. Большинство лишились всех своих мачт. Французы, безусловно, потерпели полное поражение… Но не тут-то было, экипажи постепенно очнулись от ужасного оцепенения, и уже через четверть часа пушки заговорили вновь, оглашая залив отзвуками взрывов.

Итак, сражение продолжилось. Не представляю, как объяснить такое безумие! Жуткое раскатистое эхо разносило и множило грохот бортовых залпов, гремевших, точно молоты в дьявольской кузнице. Час за часом в полнейшем ошеломлении я беспомощно дрейфовал по волнам, все больше замерзая, но наконец в объединяющем истощении артиллерия противников затихла, и поверхность моря успокоилась, скрыв в своих глубинах тяжкие раны, которые еще долго будут кровоточить. К рассвету люди уже спали, растянувшись прямо возле своих раскаленных пушек.

Восход показал полную картину разгрома французов. Первым получил повреждения фрегат «Серьез», но он продержался почти всю ночь, до пяти утра не спуская флагов. Артиллерия «Спартиата» умолкла за час до полуночи. Через полчаса сдался англичанам «Франклин», названный в честь моего наставника. Смертельно раненный капитан «Тоннана» перед сдачей корабля покончил счеты с жизнью выстрелом в голову. Для предотвращения затопления «Эре» и «Меркюр» были намеренно посажены на мель. Фрегат «Артемис» взлетел на воздух, подожженный его же капитаном, а севший на мель «Тимолеон» на следующий день спалил его же экипаж. «Аквилон», «Герье», «Конкеран» и «Пепль-Суверен» сами сдались на милость англичан. Для французов Абукирское сражение стало не просто поражением, оно практически уничтожило их флот. Удалось уйти только двум линкорам и двум фрегатам. В этой битве было убито или ранено три тысячи французов. За одно сражение Нельсон истребил все военно-морские силы Франции на Средиземном море. Всего через месяц после высадки в Египте Наполеон оказался отрезанным от внешнего мира.

Английские баркасы начали вылавливать из моря окровавленных и обгоревших, но еще живых людей. Я наблюдал за ними в зачарованном оцепенении, а потом в моем взбудораженном мозгу тоже мелькнула мысль о спасении.

— На помощь! Спасите! — размахивая рукой, выкрикнул я по-английски.

Меня втащили на борт, точно полудохлую рыбину.

— С какого ты корабля, приятель? Как, черт побери, тебя угораздило свалиться в воду?

— С «Ориента», — выдохнул я.

Они глянули на меня с испугом, точно я был призраком.

— Ты лягушатник, что ли? Или проклятый предатель? Я американец. — Моргая и щурясь от разъедавшей глаза соленой воды, я поднял палец, по-прежнему обвитый кольцом с единорогом. — И агент сэра Сиднея Смита.

Представьте боксера, в жестоком бою одержавшего победу на ринге, и вы поймете, каково было мое первое впечатление от встречи с Горацио Нельсоном. Перевязанная голова этого английского героя, уже потерявшего лет пять назад в бою один глаз, явно пребывала сейчас в плачевном состоянии после очередного опасного ранения, которое могло бы оказаться смертельным, если бы осколок снаряда пролетел всего на дюйм левее. К сорока годам его волосы побелели, как у старика, глубокие морщины избороздили худощавое лицо, а из-за разболевшегося зуба он еще и с трудом ворочал языком. Победы не проходили для него бесследно, одна лишила его правого глаза, другая — правой руки, да и месячное преследование Наполеона, очевидно, далось совсем не легко. Захотелось бы вам такой жизни? Ростом адмирал лишь едва превосходил Наполеона, зато имел более тщедушное телосложение, впалые щеки и гнусавый голос. Однако, как и командующий французов, он наслаждался возможностью задать кому-то хорошую трепку, и сегодня ему удалось одержать победу настолько же убедительную, насколько беспрецедентную. Он не просто разбил, а уничтожил своего врага.

Его здоровый глаз сиял, словно озаренный божественным светом, и Нельсон действительно считал, что исполняет божественную миссию, стремясь к славе, смерти и бессмертию. Если бы честолюбивые замыслы Нельсона и Наполеона сошлись в одном месте, то произошло бы самопроизвольное возгорание. Хватило бы легкого поворота капризного колеса Фортуны, чтобы оба рассыпались огненными искрами. Они напоминали предельно заряженные электричеством лейденские банки, установленные среди нас, смертных бочонков с порохом.

