"Борис Васильевич Изюмский. Ханский ярлык (Историческая повесть) " - читать интересную книгу автора

друга!"
Узбек медленно встал, резче выдались скулы на распаленном бешенством
лице.
Закричал злобно, с привизгом:
- С корнем истреблю змеиное гнездо! Перережу всех до единого!
Рязанского князя немедля казнить!.. Иди, Киндяк!
Рязанский князь Иван ослушался приказа хана - не приехал немедля по
вызову. И теперь вот уже пятый месяц ждал суда в Орде.
Киндяк выскользнул из шатра.
Узбек осекся: не к лицу властелину гневом слабость показывать.
Покосился из-под припухших век на московского князя: "Может быть, и этого
сейчас прикончить? Небось думает, что хитрее меня, а я его вслед за
рязанским... хитрость проверять".
Он опять испытующе посмотрел на Калиту, на груду меха, решил: "Нет,
покорен и умом недалек. Такой нужен. Дальше сумы своей не видит... И
похитрей я проводил, в капканы ловил. Церковь их купил. И тебя ручным
сделаю. Будешь дань привозить. Так тоньше: свой собирает, баскаки лишний
раз не станут урусутов наездом раздражать. А ну-ка, покорность проверю".
- Тебя, мой верный конязь, - сказал Узбек тихо, обращаясь к Ивану
Даниловичу (впервые назвал его князем), - наделяю силою великого неба,
покровительством величия и блеска... - Он торжественно помолчал. - Лучшие
мои темники, Туралык и Сюга, с тобой пойдут... Пятьдесят тысяч
всадников... Непокорных усмирят - ярлык получишь, станешь моими очами и
руками в урусутских улусах. - Подумал: "Воинам на дорогу пищу не дам. От
сытой собаки плохая охота". - Туралык, Сюга! - позвал он.
Два поджарых, с одинаковыми рысьими глазами темника выросли перед
ханом.
- Землю тверскую предать огню и мечу! - приказал Узбек.
Темники склонили головы.
- Кто приказу Узбека не покоряется, тот человек виновен, умрет! -
закончил хан с расстановкой и сел.
На мгновение перед глазами Ивана Даниловича возникла пылающая Тверь.
Откуда-то из темноты вдруг надвинулось лицо Симеона: он смотрел осуждающе,
с недоумением. От его глаз нельзя было уйти.
Первым безотчетным порывом князя было выпрямиться во весь рост,
гордо, с испепеляющей ненавистью бросить в лицо хану: "Врешь! Не истребить
тебе, проклятый, Русской земли!.. Лучше погибнуть, чем унижаться, стать
слугой шакала... Лучше, как Михаил Черниговский... А потом? А потом? Что
это даст? Святого убиенного Ивана, разоренную Москву".
Огромным усилием воли Иван Данилович подавил в себе порыв, опомнился.
Лицо его покрыла бледность. Хан успел заметить это, но в тот же миг
выражение лица Калиты изменилось, стало смиренным, он покорно склонил
голову. Мысленно прошептал, обращаясь к Симеону: "Ничего не поделаешь.
Надо, сынок. Надо руками Узбека расправиться с тверскими раздорниками".
Хан Узбек качнул головой. Снова прислужники стали разносить влагу,
халву и дыни на золотых блюдах.
Перед московским князем поставили фрукты в китайской вазе: на синем
фарфоре скакал, пригнувшись, всадник, развевалась конская грива.
"Злее зла честь татарская, а приходится ее принимать, улыбаться и
благодарить".