"Юрий Ижевчанин. Критический эксперимент " - читать интересную книгу автора

практике. Но Бог Вас начнет карать за трусость. А если Вы станете
вглядываться в точки, а затем решите не идти, то Бог Вас навсегда лишит всех
творческих сил.
Я почувствовал, что у меня тоже настала критическая точка. Хотелось
встать и выйти, не оглядываясь. Но рука сама подписала договор об участии в
критическом научном эксперименте, и я глянул на карту: на ней было пять
ярких огоньков.
Я стал смотреть на них, и в том, который был около Балтики, мне
показалось, я узнал Кенигсберг, только старый, века XVIII. Какое-то смутное
желание попасть туда показало мне, что выбор уже сделан. И тут я осознал,
что проблемы-то не знаю.
- А проблема-то какая? - закричал я.
- Товарищ капитан был умнее. Он даже не спрашивал об этом. Ваше дело ее
увидеть, осознать и решить. Мы здесь помочь не можем.
Я уже не мог оторваться от карты. И тут женский голос сзади сказал
(видимо, для дам это было также очень интересным зрелищем, как уходят
камикадзе):
- Все, горизонт событий пройден! Он уходит!


Русский Кенигсберг

Я оказался в комнате кирпичного дома. Комната была довольно просторная,
из мебели в ней были кровать, сундук, два стула и стол. На одной стене было
маленькое окно, у другой - камин. У сундука стоял мой то ли чемодан, то ли
сундучок (откуда-то я знал, что это мое). Я стоял голый на кучке одежды. Я
посмотрел: камзол, жилет, короткие штаны, чулки, треуголка, парик, белье,
башмаки, а также шпага и кошелек. Ну как одевать эту непривычную одежду?
Открыл кошелек. В нем три серебряных полтинника и немного меди.
Посмотрел на одежду. Верхняя одежда бархатная, судя по всему, дворянская,
чистая, но старая и потертая. Нижняя - из дешевого полотна. Ботинки целые,
но тоже поношенные. Достал шпагу. Тупая, потускневшая, но не ржавая. Открыл
чемодан. В нем оказались зимняя меховая шинель, смена белья, пудреница с
пудрой, бритва, наполовину использованный флакон духов (судя по всему,
дешевых), нож и ложка. Корме того, был сверток бумаг. Я раскрыл сверток.
Самая верхняя бумага была патентом на чин коллежского асессора, выданным
шляхтичу Полтавского уезда Харьковской губернии Антону Петрову Поливоде,
сыну хорунжего Изюмского казацкого полка. Следующая была рекомендательным
письмом от предыдущего начальника. Мне бросилась в глаза фраза: "Порою
язвилъ начальство". Следующая была подорожная на русском и польском языках
о том, что "коллежскiй асессоръ Антонъ Петровъ, бывшiй столоначальникъ
Харьковской губернской расправы, следуетъ во вновь обретенную губернiю
Пруссiя въ распоряженiе его высокопревосходительства генералъ-губернатора
Суворова".
Но тут в дверь постучали. Я сообразил, что стою весь голый, спрятал
бумаги, закрыл чемодан. Стук повторился, весьма грубо и повелительно. Голос
за дверью требовательно говорил что-то по-немецки. Я понял, что чуть-чуть
знаю язык, но самих слов не понял. Только уяснил, что какой-то чин требует
открыть дверь. Ну и что я буду делать с немцами в их стране? Тут я бессилен.
И тут меня озарило: ведь "вновь обретенная губерния Пруссия!" Значит, это,