"Тамара Иванова, Леонид Утесов. Воспоминания о Бабеле " - читать интересную книгу автора

семисвечниками на комодах, где под родительским кровом скрывались налетчики.
Квартира Циреса была забронирована со всех сторон соседством дерзких и
хорошо вооруженных молодых людей.
Бабель посвятил Циреса в цель своего пребывания на Молдаванке. Это не
произвело на старика приятного впечатления. Наоборот, Цирес встревожился.
- Ой, месье Бабель! - сказал он, качая головой. - Вы же сын такого
известного папаши! Ваша мама была же красавица!! Поговаривают, что к ней
сватался племянник самого Бродского. Так чтобы вы знали, что Молдаванка вам
совсем не к лицу, какой бы вы ни были писатель. Забудьте думать за
Молдаванку. Я вам скажу, что вы не найдете здесь ни на копейку успеха, но
зато сможете заработать полный карман неприятностей.
- Каких? - спросил Бабель.
- Я знаю каких! - уклончиво ответил Цирес. - Разве догадаешься, какой
кошмар может вбить себе в голову один только Пятирубель. Я не говорю за
таких нахалов, как Люська Кур и все остальные. Лучше вам, месье Бабель, не
рисковать, а вернуться тихонько в папашин дом на Екатерининской улице. Скажу
вам по совести, я сам уже сожалею, что сдал вам комнату. Но как я мог
отказать такому приятному молодому человеку!
Бабель иногда ночевал в своей комнате у Циреса и несколько раз слышал,
как тетя Хава шепотом ругала старика за то, что он сдал комнату Бабелю и
пустил в дом незнакомого человека.
- Что ты с этого будешь иметь, скупец? - говорила она Циресу.
Какие-нибудь сто тысяч в месяц? Так зато ты растеряешь своих лучших
клиентов. Лазарь Бройде со Степовой улицы обдурит тебя и будет смеяться над
тобой. Они все перекинутся к Бройде, клянусь покойной Идочкой.
- Лягаши только ждут именно твоего Бройде, чтобы его захапать,
неуверенно отбивался Цирес.
- Как бы тебя не захапали раньше. Ты будешь пустой через того жильца.
Никто не даст тебе и одного процента. С чего мы тогда будем доживать свою
старость?
Цирес сокрушался, ворочался, долго не мог заснуть.
Бабелю не нравились эти непонятные ночные разговоры старухи. Он
чувствовал в них какую-то опасную тайну. Он тоже долго не засыпал, стараясь
догадаться, о чем шепчет тетя Хава.
Ночи на Молдаванке тянулись долго. Мутный свет дальнего фонаря падал на
облезлые обои. Они пахли уксусной эссенцией. Изредка с улицы слышались
быстрые, деловые шаги, тонкий свист, а иной раз даже близкий выстрел и
женский истерический хохот. Он долетал из-за кирпичных стен. Казалось, что
этот рыдающий хохот был глубоко замурован в стенах.
Особенно неприятно было в дождливые ночи. В железном желобе жидко
дребезжала вода. Кровать скрипела от малейшего движения, и какой-то зверь
всю ночь спокойно жевал за обоями гнилое, трухлявое дерево.
Хотелось встать и уйти к себе, на Екатерининскую улицу. Там, за
толстыми стенами, на четвертом этаже, было тихо, темно, безопасно, на столе
лежала десятки раз исправленная и переписанная рукопись последнего рассказа.
Подходя к столу, Бабель осторожно поглаживал эту рукопись, как плохо
укрощенного зверя. Часто он вставал ночью и при коптилке, заставленной
толстым, поставленным на ребро фолиантом энциклопедии, перечитывал
три-четыре страницы. Каждый раз он находил несколько лишних слов и со
злорадством выбрасывал их. "Ясность и сила языка, - говорил он, - совсем не