Как и Наполеон, английский адмирал мог запросто покинуть комнату, полную подчиненных, завороженных уже одним его присутствием; но Нельсон увлекал не только напором и энергией, он подкупал своим обаянием, и многие его любили. Харизма его была мощнее, чем у королевской куртизанки, и некоторые из молодых капитанов имели сейчас глупо счастливый вид. Они теснились в большой каюте, взирая на своего адмирала с откровенным обожанием, а на меня бросали подозрительные взгляды.

— Откуда, дьявол вас раздери, вы знаете Смита? — спросил Нельсон, когда меня привели к нему, мокрого, измученного и слегка оглушенного странным звоном в ушах.

Ром и пресная вода слегка прочистили мое просоленное горло.

— Я познакомился с ним после его бегства из тюрьмы Тампль. Сэр Сидней последовал за мной, прослышав, что мне предложили участвовать в египетской экспедиции Бонапарта, — прохрипел я. — Он спас мне жизнь в одной перестрелке на дороге в Тулон. И попросил меня приглядывать за Наполеоном. Поэтому я решил, что лучше буду держаться поближе к французским морякам, прикинув, что рано или поздно вы найдете их. Неизвестно, как могло повернуться дело, но вы победили…

— Он лжет, — сказал один из капитанов, кажется, Харди.

Нельсон вяло усмехнулся.

— Вы же знаете, что мы здесь вполне обходимся и без сэра Смита.

Я взглянул на горстку враждебно настроенных капитанов.

— Нет, я не знал.

— Этот человек тщеславен не меньше меня.

Наступила мертвая тишина. Вдруг адмирал рассмеялся, и остальные с облегчением поняли, что он пошутил.

— Да, он тщеславен, как я! Мы оба живем ради славы!

Офицеры дружно расхохотались. Вид у них был измученный, но во взглядах читалась удовлетворенность тем, что они с честью выпутались из чертовски неприятной передряги. Их корабли также не избежали потерь, залив еще усеивали следы кровавой бойни, и все они только что пережили ужасную битву, которой с лихвой хватило бы на целую жизнь ночных кошмаров. И в то же время они гордились собой.

Собрав остатки сил, я выдавил из себя улыбку.

— Хотя он славный воин, — признал Нельсон, — если с ним не сталкиваться на узкой дорожке. О том его побеге много судачили в Англии.

— Значит, ему удалось найти переправу.

— Да. Но, насколько я помню, он ничего не говорил по поводу вас.

— Наш разговор остался незавершенным, — признался я. — Я не дал обещания стать его шпионом. Но, предвидя ваш здоровый скептицизм, он вручил мне вот это. — Я поднял правую руку. — На кольце есть печать с его эмблемой. Он сказал, что оно подтвердит правдивость моих слов.

Я снял кольцо и передал по кругу; ворчание офицеров свидетельствовало, что они узнали вещицу.

Нельсон поднес его к своему здоровому глазу.

— Да, это эмблема шельмеца Смита, все верно. Здесь его рог или, лучше сказать, колючий член! — Все вновь рассмеялись. — А зачем вы связались с этим чертовым Наполеоном?

— Меня пригласили вместе с другими учеными в экспедицию по исследованию Египта. А я учился у Бенджамена Франклина. Живя в Париже, я пытался заключить кое-какие торговые соглашения, и у меня возникли серьезные осложнения, а тут как раз подвернулась возможность отправиться в экзотическую страну…

— Понятно, понятно. — Он махнул рукой. — Как обстоят дела в армии Бонапарта?

— Они разбили мамелюков и завоевали Каир.

По каюте прошел огорченный ропот.

— Но теперь у него нет флота, — заметил Нельсон не только мне, но и своим подчиненным. — А это значит, что, хотя мы не можем добраться до Бони, пока не можем, сам Бони не сможет добраться до Индии. То есть не будет никакого воссоединения с Типу Султаном и никакой угрозы тамошней нашей армии. Ему придется безвылазно торчать в пустыне.

Я кивнул.

— Похоже на то, адмирал.

— А каково настроение в его войсках?

Подумав немного, я сказал:

— Они ворчат, как все солдаты. Но они только что завоевали Египет. Наверное, их обуревают примерно те же чувства, что моряков, разбивших Брюэса.

Нельсон кивнул.

— Несомненно. Суша и море. Море и суша. Их численность?

Я пожал плечами.

