"Борис Васильевич Изюмский. Ханский ярлык (Историческая повесть) " - читать интересную книгу авторавсе сходились на Кочеве. Да и сам князь опасался наделять властью
Протасия: не привык бы тот к ней. Владения большие - всяко может на ум прийти. У Кочевы поменьше: он и слуга вернее. К митрополиту Феогносту Калита пошел сам. После недавней смерти митрополита Петра Феогност тоже поселился в Москве, и Калита очень рассчитывал на поддержку грека. Дорогой к нему думал: "Умен, а Петр погибче был. В Орду сам ездил, ярлык с золотым знаком у хана Узбека получил. Шутка сказать!" Наизусть помнил, что написано было в том ярлыке: "Да никто не обидит в Руси церковь соборную, митрополита Петра и людей его - архимандритов, игуменов, попов. Их грады, волости, села, земли, луга, леса, винограды, сады, мельницы, хутора свободны от всякой дани. Ибо сии люди молитвою своею утром и вечером блюдут нас и наше воинство укрепляют, молят бога за нас и детей наших. Кто возьмет что-нибудь у духовников - заплатит втрое. Кто обидит церковь - да умрет". "Шутка сказать! - повторил про себя Калита с завистью. Улыбнулся, вспомнив чудную приписку в конце грамоты: "Писано в заячье лето*, в четвертый день ущерба луны на полях". - И зайцев приплели, поганые!" _______________ * 1313 год. Феогноста застал у собора: тщедушен, черен, а важности на десятерых хватит. Получив благословение, попросил: - Кочеву-то вразуми, святой отец. Не обходи попеченьем. Возвращусь - в долгу не останусь... Феогност значительно покивал маленькой головой: - Поезжай с богом! Перед самым отъездом Иван Данилович позвал к себе сына Симеона - отрока с серыми, как у князя, продолговатыми глазами. Юнец был молчалив, нелюдим, ходил, откинув большую голову назад, прижав руки к туловищу, глядел на людей прямо и смело. Войдя, Симеон неуклюже поцеловал руку отца и, ладонью пригладив прямые, похожие на лычки волосы, выжидающе поглядел на князя. На мальчике был малиновый кафтан, перехваченный поясом, в руках держал он шапочку с синей тульей - верно, во дворе играл, когда позвали. Давно ли малышом постригали, на коня сажали, чтобы рос отважным и сильным, а вот уже и отцу по плечо. Иван Данилович вплотную подошел к сыну, нежно, обеими ладонями, взял его голову; глядя в глаза, спросил с тревожным сомнением: - Встретимся ли, чадо мое возлюбленное? Необычайная взволнованность и ласковость отца поразили мальчика; невольные слезы появились у него на глазах. - Вырастешь, Семушка, не осуди, - выпуская из ладоней голову сына, тихо сказал Иван Данилович. - Во время драки и за грязный камень схватишься... Не думай, что легко мне совестью двоить - в Орду ехать. Но надобно, дитятко, надобно. Для отчины нашей, для светлого дня |
|
|