"Борис Васильевич Изюмский. Град за лукоморьем (Историческая повесть) " - читать интересную книгу автора Евсей, стиснув зубы, повернулся на другой бок: "Что с чадами теперь
станет?" От этой мысли боль в сердце становилась еще сильней. Хорошо, что живут хоть в своей землянке. Дед Кузя долго болел. Анна с Ивашкой досматривали за ним, перед смертью дед сказал: - Переходить, святые души, в мою лачугу... Там они и остались. На княжьем дворе, огороженном высокой стеной, и творили лживцы свой суд неправый, на виду у хором, часовни, голых баб из мрамора. Стояла весна. Цвели заморские розы. Застыли абрикосы и персики в цвету. Сновали розовые скворцы. У ног князя лежал серовато-желтый, в темных пятнах гепард. Животное было спокойно, только длинный, в черных кольцах, хвост, утолщенный к белому концу, подрагивал да зеленые, в коричневых крапинках глаза поглядывали на Евсея зло. Кривосуды важно восседали на скамьях помоста, вкруг Вячеславова кресла. Были здесь вкрадчивый тихоня боярин Яким; гривастый тысяцкий Беловолос - строитель укреплений; городник с дряблым лицом и долгим, нагнутым носом; княжьи телохранители - гридни. У архиепископа Арсения, с краткими кудрявыми власами и малой узкой бородой, нашиты на камчатую ризу-фелонь кресты и архангелы. Арсений смотрел на Евсея сострадательно, как богородица в соборе, его ласковые карие очи словно бы рекли: "Смирись, на то божья воля". Князь середь них сидел, вцепившись пальцами в подлокотники, подавшись жизни. Первый - в порту, на корабле, куда всходил в шлеме, жженым золотом изукрашенном, и шлем тот казался неуместным на палубе. Во второй раз видел Бовкун Вячеслава на Чеканном дворе, вместе с Якимом и Храпом. Тогда бросились в глаза холеные руки князя с тонкими пальцами. Они ласкали монеты, пересыпая их из ладони в ладонь. А сейчас, на суде этом подлом, разглядел Евсей у князя светлые, почти белые, глаза одержимого человека, не знающего пощады. Гнев вскипел в груди Евсея: "Все вы, криводушные, изолгались... И храм тот построили, чтоб лжу возвысить, а суд страшный на земле творить. Из одного дерева икона и лопата... Лицемеры... Все лицом меряете... Как лицо важное, так и прав... Вот те, Аннушка, и одолень-трава..." Бовкун остро оглядел ряды огнищан, алые корзна, в серебре арабские пояса... "Вырядились, убивцы, обожрались тетеревами да рябчиками, а убогим зиждителям хлеба нет чрево насытить. Даже кладбище свое огородили... Облачились в паволоки перед нашими рубищами. Мыслите: "Чья сила, того и правда!" - Винись, - приказал князь. - Неповинен я... - сказал Бовкун. - Подлое измышление. Крови пролитие творите... и бесчестье... Огнищане зашевелились. - Загради уста, громитель! - угрожающе крикнул тысяцкий, хватаясь за меч. У князя тонкие пальцы свело, словно он ими Евсеево горло сжимал. |
|
|