— Я же не солдат. Знаю лишь, что его потери были невелики.

— Гм-м. А как у них со снабжением?

— Они пополняют запасы в самом Египте.

Он стукнул кулаком по столу.

— Проклятье! С тем же успехом можно доить устриц! — Он устремил на меня здоровый глаз. — Ладно, что вы хотите делать дальше?

А действительно, что? Мне удалось выжить по чистой случайности. Бонапарт ждет, что я раскрою тайну, которая по-прежнему приводит меня в недоумение, мой друг Тальма с недоверием воспринимает доброжелательность Астизы, а один арабский головорез безусловно жаждет подбросить новых змей в мою постель, и, наконец, мне предстояло исследовать множество загадочных каменных громадин, построенных для отображения этого мира, или бога, или еще черт знает чего. Сейчас у меня появился отличный шанс разом избавиться от всех этих проблем.

Но ведь я еще не разобрался с назначением медальона. Может, мне удастся отыскать сокровища или приобщиться к магическим силам? Или уберечь их от безумцев из ложи египетского обряда и от идолопоклонников змеиного бога Апопа? Ко всему прочему, меня еще ждала женщина.

— Я не стратег, адмирал, но, возможно, это сражение все изменит, — заметил я. — Мы не узнаем, какова будет реакция Бонапарта, пока новость о вашей победе не достигнет его. А я, пожалуй, смогу доставить ему такое известие. Французы не подозревают о моей связи с Сиднеем Смитом.

Возвращение? Честно говоря, эта битва и героически умирающий мальчик потрясли меня до глубины души. У меня тоже есть чувство долга, а значит, я должен вернуться к Астизе и медальону. Надо все-таки хоть раз довести до конца начатое дело.

— Я посвящу Бонапарта во все подробности боя, и если они не изменят его намерений, то разузнаю, что смогу, в последующие месяцы и вновь доложу вам. — У меня уже созрел план. — Мы можем условиться о встрече на здешнем побережье в конце октября. Числа двадцать второго или чуть позже.

— Смит как раз планировал появиться в этих краях к тому времени, — заметил Нельсон.

— А какой у вас личный интерес во всем этом? — спросил меня Харди.

— В Каире мне надо разобраться с массой дел. А потом я предпочел бы перебраться в нейтральный порт. На «Ориенте» я хлебнул более чем достаточно военных приключений.

— Значит, вашего очередного рапорта нам придется ждать месяца три? — неодобрительно уточнил Нельсон.

— Бонапарту, очевидно, понадобится много времени, чтобы пережить такой удар и спланировать новые задачи для французской армии.

— Нет, ей-богу, это уж слишком! — встрял Харди. — Этот прохвост служил на вражеском флагмане, а теперь еще хочет попасть на берег? Я не верю ни единому его слову, с кольцом или без него.

— Не служил, а стал невольным свидетелем сражения. Я ни разу не выстрелил.

Нельсон задумчиво покрутил в пальцах мое кольцо и протянул его мне.

— Договорились. Сегодня мы уничтожили столько кораблей, что ваша жизнь практически не имеет значения. Передайте малышу Бони, что именно вы видели: пусть он осознает, что его миссия обречена на провал. Однако нам понадобится несколько месяцев, чтобы собрать армию и выдворить корсиканца из Египта. Мне нужно, чтобы вы за это время выяснили численность его войск и оценили их настроение. Если появится малейший шанс на добровольную капитуляцию, я хочу услышать об этом незамедлительно.

«Наполеон готов капитулировать примерно так же, как вы, адмирал», — подумал я, но не высказал своих мыслей.

— Если бы вы доставили меня на берег…

— Мы найдем какого-нибудь нейтрального египтянина, и завтра он отвезет вас на берег, чтобы исключить любые подозрения насчет вашего общения с нами.

— Завтра? Но если вы хотите, чтобы я скорее известил Бонапарта…

— Сначала вам надо подкрепиться и выспаться. Нет нужды пороть горячку, Гейдж, поскольку я уверен, что предварительные слухи долетят быстрее вас. Мы преследовали один корвет, проскользнувший в Александрию перед самым началом сражения, и путешествующий на нем дипломат был очевидцем нашей победы. Судя по его характеру, он должен быть уже на пути в Каир. Как же его звали, Харди?

— Силано, как нам сообщили.

— Да, именно так, — сказал Нельсон. — Алессандро Силано, один из прихвостней Талейрана.