"Андрей Измайлов. Предел напряжения" - читать интересную книгу автора

жизни" человечества, написав большими красными буквами "СТОП". Я начал
присматриваться. Я не сводил глаз с телеэкрана, чего никогда не делал
прежде. Да вот, полюбуйтесь сами.
Вездесущий телеэкран занимал большую часть стены слева от Лаберро и
справа от Макса. Лаберро нажал одну из кнопок на своем столе, и экран ожил.
Группа стройных девиц в шелковых, туго облегающих рейтузах и золотых
туфельках, высоко задирая ноги, исполняла джигу под хриплый аккомпанемент
мелодии весьма дурного пошиба. Камера, следуя за ними, подробно, слишком
подробно, знакомила зрителя с телосложением каждой девицы.
- Филадельфия, - провозгласил Лаберро. - А теперь Голливуд.
Диктор объявил: "Приглашаем вас на "час культуры". Великое наследие
прошлого. Прежде всего, по просьбе наших многочисленных зрителей, шедевр
двадцатого века - "Голубая рапсодия" Гершвина".
Камера запорхала вокруг оркестра, особенно выделяя сладкозвучную группу
смычковых инструментов.
- Лондон, - пояснил Лаберро.
Смутные фигуры метались и скользили в море тумана. А вокруг амфитеатром
расположилась неистово орущая толпа. Комментатор хрипло выкрикивал: "Мяч у
Рис-Уильямса! Он отдает его Джонсу. Прекрасный пас! Отличный пас! О-о-о -
мяч утерян! По-моему, мяч утерян! Да, опять схватка! Какая великолепная
игра!"
- Дели, - сказал Лаберро.
На этот раз телевикторина. Лаберро выключил телевизор.
- Выбор сделан наугад, - заметил он. - И все это во второй половине
двадцать второго века! Ну-ка, скажите что-нибудь в его защиту! Я жду.
- Я и не собираюсь его защищать, - мягко возразил Макс. - Но вы-то, вы?
Неужели все это вам настолько ненавистно, что вы оправдываете свое намерение
стереть жизнь с лица земли?
- В оправдании, - ответил Лаберро, - нуждаются только слабые духом. У
меня же нет сомнений. Я могу это сделать, а то, что я на это способен, уже
само по себе есть оправдание.
- А как же дети? - спросил Макс. - И животные?
- Не пытайтесь взывать к чувствам. Сентиментальность - признак
глупости. Дети становятся взрослыми. Животные тоже умирают, и подчас
мучительно. Конец всегда одинаков независимо от того, наступает ли он
мгновенно или ему предшествует длительная агония.
- Тогда вспомните о себе, - проговорил Макс. - Вы готовы к смерти?
- Каждый человек, каждое живое существо, - медленно ответил Лаберро, -
умирая, уносит с собой целый мир. Но это мир субъективный. Я же унесу с
собой мир объективный, миллиард миллиардов миров. Верите ли вы, что я
действительно с нетерпением жду того мгновения, когда нажму вот эту самую
кнопку?
И палец Лаберро чуть прикоснулся к маленькому зеленому кружку на пульте
управления.
- Да, - ответил Макс, - верю. - Он помолчал. - И вы хотите, чтобы весь
мир знал о том, что должно произойти? Для чего? Из чистого садизма?
- Нет, - мрачно возразил Лаберро. - Я хочу предупредить людей. Будет
несправедливо, если их не предупредить.
Макс понимающе кивнул головой.
- Ваш телеэкран подключен к видеофону? - спросил он.