"Борис Васильевич Изюмский. Ханский ярлык (Историческая повесть) " - читать интересную книгу автора

широкие лавки с суконными подстилками - все это придавало комнате
холодновато-деловой вид и словно подчеркивало, что хозяин хором не
стремится к внешней роскоши.
Да и сам князь одет был в скромный, из темно-синего стенеда, кафтан с
меховой оторочкой.
К Ивану Даниловичу приблизился круглоликий татарский мурза Чет, в
крещении названный Захарием. Сохраняя важность, почтительно поклонился,
сказал по-русски:
- Я, княже, с просьбой: дозволь на Ордынской улице склады мои
огородить.
Калита удовлетворенно подумал: "Предки твои подлые жгли те места, что
ты огородить просишь". Промолвил ласково:
- Никто тебе помехи чинить не будет - огораживай.
Вслед за Четом подошли переселенцы из Мурома - отец и два сына. Отец
подтолкнул сыновей в спины: они пали ниц, да так и остались, словно
уперлись лбами в пол, а старик, широкоплечий, с обветренным, точно
вырубленным из дуба лицом, сказал натужно:
- Не оставь, великий княже, милостью: в Москву переселиться
замыслили. На твою заступу и пособие надеемся...
Князь терпеливо выслушал старика.
- Землю отведу... - милостиво пообещал он. - На первое обзаведенье
получишь топоры, гвозди. Пока на ноги станете, от податей освобождаю. - А
про себя решил: "Позже свое возьму с лихвой". С доброй улыбкой смотрел на
упавшего рядом с сыновьями старика: - Встань, встань... Нечего время
терять, за работу принимайся!


Как-то вечером князь позвал дворского. Просмотрев книги, долго
распекал за лишние расходы:
- Зачем свечей без меры накупал, кем к роскошеству приучен? Где же
око твое хозяйское?
Жито уныло опустил утиный нос с бороздкой. Отчитав дворского, князь
сказал хмуро, словно отсек что:
- Бориске в Кремле не место!
Жито удивленно выпучил и без того навыкате глаза, уставился на князя:
"От любимца отрекается!"
Иван Данилович спохватился. Гася любопытство дворского, ровным
голосом сказал:
- Отпускаю на обучение к мастеру колокольному Луке. Выдай из казны на
устройство...
После разговора с Бориской о ниварях и потом, позже, в Орде, о письме
Кочевы князь не мог преодолеть в себе неприязнь к юноше, и даже
самоотверженность Бориски на татарском базаре не уменьшила этой неприязни.
Так и стояли в ушах слова: "С ними б судьбу разделил!" И разделил бы.
"Как душу черни в княжеских хоромах не полощи - черной останется!"
Вспомнился и недавний разговор с Фетиньей. Когда сказал ей: "Оженю
Сеньку на тебе", рухнула на колени, зарыдала: "Не губи сироту, не люб мне
Сенька!" - "Не люб? Будто надобно, чтобы люб был! - Прикрикнул: -
Натрещалась? Как смеешь отговор и пререканье делать? От дружка
непокорливость переняла?"